— Боже мой, как все серьезно. Мне следует бояться американских спецслужб? — демонстративно прикладывает руку к груди.

— Бойтесь. Только не их, а жизнь. Она иногда преподносит разные сюрпризы. Сегодня я униженная вашим враньем по причине вашего самодурства, а через недельку другую вы окажетесь на коленях.

— Ох, даже так. Я уже боюсь.

— Бойтесь, — зло повторяю я, надевая брюки. Хватаю вещи со стула и прохожу около Лукьянова, намеренно задевая его руку.

Сажусь в машину и застегиваю ремень безопасности. Все будет хорошо. У меня обязательно все будет хорошо. Перевожу взгляд на вибрирующий мобильник.

16:54

«Я потерял мобильник на озере:) И внезапно слег с температурой. Только проснулся и нашел допотопный телефон. Ты как? Сильно мучал тебя с опросом?»

16:55

«Средне. Выздоравливай. Слушай, а ты не ел мой пирог?»

16:55

«Нет:) А вот Богдан умял почти весь. А после, судя по звукам, у него были долгие монологи с унитазом:) Если ты это специально, то ты рисковая»

Ну, капец! Это что получается, я его реально отравила, а сейчас он сделал вид, что ничего не было, дабы лишний раз меня позлить?! Офигеть!

Глава 18

Паркую машину в гараж и, перекрестившись, выхожу наружу. Четко решила, что скажу правду про ДТП и как можно скорее. Надо вернуть долг Лукьянову. Пусть папа посчитает меня блондинистой дурой, скрывшейся с места преступления, ну и по фиг. А вот про страховку, точнее куда я дела деньги, данные на нее, я так и не придумала достойный ответ. Украли и побоялась сказать правду? Ну, как вариант можно и так сказать. В принципе, проявив актерские способности, выкрутиться реально.

Все будет хорошо — дала себе четкую установку и уверенно нажала на ручку двери. Однако, чувство того, что все будет хорошо, улетучилось стоило мне попасть под папин взгляд. Чувство сейчас такое, что надвигается что-то большое. Что-то похожее на огромную задницу. Мамочки, а где мама?

— Ну, рассказывай, Анечка, что натворила? — черт возьми, откуда папа уже узнал о машине? Офигеть!

— А ты о чем сейчас? — шумно сглатываю, переводя взгляд на вошедших сестру и маму.

— О твоем уходе в монашки. Что за вид, доча? — улыбнувшись, произнес папа и тут же потянул ко мне руку, дабы обнять. Господи, пронесло.

— Да вот решила встать на путь истинный и приняла постриг. Уже молюсь за вашу грешную душу, отец Михаил.

— Дурында, — отшучивается папа, трепля меня за макушку. — Ну а если серьезно, что за внешний вид? Вся одежда в стирке, а на всех туфлях разом отлетели набойки?

— Миша, прекрати. Хороший вид, — заступается мама, тоже меня обнимая. — Мы ждали тебя раньше.

— Заведующий — козел, — закатываю глаза. — Не отпустил меня пораньше, как бы я ни просила.

— Ну и ладно, пойдемте за стол, а то уже все проголодались.

— Вид у тебя и вправду странный, Аня, — деловито произносит мелкая, сложив руки на груди.

— На себя посмотри. Шорты как будто собаки покусали, одни лохмотья, — о, Господи! Кто это сказал сейчас?! Я или Лукьянов во мне? Капец, дожила.

— Да нормальный вид, — встревает вошедший в прихожую брат. — Попы только в этих брюках не видно, — приобнимает меня за плечо. — Ну и с сиськами тоже беда, как будто их вообще нет, — перевожу на него гневный взгляд.

— И тебе привет, Саша, — зло отвечаю я.

— Давайте хотя бы сегодняшний вечер проведем в мире, согласии и без взаимных подколок. Пойдемте.

— Я только за, — улыбаюсь маме.

Вечерний жор действительно прошел в мире и согласии. И в полном молчании с моей стороны. Не смогла. Тупо струсила сказать про машины. В кровать легла в полнейшей депрессии от чувства безысходности. Мама приняла мой не совсем радостный вид за несчастную любовь к Юсупову. Ну и ладно.

— Мам? — окрикиваю ее, как только она подходит к двери. «Мам, дай, пожалуйста, денег и не говори папе о моем конфузе»? Чушь какая-то. Она все равно ему все расскажет. — Спокойной ночи, — выжимаю из себя я.

— Спокойной.

Просидела я в одиночестве недолго. От силы минут пять. Вместо мамы в спальню, к счастью, со стуком пришел папа. И без церемоний сел ко мне на кровать.

— Не страдай, не твое это, Ань.

— В смысле?

— В прямом. О парне этом. Вокруг их столько ходит, бери — не хочу. Забудь ты о нем.

— Когда ты успел стать Вангой, папа? И маме я больше вообще ничего не скажу. Как можно быть настолько болтливой? Сказала, блин, на свою голову по секрету. Ну вот как?!

— Она случайно.

— Да что ты?!

— Да, стала говорить во сне. Отведу ее к сомнологу. Это надо лечить. Не серчай на нее.

— Не серчай? У тебя на челе прыщ.

— Неужто?

— Уберите ваши чресла отсюда, папенька.

— Ты вообще в курсе что такое чресла? — приподнимает брови, едва скрывая улыбку.

— Что-то с ногами связано.

— Не совсем.

— Короче, папа убери на фиг из своего лексикона эту дрянь.

— Какую?

— «Не серчай». Иначе я буду тоже пользоваться «чреслом», «устами» и «челом».

— Пользоваться или употреблять в речи?

— Ну может хватит?

— Может и хватит. Мне вообще не очень нравится обсуждать с тобой какого-то парня, но Оля настояла, чтобы я пришел к тебе и поговорил об этом доди…, — замолкает и быстро исправляется. — Парне.

— Как ты хотел его назвать?!

— Ой, как я только я его не называл, когда увидел на фотографиях его спущенные штаны, — закатывает глаза, не скрывая улыбки. Вот он лучший момент — огорошь, Анечка, папу.

— Я сейчас не переживаю о Егоре. У меня… другое горе.

— Какое?

Да, спонтанность наше все. Рассказ получился коротким и впечатляющим, судя по папиному лицу.

— А куда ты потратила деньги, данные на страховку?

— Я не помню, — честно отвечаю я.

— Интересно девки пляшут, — встает с кровати и подходит к моей гардеробной. Бесцеремонно отодвигает дверь и поворачивается в мою сторону. — Мне кажется, вот ответ на вопрос «Куда». Сколько здесь туфель, Аня?

— Я не считала.

— Конечно, не считала. Ты, наверное, такой цифры не знаешь.

— Знаешь, что, папа, это уже обидно.

— Мне тоже, представь себе. Не очень приятно слышать, что моя дочь ворует торт, уезжает с места ДТП и спускает бабки не пойми куда.

— Можно подумать, ты всегда поступал правильно и без косяков. Мне и без того фигово, давай еще ты меня добьешь?!

— И добью.

— Ладно, пап, давай не ссориться. Мне нужно отдать деньги за ремонт тому мужчине… ну, которому я повредила машину. Переведи мне, пожалуйста, деньги на карту. Я потом отработаю массажем. Буду делать тебе и маме каждый вечер массаж шейно-воротниковой зоны. Что скажешь? — черт, кажется, фиговое предложение.

— Скажу вот что. Денег тебе не дам ни я, ни мама, ни Марк. Никто. Мой тебе совет, продай хотя бы половину обуви и шмоток. Возможно, хватит на карманные расходы. А дальше устройся на работу и постепенно оплачивай долг этому самому мужчине. На работу к Марку ты не пойдешь. Устраивайся сама куда угодно, но не к брату. Про свою машину забудь. До места практики будешь добираться на общественном транспорте.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— На общественном транспорте?!

— Ну можешь на своих двух. Вот он, кстати, мой косяк, как ты выражаешься, сидит на кровати. Видимо, от большой любви профукал что-то. Повзрослей, Аня. Уже пора, — сказал, как отрезал, громко хлопнув напоследок дверью. Вот тебе и полная задница. Такого я не ожидала точнo…

* * *

Черная полоса продолжилась в пятницу несвойственной маминой холодностью. Папа — спец в обработке всей семьи. Однако, я знаю ее не первый день, растает уже сегодня вечером.

Лукьянов, несмотря на то, что действительно отравился, со мной почему-то не зверствовал, я же не нарывалась и почти все время молчала, не давала повода меня поддеть. Я бы сказала, что сегодня он даже сдержан. В мою сторону не смотрит и на меня по большому счету внимания не обращает. Загрузил бумажной работой по самое не могу, сам же уже полчаса треплется с блондинкой из супермаркета. При этом попивает кофе и смеется, пока я заполняю истории болезни. Парадокс, но шлюховатая на вид девица оказалась урологом.

Не знаю почему, но меня раздражает то, что сейчас делает Лукьянов. У блондинки не только накрашенные губы, тонна косметики и туфли на огромной шпильке, но и вообще… непорядочный внешний вид, в отличие от меня. Только со мной Лукьянов как со скотиной, а с ней… он милый, черт возьми. От чего-то обидно. Не сказать, что я мастер в отношениях, но судя по разговору, эта женщина вовсе не его любовница. Хотя что-то же он делал с ней вечером в магазине. Я бы сказала, что разговор их больше похож на дружеский. Надо сказать, улыбка Лукьянову идет. Но бесит, как и вся их милейшая беседа. Кажется, у него от смеха вообще шевелится нос. Только сейчас поняла, что носяра у него выдающийся. Какой-то… цыганский. Еще и меня посмел назвать курносой. Тоже мне, образец носового совершенства. У самого шнобель такой, что в пору землю вспахивать, ну или сахар размешивать в чашке. Лукьянову так весело, что сейчас он напоминает мне торгаша с рынка. Купите мои помидоры. Ну, купите. Еще и руками дергает. Торгаш-молдаванин. В какой момент я перестала на него пялиться? Наверное, в тот, когда в сантиметре от моего носа я перехватила двумя руками прилетевшую ко мне конфету.

— Подпитай мозг глюкозой, Анечка, а то я смотрю концентрация твоего внимания снижена, — насмешливо произносит он.

— Спасибо. Только одну конфету не дают. Плохая примета.

— Боже мой, а что такое?