Целый альбом одного только Димы. Ох!

Так много Калинина, да в прикуску с бутербродами, у меня еще не было. К окончанию застолья, выкатываясь из-за стола, словно колобок, я чувствовала себя так, будто только что посетила всех врачей и специалистов по коучингу, психолога, целителя, гадалку, стилиста и даже Stand up шоу.

— Прости, — виновато шепнул Дима, помогая мне убирать посуду.

— Счастливый ты человек, — улыбнулась я.

— Маша, ты не польешь огород, пока мы поговорим с внуком с глазу на глаз? — Спросила Мария Федоровна.

— Без проблем!

Бабуля указала пальцем на веранду.

— Кран внизу.

Чувствуя себя телепузиком, я вышла на воздух. Пожалуй, за одно лето на таком питании можно вполне стать Жиркой. Теперь я понимала, откуда росли ноги у детских комплексов моего парня.

Оглядела пространство в поисках лейки, нашла целый набор. Выбрала ту, что побольше и пошла к баку с водой. По моим прикидкам огород тянул соток на двадцать. Хорошо прикололась бабуля.

И что здесь нужно полить? Кругом перекопанные грядки. Начну сначала. Когда-то у нас тоже был сад. Смутно помню, как собирались на майские праздники, чтобы прибраться и пожарить шашлыки. Мне доверяли посадить морковку и свеклу. Пашке побегать с лейкой. Будто в другой жизни было, ей богу.

— Мань!

Я обернулась. Уже три грядки полито. Ноги по колено в грязи. И в моем неравном бою с тяжелой лейкой наметился явный прогресс. Дима, что, решил мне, наконец-то, помочь?

— Бабуля имела ввиду просто «открыть кран»! — Рассмеялся Калинин и нагнулся, отыскивая что-то возле лестницы.

Сотни и тысячи мелких капель, отражающих в себе солнце и все оттенки радуги, взмыли вверх над моей головой. Вы когда-нибудь видели такую красоту? Прозрачные, маленькие шарики, они словно зависли на секунду в воздухе, рисуя узор из драгоценных камней на полотне голубого неба. Хрустально чистые, как слеза, сплетающиеся в тонкие ажурные нити.

И адски холодные! Я взвизгнула, когда они все дружно опустились на меня сверху. Обрушились колким ледяным дождем. И снова, снова. Теперь фонтаны били сразу из нескольких отверстий под моими ногами. Распылители превращали воду в мелкодисперсный пар, ложащийся на плечи и волосы ровным слоем, заставляющим одежду промокать постепенно, медленно и подло.

Прижав к себе лейку, я растерянно оглядывалась по сторонам. Куда бежать? Где прятаться? Сжалась в комок, отыскивая путь к спасению, как вдруг сильные руки подхватили меня и принялись кружить. Лейка, разумеется, тотчас улетела в неизвестном направлении. Подняв меня, как пушинку, Дима закинул себе на плечо и куда-то потащил. Опомнилась я уже только на веранде, когда поняла, что вода больше не бьет из земли и ничто не напоминает о ней, кроме сырой одежды и волос, свисающих сосульками по плечам.

— Обязательно было это делать?! — Хлопнула его по плечу, и тут же почувствовала, как сильные руки не дают отстраниться и тянут к себе, прихватив за талию.

— Не мог не использовать шанс увидеть тебя в мокрой одежде.

Наши губы почти встретились, когда сзади раздалось ворчание:

— Хватит тискаться, отпусти девку, переодену я ее.

И Дима нехотя отпустил, успев напоследок прикоснуться губами к моим пальцам. Покраснев, я поспешила за бабушкой по лестнице вверх. Очевидно, в ее спальню.

Нет. В Димину.

По крайней мере, все стены были увешаны его рисунками. Акварель. Повсюду акварель. Такая, какая и должна быть в идеале. Легкая, почти прозрачная, воздушная. В ней четко читалась рука ребенка. Рисунки инстинктивные, живые. Сознание еще не забито учительскими «так надо» и «так правильнее». Во главе всего — чувства.

Легкие мазки, многослойность, ощутимая на просвет. Свет, тень — не идеально, как в музее. Наоборот. С изъянами, как в жизни. Потому и лучи, проникающие сквозь небольшое окно в крыше, напитывали бумагу особым светом, растворялись в ней, подчеркивая интенсивность цвета. Мягкая, бесконечная даль с плавными переходами на одном рисунке и глубокие тени с аккуратной доработкой на другом.

Свободное владение кистью. Контроль над растеканием. Гармония. Это было поразительно настолько, что захватывало дух.

Рисунки на другой стороне уже были карандашными. В них явно чувствовался возраст. Четкая графика, уверенные штрихи, сюрреализм, цвет, доработка маркёром.

— Мне тоже нравятся его работы. — Сказала бабушка, усаживаясь на стул.

— А я раньше и не видела, — пришлось сознаться мне. — Только свой портрет. Признаться честно, его нательная живопись сразу впечатлила меня, но не думала, что это хоть сколько-то связано с творчеством. Думала, он из тех, кто идет и бьет тату за деньги. Типа: «Сделайте мне как-у-клуни или как-у-прилучного».

Ой, бабушка, наверное, и слов таких не знает.

— У нас это… семейное, — с какой-то горечью в голосе вдруг произнесла Мария Федоровна.

— Да? — Я оторвалась от рисунков и обернулась к ней.

— Сын мой, Ванька. Я его зову «кольщик, наколи мне купола». Хороший он, но с Димкиным отцом давно не ладит. Жалко. Вроде братья, но… Юрка сам виноват. Так ухлестывал за Сонькой, а ее родители все противились. Богатая она, вроде как нам не ровня. Но Юрка у меня парень был упертый, добился-таки своего. Пообещал Сонькиному отцу, что встанет на ноги, сможет содержать его дочь, как подобает.

Я подошла и встала напротив.

— Организовали они с Ванькой бизнес, так сказать, на двоих. — Продолжила она, вздыхая. — Юрка старался, из кожи вон лез, а Ванька почти сразу забросил работу. Подвел его. Другой он, понимаешь? Творческий. Поругались они тогда страшно, оставил Ваня свою долю Юрке и занялся своей этой писаниной нательной. До сих пор вон, сквозь зубы общаются. А больно мне, матери.

— Вот откуда-то у Димы страсть к… этому всему… от дяди?

— Ой, — отмахнулась старушка, — папка его очень переживает по этому поводу. Сначала он свой бизнес на ноги ставил, а Сонька карьерой занималась. Сына в деревню сплавляли ко мне, чтобы водилась. Я уж как могла, воспитывала. Как иначе? А как внук подрос, они вдруг вспомнили, что из наследника нужно делать преемника в бизнесе. А он вон…

— Отказывается?

— Нет. Димка бы хоть сейчас все бросил да занимался, чем хочет. Но знает, как папка остро реагирует на любые упоминания творчества. Сначала брат Ванька его подвёл, потом чуть с женой не разошлись на той же почве.

— Почему?

— Так у той тоже карьера. Заслуженный артист, приглашение в Нью-Йорк, чтоб ему провалиться! Юрка не отпускал ее, а Сонька уперлась: «ты меня не уважаешь». И уехала. Так Димка специально тогда с матерью поехал. Так боялся, что они расстанутся! Даже признался мне однажды: «Я, — говорит, — ба, не специально же куролесил. А для дела. Пока они беспокоятся за меня, между ними ниточка остаётся. Стоит накосячить, мать отцу звонит. Он в самолет — и к ним туда. Они, — говорит, — меня ругают, а я радуюсь. Зато вместе».

— Не думала, что он… такой, — выдохнула я.

Мария Федоровна улыбнулась, поправив идеально окрашенные пряди волос.

— Чувствительный парень, хоть и не подает виду. Мало ему досталось родительской любви в детстве, зато теперь держится за них, беспокоится. Не хотел, чтобы Юрка про жену забывал. Чтобы бросил. Бросать все умеют, любить сложнее. Любить надо уметь. — Она протянула мне джинсовый комбинезон. — На. Тебе должно подойти.

— Миленький.

— Сонькин. Она в нем знакомиться приезжала сюда. Больше двадцати лет назад, а будто вчера было. — Старушка задумчиво уставилась в окно. — Юрка тогда ее окатил водой из ведра. Так дурели, так дурели. Я сразу поняла, что влюбился сын. Даже нотаций читать не стала. Что не пара она ему, что обожжется. И вас сегодня увидела, чуть не прослезилась. Тот же самый взгляд у внука. Один в один. Только ты смотришь на него, как испуганный зверек. Не доверяешь, что ли?

Я сняла мокрую одежду и повесила на стул.

— Не знаю. — Сказала, как чувствовала.

— Значит, плохо уговаривает.

— Уговаривает хорошо. — Взяла комбинезон. — Это и отпугивает. Немного.

— Димка наш не бабабол. Если говорит, значит, так и есть. Он мне за всю жизнь ни разу не соврал.

— Правда?

— Помню случай. Было ему лет десять. Кот наш повадился мясо воровать. Вытащил однажды прямо из кастрюли с плиты здоровенный кусок говядины и в окно. А я за ним с веником. Димка говорит: «Не бей, баба. Я посмотрю, куда он его понес». Вечером вернулся и рассказал, что кот наш мясо носит кошке соседской с переломанными лапами. У той котята, пять штук. «Теперь я, баба, знаю, что такое любовь», — говорит. И все лето их выхаживал. Не может же такой мальчишка кого-то обидеть.

— Хм, — улыбнулась я. — Будем надеяться. Теперь-то он уже не мальчишка совсем.

— Ну, и повезло Димке, — разглядывая меня, выдала бабуля. — Фигурка у тебя что надо! Только откормить бы не мешало. Но проблема небольшая. Забеременеешь, и жирок сам нарастет.

Мне даже поплохело как-то разом.

— С…спасибо вам, — оглядывая себя в зеркале, произнесла я, — конечно…

— Не за что. А болячки лечи, смотреть больно.

— Обязательно.

Пока бабуля закрывала шкаф с одеждой, я решила присесть. Хорошая обстановка, уютное местечко. Комната такая светлая и гостеприимная. Может, вот он, момент? Где нам вдвоем можно было бы…

— Иииии!!! — Заскрипела пружина старой кровати, когда попыталась на нее сесть.

— Ой, — вскочила я.

Чудесный отрезвляющий звук! Размечталась! Знак, не иначе.

— Прокатимся? — Спросил Димка. Он уже стоял у открытой двери с велосипедом. — Мой старый Урал. Откопал в кладовке, накачал колеса. Хорошо, что у Пашки в багажнике насос был. Там, вообще, целый автосервис, только подъемника нет!

— Конечно! — Согласилась я. — Пошли!