Когда коснулся губами запястья, прикусила губу, чтобы сдержать стон, едва не сорвавшийся невольно.

Отрицательно покачала головой, отвечая на его вопрос, и потянулась к бардачку, вытащила диски и начала перебирать их, пока не достала Менсона.

"Реrsоnаl Jеsus".

Первая же композиция отбросила назад на несколько лет, заставив улыбнуться хрупким воспоминаниям, трепетно коснувшимся памяти.


"— Я, между прочим, твой личный Иисус, мышка.

— О, да, конечно.

— А ты что, сомневаешься, Нари?

Он подхватывает меня на руки и кружит прямо на улице. Я несильно бью его кулаками по груди, стараясь сдержать улыбку. Он утянул меня с физкультуры. Сказал, что вызвали в школьный музей, а сам потащил на задний двор.

— Капралов, не наглей и убавь плеер. Лариса Вадимовна выйдет и накажет тебя.

— А почему это только меня?

Не опуская вниз, дразнит, языком лаская шею, вынуждая обвить ногами его торс, а руками вцепиться в его широкие плечи.

— А я скажу, что ты пристаешь ко мне, Капралов.

— Как пристаю? Вот так? — ласкает спину, опуская ладони вниз, сжимая бедра, — или вот так? — ущипнул за грудь и, когда я вскрикнула, закрыл поцелуем рот.

— Наглец. Какой же ты наглец, Артееем. — Смотрю на него затуманенным взглядом, понимая, что слишком рискованно вот так, на улице.

— Кто твой личный Иисус, мышка, м?

— Боже, да, ты. Ты. Сирумем кез хенти пес*5 — дождаться, пока слегка отстранится с этой свой триумфальной улыбкой на губах, и прильнуть к нему снова, шепча вместе с Менсоном "Услышь мои молитвы… Заботься обо мне… Мой личный Иисус. Всегда рядом".


Артем резко просигналил какому-то пешеходу, и я вздрогнула, выныривая из воспоминаний.

— Почему ты приехал туда? Один? Ты ведь рисковал? Почему не позвонил моим?

* * *

Бросил взгляд на нее, когда в салоне музыка заиграла. Выбрала — таки. От воспоминаний и самого током прошибло.

— Времени не было думать и звонить.

По руке ее вверх прошелся ладонью, сильно сжимая, чувствуя гладкость кожи, взглядом на колени сжатые и порванные чулки, коленку счесанную.

— Улыбнись, мышка. Давай. Посмотри на меня и улыбнись…

Ее ладонь себе на колено, а сам в волосы на ее затылке зарылся, лаская, скорее, сильно, чем нежно, и рывком к себе на плечо, сжимая хрупкие плечи.

— Соскучился я по тебе, маленькая. П***ц как соскучился. Не говори ничего. К черту все.


Педаль газа сильнее вдавил и вывернул на городскую трассу.

* * *

Склонила голову, пытаясь скрыть смущение. Слишком откровенные взгляды, слишком читаемые. И мурашки табуном вслед за движением его руки. Забытые ощущения, от которых внутри засаднила рана. Покрытая рубцовой тканью, она иногда болела так, будто внутри нее все еще то самое лезвие ножа, и оно все еще крутится, безжалостно полосуя сердце зазубренным острием.

И эти его слова, от которых сердце забилось в последней предсмертной судороге. Слова из прошлого, слова, которые хотелось слышать и сейчас. И не просто слышать, а ощущать каждую букву вот так: прижимаясь, к его телу, чувствуя аромат его кожи и горячее дыхание на своих волосах. Всего одно мгновение позволить себе это счастье, чтобы отвести руку с его колена и отстраниться от него, прислонившись к окну. Потому что иногда мне казалось, что я забыла, как улыбаться искренне. Он забрал мою улыбку с собой, а по дороге обратно, видимо, потерял. Отвернулась, зная, что не смогу смотреть в его глаза, только не сейчас. Потому что ответить тем же не могу. Пусть даже и истосковалась по нему.

— Они забрали мой телефон…

* * *

Отстранилась, а я отрезвел сразу. Усмехнулся уголком рта и вырулил на свою улицу к дому, тормознул у подъезда.

— Приехали. Домой поздно уже. У меня останешься.

Я не спрашивал ее мнения. Вышел из автомобиля и открыл перед ней дверцу, помогая выйти.

Пиликнул сигнализацией в машине. Потом сунул руку в карман джинсов и достал ее смартфон. Взгляд застыл на заставке — она и цербер, целуются. Перед глазами на секунду потемнело. Б***ь, стиснул пальцы, захотелось шваркнуть им об стену, но я протянул ей и набрал код на домофоне в подъезде, открывая дверь и кивком приглашая войти.

— Не бойся не съем. Заходи.

* * *

Остановилась, не решаясь войти в подъезд. Почему-то я не обращала внимания на дорогу, пока мы ехали. Я была уверена, что он отвезет меня домой.

Посмотрела в его глаза и стиснула пальцы: взгляд прищуренный, решительный. Сунул в рот сигарету, будто позволяя подумать, и в то же время всем своим видом показывая, что он уже все решил. Первой мыслью было позвонить отцу и сказать, чтобы приехал за мной. Когда залезла в контакты на телефоне, услышала усмешку и посмотрела в его глаза. А в них столько уверенности и насмешки. Будто знал заранее, какое я решение приму. Почувствовала себя все той же маленькой девочкой, которую он всегда с легкостью разгадывал. А еще захотелось стереть с его лица эту наглую ухмылку, удивить, если в нем еще осталась способность удивляться. Гордо вскинула голову кверху и, намеренно щелкнув по телефону пальцами и открывая его взгляду заставку, прошла мимо него. Да, Артем, я тоже заметила, как ты напрягся.

* * *

— Лифт не работает. Пешочком на четвертый. Прошу, — протянул руку, пропуская ее вперед на лестницу с тусклыми лампочками. Да, принцесса, это тебе не особняк твоего папы, а моя конспиративная берлога.

Я бы мог привезти ее в свою квартиру в центре, но тогда весь миф лопнул бы как мыльный пузырь.

Пошла наверх, стуча каблуками, а я сзади смотрел на ее стройные ноги, чуть спустившиеся рваные чулки, на то, как виляет бедрами. В паху моментально прострелило возбуждением, вперемешку со злостью на ее гребаную заставку. смотрел как платье обтягивает аппетитные формы и чувствовал, что я наврал ей… я все же ее сожру. И все же прямо сейчас.

В один прыжок догнал, схватил за локоть и впечатал в стену, обхватил лицо ладонью и, не давая думать жадно впился в ее рот. Даааа. Б***ь, дааа. Соленые губы после слез. И сладкие. Оторвался на мгновение, чтобы посмотреть ей в глаза.

— Зря поверила, маленькая… я ведь все же собираюсь тебя съесть.

Снова впился в ее губы, но уже не насилуя, лаская языком, пробиваясь в мякоть рта и сплетая с ее языком, сильно сжимая тонкую талию одной рукой и удерживая ее лицо другой.

— Все такая же сладкая, — зарываясь пальцами в волосы, притягивая к себе, — такая же, понимаешь?

Наклонил голову к ее шее, скользя жадно открытым ртом сбоку, к мочке уха, чувствуя, как она начинает дрожать.

* * *

Я растерялась. Я просто растерялась, когда он бесцеремонно оттолкнул к стене и набросился на мой рот. Растерялась настолько, что, когда оторвался от моих губ, разочарованно застонала, инстинктивно потянувшись к нему всем телом. Господи, это ведь так естественно — целовать его, видеть эту страсть в его глазах, голодный блеск, которым он обжигает губы, скулы, чувствовать жар его тела. Он передается мне, танцует под кожей, заставляя выгибаться навстречу себе. И когда коснулся языком шеи, почувствовала, как начали подгибаться колени. Сумасшедшая реакция на него. На его запах, на его руки, на его прикосновения. То, чего никогда не было и не могло быть с Грантом. А все потому что он заклеймил много лет назад. Заразил собой, заполнил так, что во мне не осталось места для других. Вцепилась в руки Артема пальцами, притягивая к себе, ощущая животом его возбуждение. И именно это и отрезвило. Будто ведро воды вылили на голову. Что я делаю, Боже? Почему позволяю то, чего не имею права позволять?

Уворачиваюсь от его поцелуев, пытаясь оттолкнуть от себя.

— Отпусти… пожалуйста, Артем, — касаясь пальцами его скул, — отпусти меня, прошу.

* * *

Этот ее голос и глаза огромные, полные отчаянья какого-то надорванного, и я не смог… как и раньше. Никогда не мог ломать ее насильно… точнее, я мог, но я не хотел. Мне было дико пачкать ее. Я тогда хотел с ней красиво… так же красиво, как и она сама. Меня трясло от одной мысли о ее теле, о ней подо мной. И в то же время сейчас она уже другая. Не моя. Чужая.

Провел большим пальцем по ее нижней губе, оттягивая вниз, скользя по подбородку и сосредоточенно глядя ей в глаза:

— Я не могу тебя отпустить… ты еще не поняла, мышка? Я к тебе приехал. За тобой. Я не отступлюсь.

Зарылся обеими руками в ее волосы, растворяясь в этих расширенных глазах, в своем собственном отражении, дрожащем в черных зрачках моего персонального Ада. Резко выдохнул и отпустил ее.

— Идем в дом. Не бойся. Я не сделаю ничего из того, чего ты не захочешь сама.

А потом наклонился к ее уху, проводя по нему губами, осторожно целуя мягкую мочку:

— Но я сделаю все, чтобы ты этого захотела…


*5 — Люблю тебя безумно (армянский. прим. авторов)

ГЛАВА 8. Артем, Нарине

Закрыла глаза, отдаваясь надорванной нежности его рук, позволяя себе утонуть в его голосе, обволакивающем и в то же время таком сломанном.

Почему он говорит так, будто для него действительно что-то имело значение? Почему дразнит этими признаниями? Мы же оба знаем, что это ложь. Именно так она обычно и звучит — как самая хрупкая надежда, которую страшно разбить неосторожным прикосновением. Только слушать, закрыв глаза, не умея и не имея сил не верить.

Он дрожит, и я чувствую эту дрожь, она передалась мне в его словах, в его прикосновениях. Вздрогнула, когда коснулся губами уха. Слишком нежно, но невероятно чувственно. Так мог только он — вложить даже в невинные движения настолько откровенный смысл.