— Извините, я первая его взяла, — произнесла я тихим, совершенно несвойственным мне голосом. Самое удивительное, что мужчина толком не обратил на меня внимание, все, что он делал — это приглядывался к составу торта и держал свободной рукой мобильник у уха. От меня лишь небрежно отмахнулся.

— Нет, Вер, я не приду. Работы много. Сейчас еще нового больного подсунули. Тяжелого. Так что я возьму его сам. Меня не жди, — уверенно врет мужчина, переводя взгляд на подошедшую к нему расфуфыренную блондинку.

— Вера, он врет. Стоит в гипермаркете с силиконовой блондинкой и выбирает торт! Он не на работе! — кричу, что есть сил в трубку, потянувшись к мужику на носочках.

Кажется, мой крик возымел нужный эффект, мужик уставился на меня в шоке, незамедлительно положив трубку. Этим я и воспользовалась, фактически вырвав из его руки торт. А вот в момент, когда он скользнул по мне взглядом, что-то определенно произошло. И нет, это не искры взаимного притяжения между двумя людьми. Это… это… это мужик с похорон! Думала я недолго, по ощущениям секунды две. Резко развернулась и помчалась к выходу из магазина. Пришла я более-менее в себя, когда, выезжая со стоянки, зацепила рядом стоящую машину. Однако ни это, ни украденный торт не остановили меня от дальнейшего бегства.

Лишь только дома, сжирая третий кусок торта, я осознала, что натворила. За торт я обязательно завтра заплачу, если надо и штраф тоже. А вот, как искать поцарапанную машину и утихомирить свою совесть? Как же я могла так поступить?

* * *

Заснула я только под утро, аккурат перед будильником. Настроения наводить красоту — нет, равно как и вообще куда-то идти. Однако это не вопрос моих желаний, а обязанность. Кое-как оделась, накрасилась и, не позавтракав, села в машину. Поняла, что голова работает плохо, когда, взглянув в зеркало заднего вида, обнаружила незакрытые ворота. Пришлось вернуться и колдовать с пультом от ворот, которые никак не хотели закрываться. Кое-как справившись с этой задачей, снова села в авто и, пытаясь сконцентрироваться по максимуму, задала маршрут в больницу.

Ровно без пятнадцати девять я появилась на отделении в компании своего друга, по совместительству влюбленного в меня по самое не могу, — товарища Степу, ласково именуемого мной Степашкой. Юсупова я ждала как манну небесную. И таки дождалась. Плевать, что он в компании нашей одногруппницы Яны. И даже плевать, что она виснет на нем, как незнамо кто. Никакой гордости и чувства собственного достоинства. Однако, я это переживу. Уж как-то восемь его девушек за три года пережила. Жива, здорова и почти с крепкой психикой.

— Нам во вторую ординаторскую, — мерзким голосом произносит Яна, ухватившись за Егора. — Пойдемте. Если что говорим, что практика у нас до двух. Я возьму удар на себя, если нас заставят батрачить, — возьми уже удар на себя так, чтобы от тебя мало что осталось.

— Молодые люди, на пороге не стоим. Проходим вперед и становимся у стеночки. Молодая и свежая кровь, — произносит полноватая, улыбчивая женщина, потирая руки.

Ненавижу это ощущение неловкости и новизны. Чувствуешь себя букашкой под осмотром кучи врачей. И каждый смотрит так, будто ты пустое место. А ведь когда-то сами такими же были.

— Всем доброе утро, — громко произносит мужчина, проходя возле нас. Садится на диван и, мельком осмотрев ординаторскую, открывает ежедневник. Я могла бы сказать, что у меня галлюцинации на фоне бессонной ночи и страдающей совести, однако — нет. Зрение меня не подводит. Мужчина с похорон, из гипермаркета и этот — совершенно точно одно лицо. — Начинайте, — кивает в сторону улыбчивой пышечки, по-видимому, дежурной медсестре, и переводит взгляд на нас четверых. И вот сейчас, встретившись с ним взглядами я точно поняла — мне конец.

Глава 2

Сколько себя помню, меня всегда бросает в жар, когда я волнуюсь или чего-то боюсь. Кожа лица и шеи покрывается красными дебильными пятнами, выдающими мое состояние с головой. Сейчас же, смотря в упор на этого мужчину, у меня в прямом смысле слова леденеют пальцы рук. Тело сковывает не пойми откуда взявшийся холод, что подтверждается мурашками по коже. Мне отнюдь не жарко, я превращаюсь в сосульку. Папа всегда учил меня смотреть человеку в глаза — это показатель того, что я неслабая. Надо признать, выходило у меня это не всегда. Правда сейчас, когда мне, напротив, стоило бы опустить взгляд в пол, я смотрю в упор на мужчину, которого не только умудрилась ударить в пах, но и скомпрометировать перед возможной женой или девушкой. Вид у него — говорящий, примерно такой: ты попала, деточка. Самое удивительное, что он не делает ничего такого, чего можно было бы испугаться. Он не клацает зубами, не проводит ребром ладони по шее, имитируя мое убийство. От него просто веет уверенностью. Такие мужчины в принципе нравятся женщинам. Однако мне офигеть как страшно.

Не знаю сколько времени мы смотрим вот так неотрывно друг на друга. В момент, когда мужчина, имя которого я так и не знаю, начинает совершать какие-то странные движения указательными пальцами в мою сторону, напоминающие скорее трение, меня конкретно передергивает. Что это за пошлость такая? Он не только продолжает тереть свои пальцы, направляя их на меня, но и демонстративно подмигивает мне. И вот тут все, я сдалась. Взгляд в пол и скрещенные на груди руки. Ну и молитва. Благо, их я знаю достаточно, дабы скрасить оставшееся время «пятиминутки», в реале длящуюся целую вечность.

— В четверг, в первой половине дня к нам едет ревизор, — чуть насмешливо произносит мужчина. Не трудно догадаться какой именно. — К счастью, это не Летучая и ее аналоги, в белых перчатках пыль проверять не будут, но ее все же придется вытереть, особенно там, где трехсантиметровые, а то и больше, залежи, — отрываю взгляд от пола и машинально поднимаю голову на говорящего. — У вас, кстати, на шкафу примерно трехсантиметровая, — переводит взгляд на сидящего рядом врача. — Всех своих пациентов предупредить, чтобы в четверг не курили, убрали чашки и еду с полок. Подоконники освободить. В холодильнике все продукты подписать — имя, число. Навести полный порядок в двух ординаторских. Залежавшуюся ничейную обувь выбросить. Лишнюю макулатуру — аналогично. Лекарств в ординаторской быть не должно, неважно, что они от медпредов. Вера Константиновна, — переводит взгляд на пышечку. — С вами мы отдельно поговорим, но порядок в процедурных можно наводить уже сейчас. Ну и всех медсестер введите в курс дела, пожалуйста, — понятно, значит она и есть старшая медсестра. — Теперь о сложном: к четвергу в коридоре не должно быть ни одного больного. На данный момент поступило шестнадцать новеньких, — перебирает в руках истории болезни. — Итого на завтра выписка минимум тридцатка, чтобы разгрузить коридор до четверга. В ВИП-палаты, если они будут свободны, можно запихнуть коридорных на время проверки. Но это не больше шести человек. Так что выписка по максимуму. Вопросы есть, коллеги? — молчание. — Ну раз нет, то за работу. Ах, да, забыл про немаловажную вещь. К четвергу придется всем провести доверительные беседы с тараканами в курируемых вами палатах. И уговорить стасиков всеми правдами и неправдами не вылезать из своих скромных убежищ во время проверки, — судя по реакции окружающих, им весело, по крайней мере тихие смешки это подтверждают. Мне же совершенно не смешно. Тараканы?! В современном мире есть тараканы? Что за фигня?! — Ну все. Всем на конференцию, а малышам, — переводит взгляд на нас четверых. — Ждать меня здесь.

Ни жива, ни мертва. Кажется, именно так я себя чувствую, когда врачи поднимаются с мест. Зажмуриваю глаза, дабы не видеть происходящее, и только спустя несколько секунд распахиваю их, когда мое плечо едва заметно сжимают.

— Не стойте, малыши. Присаживайтесь на диван, — обращается к нам четверым мой палач, но смотрит исключительно мне в лицо. А я только сейчас замечаю, что у него еще и имеется щетина недельной давности. Ненавижу волосатых мужиков. Растительность на лице идет только моему папе. Да и то, я не слишком уж и за. Надо признать, что Егору я бы тоже побрила лицо. Но это только тогда, когда мы начнем встречаться. О Господи, о чем я думаю? Идиотина. — Подготовьте пока свои дневники практики, наденьте бейджики, а если таковых не имеется, найдите, — улыбаясь, произносит мужчина, подталкивая меня в сторону дивана, и направляется к выходу. Это что, он все время держал руку на моем плече?

На ватных ногах подхожу к дивану и сажусь на него. Ужас. Весь в пружинах.

— Сейчас достану всем бейджики, — с энтузиазмом произносит Степа и выходит из кабинета.

— Ань, ты чего такая бледная? — заботливо интересуется Егор. Так, стоп, Егор?!

— Плохо ночью спала. А вообще страшно.

— Страшно?

— Да. Заведующий… мне кажется, он злой.

— Лукьянов-то? Нет. Ни капли. С характером, но не злой, — приобнимает меня за плечо Егор. Да что за фигня такая? Чего ты раньше меня не трогал? Нашел, блин, подходящий момент. — Надеюсь, я попаду к нему, — перевожу взгляд со своих рук на Егора. Ну уж нет, дорогой. Я из-за тебя пошла в эту клоаку, но попасть еще к этому товарищу из-за тебя — шиш тебе. Любовь — любовью, а мне мои нервы дороже.

Момент, когда Степа принес всем бейджики и даже надел один на меня, я тупо не помню. Мне мешал мандраж. И застрявшая в горле слюна. Ровно через семнадцать минут в ординаторскую вернулись двое врачей и… заведующий.

— Итак, мальчики и девочки. Ты, — указывает в сторону Степы. — Идешь к Елене Геннадьевне. Ты, — обводит взглядом Яну. — Идешь к Виктору Алексеевичу, — делает пометку у себя в ежедневнике. — Ты, — делает паузу, рассматривая бейджик Егора. Могу поклясться, что он хочет улыбнуться, но держится. — Идешь к Церберу.

— В смысле к Церберу?

— В прямом.

— Я… к вам хочу.

— А я тебя не хочу, Егор Викторович. Так что тебе — к Церберу Алевтине Николаевне.