— У вас нет куриных яиц. Так понятно?! — взрываюсь я, совершенно не контролируя себя.

— Более чем. Это печально, — вешает пиджак на спинку стула и расстегивает верхнюю пуговицу белоснежной рубашки. — Мне две ложки кофе.

Заваривать при нем кофе — оказалось весьма сложной задачей. Кожей чувствую на себе его взгляд. И так становится не по себе, что хоть вешайся. Лукьянов видел меня почти голой. А что он еще видел… это просто капец. Стыдоба. Как мне смотреть ему в глаза после всего этого? Есть еще одна существенная загвоздка. На мне были чулки. И я совершенно не помню куда они делись. В ванной я их не снимала. Лукьянов вроде бы тоже. Где они, черт возьми? Мысль о том, что их кто-то снял с меня, когда я была в отключке — добивает. То, что меня не изнасиловали, это факт, я бы уж как-нибудь это почувствовала. Белье, в конце концов, было на мне. Да и кто будет это делать, когда вокруг меня были, прости Господи, выблеванные помидоры. Черт, возможно, рвота спасла меня от изнасилования. Офигеть.

Ставлю чашку с кофе около его тарелки и кладу рядом вилку. Вид у моего козлиного спасителя, мягко говоря, озадаченный. И недовольный.

— Это что? — брезгливо интересуется Лукьянов, смотря на приготовленный мной завтрак.

— Ваш завтрак. Что-то типа мини лепешек. Ну или блинчиков. Не знаю как их назвать. Это вкусно. Там ветчина, сыр, мука… одно яйцо, ну и… да неважно. И я туда не плевала.

— Закрой…

— Рот? — не даю ему договорить.

— Кухонный шкафчик, — спокойно произносит он, не скрывая улыбки. — Люблю, когда все по местам.

Закрываю дверцу шкафчика, беру чашку и сажусь напротив него за стол, наблюдая за тем, как Богдан, черт возьми, как его отчество, отправляет в рот содержимое тарелки. К гадалке не ходи — скажет невкусно. Ну или еще какую-нибудь гадость.

— Так неинтересно, — c недовольным лицом сообщает он.

— Вы о чем?

— Я думал тебя знатно потроллить с готовкой, а ты бац и не рукожопая.

— И вы так просто в этом признаетесь?!

— Ну а чего не признать очевидные вещи. Хоть что-то ты умеешь делать. Или это единственное выученное тобой блюдо?

— Я хорошо готовлю, — жестко произношу я, откусывая результат своих трудов.

— Пришлось научиться, когда мама слегла после болезни Лайма? Или когда слег папа?

— Прекратите. Мои родители здоровы.

— И не грибники.

— Не грибники.

— Ну тогда расскажи мне, Анна, про болезнь Лайма. Начнем с возбудителя.

— Я не буду ничего про него рассказывать.

— Потому что ничего не знаешь. Мысленно поставил себе галочку. На завтра к мочеполовой системе прибавляется еще и боррелиоз.

— Мышцы я вам тоже не буду рассказывать.

— Топишь сама себя, я про них уже забыл. В четверг спрошу про мышцы. А то тебе многовато на завтра после интоксикации учить.

— Вы прикалываетесь? Неужели непонятно, что после всего случившегося я не буду проходить с вами и у вас практику?! Вы убирали за мной блевотину, видели почти голой, да… блин. Все, хватит. Я напишу завтра заявление в деканате и попрошусь на другую базу.

— Скажи, а ты когда видишь своих бывших парней, убегаешь, сломя голову?

— В смысле?

— В прямом. Они тебя не только обнаженной видели, но и еще куда более интимнее вещи делали с тобой. Так вот резонный вопрос, ты что делаешь, когда их видишь? А если один из них будет с тобой в дальнейшем работать? Побежишь увольняться? — молчу, не зная, что ответить. На смех ведь поднимет, если скажу, что парней-то у меня и не было, да и голой никто не видел. — В двадцать один год пора бы и повзрослеть, тебе не кажется? — не дождавшись моего ответа, продолжил он. — Кстати, вкусно. Спасибо за завтрак, — отпивает кофе, вглядываясь в мое лицо. — Пойдешь в деканат — я лично поговорю с деканом и будешь вместо месяца практики — проходить два. У меня, — с улыбкой произносит он. — Сегодня так уж и быть я отпущу тебя пораньше. И то, только потому что ты не в лучшей форме, ну и для того, чтобы ты выучила то, что надо.

— То есть я поеду сейчас в больницу?!

— Конечно. Мы поедем. У нас очень много работы. Кто-то вчера ушел без спроса, ничего не сделав, так что сама понимаешь. На завтрак у нас еще десять минут.

— Мне нужно домой. Тут идти от вас максимум минут десять. Я приеду вовремя. Просто мне нужно переодеться.

— Нет. На тебе выстиранная одежда, пусть и не подходящая для практики. Завтра придешь так, как я тебе сказал, а сегодня я потерплю, — безапелляционно произнес Лукьянов, отправляя в рот кусочек лепешки.

— У меня куда-то пропали чулки. Вы случайно не знаете где они?

— Знаю. На мне. Мои как раз износились, поэтому я надел твои на свою прекрасную голень, — спокойно, Аня. Не поддавайся на провокации. Дыши глубже.

— Я серьезно. Вы их не снимали с меня?

— Нет. Будет тебе уроком на будущее — смотреть в свой бокал, если уж решишь напиться.

— Мне нужны новые. Это неприлично, ходить с обнаженными ногами. В общем, мне нужно домой.

— Неприлично ходить с вонючими ногами. Пусть твои ноги сегодня дышат. Домой ты не пойдешь. Ешь, у нас восемь минут на завтрак.

* * *

— Почему на заднее сиденье?

— Чтобы вас не видеть.

— У тебя туго с логикой. Сзади обзор лучше. А спереди надо будет поворачивать голову влево, чтобы меня узреть. Пересаживайся. Живее, Аня. Давай, давай.

Нехотя пересаживаюсь на переднее сиденье, и машина трогается с места. Спустя несколько минут я зачем-то посмотрела на себя в зеркало. Кошмар. Бледная, с синими кругами под глазами. Жесть! Недолго думая, стала наводить красоту. Ровно до тех пор, пока машина резко не свернула вправо.

— Вы это специально?! — возмущенно бросаю я.

— Да, — как ни в чем не бывало отвечает он. — Я тебе русским языком вчера сказал, как надо выглядеть на моем отделении.

— Нет таких правил в больнице. Нет! — громко повторяю я, хватаясь за тушь. Возможно, я камикадзе, но это еще больше раззадорило меня навести реальный макияж. Ну и духи. Обязательно ими воспользуюсь. Вот прямо в его машине.

Правда, в этот раз я была более осторожной. И воспользовалась тушью только тогда, когда мы остановились на светофоре.

— Да, — многозначительно протянул Лукьянов. — Тяжело тебя придется по жизни, Анечка. Тебя в детстве родители не били?

— Конечно же, нет.

— Оно и видно. Но все впереди. Нос не чешется?

— Нет.

— А все равно битой будешь ходить.

— Это угроза?

— Скорее, предположение.

— Ну-ну, предполагайте, — достаю из сумочки флакон с туалетной водой и демонстративно наношу на шею и запястье.

— Это ты зря.

* * *

— Ты точно запомнила анамнез заболевания? — нависая надо мной, уже в третий раз переспросил Богдан, спасибо бейджику, Владимирович.

— Да.

— Повтори.

— Что здесь, блин, повторять? Пациент не в адеквате. Просто переписать все с блокнота на компьютер.

— Я твои каракули не разбираю.

— Ну на то они и мои. Я все поняла: контакт с больным затруднен в виду когнитивных нарушений. Анамнез собран со слов дочери больного. Ухудшение самочувствия с третьего июля в виде малопродуктивного кашля, ломоты во всем теле и повышение температуры тела до 38,9С. Утром, седьмого июля, в связи с ухудшением состояния, дочь больного вызвала скорую медицинскую помощь. Тра-ля-ля-ля был доставлен к нам.

— В виде сухого кашля, преимущественно в вечернее время. В течение трех дней принималась следующая лекарственная терапия: амоксиклав два раза в день по одной таблетке утром и вечером, а также отхаркивающие средства в виде сиропа и таблеток. Названия препаратов дочь не помнит. Врача не вызывали, лекарственные препараты принимались без назначения врача. Утром, седьмого июля, в связи с чем она вызвала скорую? — раздраженно бросает Лукьянов, наклоняясь к моему уху. Ощущение, что он мне сейчас его откусит. Без мочки уха я буду безусловно не так красива.

— В связи с ухудшением состояния.

— Что у него ухудшилось? Зрение? Слух? Понос настиг?! — чуть ли не орет в ухо, вызывая уже реальный страх.

— В связи с сохраняющейся температурой тела до 39,0C. Вы не могли бы мне так не кричать в ухо, — перевожу взгляд на его лицо, шумно сглотнув слюну. — И не дышать так близко.

— Мог бы. Но мне так больше нравится. В связи с сохраняющейся температурой тела до 39,0С и непрекращающимся сухим кашлем. А дальше твое тра-ля-ля куда он был доставлен. Ты все запомнила?

— Да, — закрываю глаза, не в силах на него смотреть.

— Не забудь указать в эпиданамнезе, что у него гепатит С.

— Хорошо. Укажу.

— Я пойду в нашу реанимацию. После того, как заполнишь, дуй в десятую палату опрашивать нового больного. Потом пойдем вместе. Осматривать его без меня не надо. Ты все поняла?

— Да.

Как только Лукьянов вышел из кабинета, облегченно выдохнула. Чувствую себя самой настоящей тупицей. А ведь я не тупая и много чего знаю. Как так получается, что я выгляжу какой-то двоечницей с куриными мозгами? Обидно и противно от самой себя. Как, блин, собраться и хотя бы выглядеть увереннее?

— О, ты тут. А я тебя везде ищу. Трубку не берешь, — перевожу взгляд на Юсупова и меня накрывает волной злости. — Ты как?

— Прекрасно, — зло бросаю я. — Если бы мне кто-то еще не подсыпал что-то в напиток, вообще было бы круто.

— Ань, да никто тебе ничего не подсыпал. Ты на меня, что ли, думаешь? Это тебе Богдан сказал?

— Нет. Сама догадалась.

— Что за бред? На кой черт мне это надо?

— Понятия не имею. На мне были чулки. Куда они делись, ты не подскажешь?

— Мне откуда знать? Тебя Богдан раздевал, а не я.

— Он их не снимал.