— Пока нет. Будьте добры, помолчите, пожалуйста, Богдан Владимирович, — грубее, чем следует бросает Аня, в очередной раз пытаясь прослушать Измайлова.

И все-таки курносая не сдается. Укладывает Ярослава на кушетку и начинает его обследовать с еще большим остервенением. Перкутирует, мягко говоря, фигово, палец так и норовит ударять по ногтю. И волнуется. Сильно. Так, что промахивается, задевая Измайлова. Правда, тому по боку. Он, кажется, вообще потерял интерес к собственной ставке. Его куда более интересует сама Аня. Придурок с открытым ртом. Сейчас слюна потечет. Щелкаю пальцем, дабы обратить его внимание на себя. Только ни Аня, ни Ярослав этого не сделали.

— Девушка, я забыл, как вас зовут?

— Не девушка, а врач. Анна Михайловна, — добавляю я, не дожидаясь Аниного ответа.

— Хорошо, хорошо, Богдан Владимирович. Девушка, будущий врач, Анна Михайловна, у вас жуть какие приятные руки. Меня так никто и никогда не трогал как вы. Ой, точнее не осматривал. Пальпировал, перкутировал или как там правильно. Если бы на вас был халат по размеру и девчачий, я бы точно в вас влюбился, — перевожу на него взгляд, мысленно испепеляя.

— Ярослав Викторович, не отвлекайте, пожалуйста, Анну Михайловну. Ну что, Ань? Что услышала, рассказывай. Про систолический шум не забудь.

— Не подсказывайте, Богдан Владимирович, это непрофессионально с вашей стороны, — ухмыляясь, произносит Измайлов.

— Да я и не думал. Давай кратко, Ань. Сейчас не как по учебнику и как в академических историях болезни. Только по делу. Сердце и легкие. Ну и ту патологию, какую нашла.

«У пациента зеркальное расположение органов или транспозиция» — чувство после произнесенных Аней слов такое, словно сделал первый вдох после длительного пребывания под водой. Ну все, курносая сама себе только что «приговор» подписала. И шума систолического нет. И в общем-то, почти все правильно сказала. Так, хватит, не хватает еще демонстрировать улыбку до ушей. Но похвалить можно. На этот раз отделаемся простым «молодец».

— Пойдем, — подхватываю ее под локоть и вывожу из палаты.

* * *

Курносая, конопатая и коротышка. Весь нелюбимый мною набор в одном теле. Сколько себя помню, терпеть таких не мог. Если девки коротышки просто злые, а конопатые, как правило, выделяются своей наглостью, то курносые вызывают что-то сродни желания открутить им этот самый нос. А тут комбо. «Комбо», которое усердно трудится в поте лица, перебирая мой шкаф от ненужной макулатуры. «Комбо», которое так или иначе, вызывает во мне желание лишний раз посматривать в ее сторону.

Надо признать, что в отличие от истинно-конопатых, у которых лицо и тело покрыто пигментацией, а волосы отливают рыжиной или просто рыжие, у Ани такого не имеется. Тело — чистое, за исключением дебильной татуировки на внутренней стороне плеча, рисунок, который я толком не рассмотрел, но вроде что-то детское. Но татуировка к конопатости отношения не имеет, исключительно к дурости. Веснушки у курносой разве что возле глаз и на носу. К счастью, в небольшом количестве. В принципе, они ее не портят, а делают даже милой. Да и волосы не рыжие, а каштановые. Длинные. Правда, сейчас с косами на голове — их не оценить. А волосы у нее красивые, с этим не поспоришь.

Вообще, если смотреть на нее непредвзято и чисто по-мужски, Аня красивая девчонка. На девятку из десяти. И самое парадоксальное, что без штукатурки она действительно выглядит красивее. Но есть одно «но» — нос отминусовывает сразу все баллы. И нет, с классической точки зрения оценки внешности он абсолютно нормальный, аккуратный. Девки даже делают себе такие носы специально, и походу у одного хирурга. Вот только курносость они не делают. Она на любителя. Я не из их числа. Для меня это как красная тряпка для быка. Дико хочется поддеть ее за этот самый нос. Встать и, как минимум, щелкнуть по острому кончику. А потом еще, и еще. До тех пор, пока она не отобьет мне руки. А то, что Аня это сделает — факт. Она бы и несколько часов назад это сделала за изнасилованный маникюр, но вместо этого просто обиделась, излив приличную порцию слез, судя по чуть опухшим глазам и губам.

То, с какой скоростью курносая сейчас убирает, да и то, как быстро заполнила дневники пару часов назад, говорит в пользу того, что она торопится. Фишка в том, что я-то не тороплюсь.

— Я все. Можно уходить?

— Нет. Нельзя. Ты куда-то спешишь?

— Я не собираюсь отвечать на этот вопрос, так как вас это не касается, — грубо отвечает Аня, поправляя выбившую прядь волос за ухо. — Что еще надо делать?

— Ну раз ты никуда не торопишься, то пойдем принимать нового больного.

— Сейчас полшестого. Нового больного уже принимает дежурный врач.

— Поступил он в мою палату. И раз мы здесь и никуда не торопимся, примем его сегодня. Быстрее назначим нормальное лечение и завтра будет меньше работы. Но если ты куда-то спешишь, скажи куда, и я приму его один.

— Никуда не спешу, — спустя несколько секунд произносит Аня, сжав при этом одну руку в кулак.

— Тогда пойдем.

Откровенно говоря, такая вежливая и наигранно послушная курносая мне не нравится. Хотя, она мне в принципе не должна нравиться. Студентки для меня — табу, вне зависимости от возможных хотелок.

— Богдан, — резко поворачиваюсь на голос Измайлова, стоило только выйти в коридор. Ну вот вовремя.

— Позже, Ярослав Викторович. Я к вам зайду в палату.

— Можете не стараться делать вид, что вы незнакомы, — неожиданно произносит Аня, как только мы останавливаемся у сестринского поста. — Актер из вас никудышный. Скажите хотя бы одно, у вашего друга реально аллергия или это все было сделано с целью просто смыть с меня всю косметику и испортить мне ногти?

— Реально аллергия. И я не пытаюсь сделать из себя актера. Просто на работе — место только рабочим отношениям.

— Ну да, ну да. Это видно.

— Кстати, по поводу ногтей. Ты их испортишь сама, если будешь и дальше так перкутировать больных. В субботу, надеюсь, будет посвободнее, попрактикую тебя в этом нужном деле. Проходи, — пропускаю ее вперед.

* * *

— Не надо заполнять приемку, я сам, — одергиваю Озерову, как только та садится за стол.

— Можно уходить?

— Почти. У меня есть для тебя подарок.

На мой комментарий Аня демонстративно закатывает глаза.

— Дайте угадаю, нужно вымыть унитаз? Ботинки? Пол? Пыль? А после этого вы подарите мне конфету?

— Нет, конфету можешь взять просто так, — усмехаюсь, подходя к шкафу. — Учитывая, что ты сегодня ничего не ела, можешь взять целую коробку.

— Благодарю, но они у вас невкусные.

— Значит ты не голодна. Держи, — протягиваю ей коробку с фонендоскопом. — На протяжении четырех лет, аккурат с должности заведующего у нас с Ярославом есть любимая игра — делать ставки на студентов. Обычно он приходит с выдуманной болезнью в мой кабинет и здесь мы проверяем вас на профпригодность. Увы, девяносто процентов студентов соглашается с тем, что у «больного» есть систолический шум и не понимают, что сердце справа. Они ведомы и совершенно не хотят думать. Мне неинтересно работать с такими людьми. Через семь-десять дней я отправляю такого студента к другому врачу. Не факт, что из него ничего не получится, бывают исключения. Но, как правило, врач из такого студента не очень хороший. А врач, как ты помнишь, либо хороший, либо никакой.

— То есть если бы я ответила неправильно, не поняла, что у него зеркальное расположение органов вы бы меня отдали другому куратору?! — не скрывая удивления, бросает Аня.

— Да.

— Мне больной подсказал, что у него транспозиция. Точнее он шепнул мне. Так что, — разводит руками. — Как бы мне ни было печально этого признавать, нам придется с вами распрощаться, — наконец на ее лице появляется улыбка. Вот у нее она очаровательная. С такой улыбкой я даже забываю о том, что она курносая.

— Забавная ты, Аня. Я, между прочим, несмотря на твои косяки, сделал ставку на тебя.

— О, так я должна быть польщена?! — с вызовом бросает Аня, кажется, еще больше приподнимая свой «крючок» вверх. Черт возьми, что со мной творится? Я реально хочу щелкнуть ее по носу.

— Нет, просто должна быть рада, что после практики со мной, выйдешь совсем другим человеком. Осмысленным. Когда-нибудь скажешь за это мне спасибо. Этак через лет десять, когда встретимся на какой-нибудь конференции. Этот фонендоскоп получают единицы, — перевожу взгляд на коробку.

— Можно вопрос?

— Можно.

— Как этот тест сдал Егор?

— Конечно же, он входит в десять процентов.

— Конечно же?

— По-другому быть не могло. Стыдиться собственного брата мне хочется меньше всего. Он хоть и раздолбай, но умный. Я постарался.

— Самомнения вам не занимать. Спасибо за фонендоскоп. Ну все, теперь я могу идти?

— Нет. Дай мне свой телефон.

— А карточку банковскую не надо?

— На ней нет денег, на кой черт она мне сдалась? Дай сюда свой мобильник.

Аня нехотя, но все же достает мобильник из кармана и протягивает его мне. Вбиваю свой номер и нажимаю на дозвон.

— Вот теперь можешь идти. Завтра болезнь Лайма. Не забудь.

— До свидания, — резко встает из-за стола, прихватив коробку.

Беру свой мобильник, чтобы вбить ее имя. Долго думаю, как назвать. В конце концов, «Ань» у меня много, а вот «Курносая» будет такая одна. Не перепутаю.

* * *

Открываю холодильник, беру холодную воду и залпом выпиваю содержимое бутылки. Хорошо. Только жрать хочется так, словно не ел как минимум три дня. Обвожу взглядом содержимое холодильника и мысленно закипаю. Ну что за дерьмо? Когда я стал таким немощным, что даже не могу заполнить холодильник? Чем я сейчас отличаюсь от Егора? У того ветер в голове, у меня что? Беру мобильник и строчу ему смс: