— Да… Общественного питания, так скажем…

— Ух, ты! У твоего папы что, своя… столовая?!

— Эмм… — Дима посмотрел на меня. — Ну, вроде того…

Мне было интересно, как он выкрутится. И почему не хочет сразу признаться, что он из состоятельной семьи. Мажор, одним словом. Которому все достается легко.

— Пельменная?! — Не унималась мама, округляя глаза. — Или… пирожковая?!

Вам нужно было видеть восторг и удивление в ее глазах. Прямо сейчас она, кажется, понимала, что сватает свою дочь за богача. Или… кто знает, что у нее там в голове… Но ей теперь трудно было удержаться на стуле.

— Пельменная и пирожковая, — вздохнув, кивнул Дима.

— Ага, и чебуречная! — Добавила я, стараясь не заржать. — На вроде той, где я работаю!

— А мама?! Мама твоя. Где работает? — Не унималась родительница.

— Мама… она поет… и преподает.

— Учитель пения, да?

— Что-то вроде…

— Прекрасно! — Маму словно подключили к солнечной батарее. — А Машенька у нас тоже хорошо поет. Правда, Маша?

— Нет. — Выдавила я.

— Не стесняйся, дочь! — Повернулась к Калинину. — Слышал бы ты ее утром, когда она поет в ванной! Или в туалете!

— Ма-а-ам!!!

Почему родители вечно делают это?! Застолье без обсуждения детей и всяких непристойностей с ними связанных, кажется, уже даже не застолье. Традиция что ли такая?

— А что? — Ее было не остановить. — В детстве я водила ребят в кружок народного пения. Даже фотография есть, хочешь, покажу? Там Марья в красном платье, с бантами, а Павлик в кафтане. — Нет, это уже слишком. — Она так хорошо пела! Звонко! Пашку я ведь за компанию отправила, лишь бы дом не разнес, направила его неуемную энергию, так сказать, в нужное русло. А вообще, он мечтал на гитаре играть, но в музыкальной школе доучился только до балалаечника.

— Мама… — Я закрыла лицо руками.

— Вот такая она у меня! Всего стесняется, вечно переживает больше, чем надо. — Если она сейчас не прекратит так размахивать руками, то опрокинет кофе на скатерть. — А как расстроилась, что заболела! Вся извелась! Я ей говорю: не переживай. Станислав Вячеславович придет к нам на дополнительные занятия, и сдашь ты ему свой зачет, я договорюсь.

— Ух ты, он к вам домой, что ли, ходит? — Улыбнулся Дима.

— Да. Подтягивает Машеньку по грамматике перевода.

— Я тоже хочу! — Калинин состряпал чрезвычайно заинтересованное выражение лица. — А то ведь, как покинул United States, так чувствую, что стал подзабывать. То одно, то другое. Нет-нет, да и забуду!

Я закатила глаза. Вот актер! Погорелого театра. Нужно скорее прекращать это выступление.

— Так, все! — Встала, указывая на выход. — Вам, кажется, пора. Обоим. Опоздаете еще.

— Да-да! — Мама взглянула на часы. — Ой, Димочка, давай поспешим!

— Без проблем.

— Идите, ребята, я уберу посуду.

— Оставь, мам. — Мне хотелось быстрее отправить их подальше отсюда. — Я помою.

— Хорошо, иди, сейчас я просто сложу все в раковину.

Догнала Калинина в коридоре. Он напевал себе что-то под нос, не спеша надевая кроссовки.

— Ты что себе позволяешь? — Прошипела, стараясь вложить все негодование в эту маленькую речь.

— Ты о чем? — Улыбнулся он.

— С луны, что ли, свалился? Всюду лезешь, куда не просят. Теперь и заниматься со мной собрался!

— И не только английским…

— Фу! — Щеки зарделись алым. — Какой пошляк!

— Поцелуешь на прощание? — Дима наклонился, сложив губы трубочкой.

— С чего это вдруг?! — Скрестила руки на груди.

— Ничего себе! — Усмехнулся он. — Лупят меня, значит, всей семьей. И почем зря! И даже не хотят поцеловать в качестве компенсации.

— Нет, — упрямо покачала головой.

А плечи сами придвинулись вперед, следуя невидимому магниту и утягивая за собой все тело. Предательское тело, остановись!

— Может и губа заживет быстрее… — Дима выглядел таким расстроенным. А взгляд… Нет, только не глаза кота из Шрека, я не выдержу…

— Только в щечку! — Согласилась я и потянулась губами.

Калинин повернул голову, намеренно состроив забавную моську. Стараясь не рассмеяться, прикоснулась к его щеке, ставшей немного колкой от щетины, и… наткнулась вдруг на губы! Вот гад! В последнюю секунду повернулся, подставив их под мой поцелуй, и притянул к себе за талию. Такие мягкие, горячие, слегка обветренные губы…

Замерев на долю секунды, оторвалась от них, понимая, что чуть не прикрыла глаза и не превратилась в теплое талое мороженое. Охнула, хватая ртом воздух, и треснула ему по плечу. Не сильно, но ощутимо.

Дима же выглядел так, будто только что и не прикасался обманом к моим губам, а пил горячий шоколад, лежа в теплой постельке рано утром. Довольный мартовский кот! Пришлось даже топнуть, чтобы вернуть его к реальности и стереть с лица глупую улыбку. Открыв глаза, он все еще продолжал улыбаться, как умалишенный.

— Что происходит? — Донеслось вдруг из-за спины. Подошедшая мама искала на подставке свои туфли.

— Ничего, — отозвалась я.

— Ничего себе ничего! — Рассмеялся Дима. — Бойкая у вас дочь. Лезет и лезет целоваться!

— Что?! — Не узнавая свой голос, взвизгнула я.

— Да! — Калинин положил руку на грудь. — Я ей: «Маша, ты же болеешь, гляди, еще имама смотрит. Давай не будем при ней целоваться? — А она все равно лезет. — Целуй, говорит, а то никуда не отпущу!»

— Дима-а-а! — Краснея от ушей до пяток, взмолилась я. — Такие шутки не уместны при моей маме.

— Машенька, — взволнованно произнесла родительница, оглядывая меня, — я думала, ты у нас скромная, а ты вон…

— Да он шутит!

— Я не шучу. — Уперся Дима, напуская на себя самый серьезный вид.

Просканировав взглядом нас обоих, мама решила расслабиться. Улыбнулась и покачала головой.

— А! Чуть не забыл. — Калинин передал мне пакет. — Чтобы ты не скучала. Буду после обеда.

Я прижала хрустящий пакет к груди.

— А как же… — Указала на комнату брата. — Не боишься его?

— Ты про вашего домашнего Федю Емельяненко? — Отмахнулся, пропуская маму вперед. — Вы бы его хоть отдали, я не знаю, в смешанные единоборства, что ли. Деньги бы приносил.

— Ну, приходи, коли не боишься… — Смущенно закусила губу.

— Жди меня, и я приду! Только очень жди! — Дима вышел в подъезд вслед за мамой.

— И… еще… спасибо за все… — Сказала и опустила взгляд.

— Должна будешь! — Усмехнулся он, закрывая дверь.

Я подбежала к окну. Как ни странно, долгого представления с захлопыванием дверей на это раз не вышло. Калинин галантно открыл маме дверцу своего тазика, усадил на пассажирское сидение и сел сам. Бах! Закрылась, надо же. С первого раза. И с таким же грохотом и треском чудо отечественного автопрома поползло прочь по дороге.

Бросившись на кровать, поспешно вытряхнула из пакета все содержимое. Вау… На простыню посыпались, запаянные в упаковки чернографитные классические карандаши разной твердости, механические карандаши для скетчинга и огромная коробка маркеров для графики. Даже дух перехватило. Где он все это достал?

Сердце пело в груди, как маленькая беспокойная птичка, пока я доставала белые листы, доску и усаживалась удобнее. Заглотив скопом все положенные лекарства и запив их водой, вскрыла набор карандашей. Вот это богатства. Самый мягкий из них ложился на бумагу густым черным мазком, самый твердый — тонким росчерком прямых линий. Пальцы задрожали в нетерпении.

Закрыв глаза, уже знала, кого нарисую. Давно хотела отобразить его таким, каким могла видеть только я одна. Настоящим, добрым и сильным. Моим.

* * *

Что делает девочка, которая валяется дома с болезнью? Отдыхает, спит, принимает лекарства? Медитирует? Не верно. Девочка прихорашивается. Принимает, наплевав на запреты, ванную, потом делает укладку «типа-я-к-волосам-не-прикасалась-они-сами-такие-красивые», наносит капельку духов с цветочным ароматом на запястья (нет, ну а что? Вдруг я каждый день так пахну?). Ужасно нервничая, загибает реснички каким-то диким адским прибором, явно предназначенным для пыток. Потом смотрит в зеркало и недовольно фыркает. Пф!

Девочка запуталась в себе. Девочке страшно. Ей ужасно хочется оттолкнуть от себя принца из сказки. И ужасно хочется в эту самую сказку поверить и нырнуть прямо с головой.

Другая бы давно воспользовалась таким положением дел. Ведь можно наслаждаться ухаживаниями, вить веревки из парня, задумавшего тебя заполучить. Можно, в конце концов, даже издеваться, давая ему почти почувствовать вкус победы, а потом снова отбегать на несколько шагов назад. И так много раз. Пока ему не надоест.

Почему же я так не могла? Мне всегда непременно хотелось настоящих отношений. Не только брать, но и отдавать. Любить. Спонтанно, бескорыстно и от всего сердца. Быть нужной, значимой, близкой. Заботиться. Проявлять внимание, поддерживать, веселить, утешать. Быть единым целым.

Скажете, бред? Ну, и пусть. Может, я в бреду. Можно же просто жить и верить, что так бывает. И если не предавать своей веры, то мечта обязательно сбудется. Даже если не сразу. Даже если не сейчас…

Когда вдруг раздался звонок в дверь, я подскочила от неожиданности. Почему-то ждала безумного грохота, которым сопровождался его утренний визит, но Диме опять удалось застать меня врасплох. Выглянула в окно. Пешком, что ли, пришел? Нигде не наблюдалось его машины. Ни одной, ни другой. Поправила волосы, приняла ленивый, скучающий вид и отворила дверь.

— Ого! — Произнес он сонным голосом с легкой хрипотцой. Оторвал плечо от стены и вошёл. — Вижу, тебе гораздо лучше.

— Спасибо. — Я решила хоть немножко побыть немногословной.

Дима, видимо, успел сходить домой и переодеться. Белая футболка, сияющая свежестью, шла ему больше. Как и рваные голубые джинсы с белыми конверсами. Да и новая кожаная куртка была значительно скромнее той, что погибла от рук свежеокрашенной скамейки. Он повесил ее на крючок в коридоре и обернулся ко мне.