— Отпусти меня.

Так же не поворачиваясь к нему, затаив дыхание, чтобы перестала кружиться голова от его запаха, от близости этой, которая окутывала предательским ощущением радости и спокойствия. Впервые за эти дни.

— Не отпущу, — выдыхает мне в волосы, сильнее прижимая меня к своей груди, — не отпущу больше никогда, слышишь?

— Ты не отвечал.

— Психанул.

— Ты не отвечал, — вцепившись в край стола, чтобы не всхлипнуть.

— Я пришел, — губами касается затылка, и я закрываю глаза, расслабляясь в его руках.

— Оставил меня одну…

— Больше никогда, — медленно целуя в шею, запуская тысячи мурашек под кожей.

— Обещаешь?

— Обещаю, — разворачивает к себе, лаская одними губами глаза, нос, скулы.


Позволить себе наслаждаться его прикосновениями, тонуть целую вечность в такой непривычной с ним нежности с оттенком грусти, пока в голове лихорадочно пульсирует чувство тревоги. Он снимает его своим голосом, осторожными, но такими уверенными движениями. Смотрю в его глаза и понимаю, что снова лечу вниз, не отрывая взгляда от того шторма, который бушует в них. Он тянет ко дну, закручивая в каком-то мрачном ледяном вихре.

— Он не простил бы мне этого, — уткнувшись в его грудь, пытаясь сдержать рыдания, рвущиеся из груди.

— Его нет, — сказал таким холодным тоном, что я вздрогнула и отстранилась от него, ошарашенно глядя, каким напряженным стало его лицо. Схватил меня за плечи, больно впиваясь пальцами в тело — его нет, но есть мы. И я не позволю никому похоронить НАС. Понимаешь? Даже тебе.

Приник к моим губам, а я хочу оттолкнуть, мне многое нужно сказать. Мне нужно сказать, что теперь мы — это не просто неправильно. Теперь мы — это предательство. Грязное, мерзкое предательство ЕГО памяти.

Но он не дает отстраниться, сильнее сжимая ладони, раздвигая языком плотно сжатые губы. Оттянул мою голову назад за волосы и прорычал сквозь зубы:

— Отвечай.

Отрицательно качаю головой, отталкивая его локтями.

— Отвечай, — снова набросился на мои губы, прижимая к столу, — даже тебе, Нари, понимаешь? — и снова голодным поцелуем, заставляя невольно застонать, — Моя Мышка. Не отпущу, — рычит в самые губы, и я всхлипываю, со слезами на глазах отвечая на поцелуй."


Телефон на столе завибрировал, и я подошла к нему, очнувшись от воспоминаний.

"Мышка, я жду тебя в машине".


Собрала волосы в высокий хвост и, схватив куртку, спустилась вниз, заглянув по дороге в кабинет отца.

— Папуль, я ненадолго уеду.

Он поднимает голову, отрываясь от бумаг, которые изучает, и, устало улыбнувшись, подзывает меня к себе.

— Куда едет моя девочка?

— С девочками в кафе посидим.

— Я их знаю?

— Не всех, пап. Из наших там Аня и Света будут.

— Возвращайся вовремя, Нарине.

Чмокнула его в щеку и направилась к двери, когда он окликнул меня.

— Дочь, ты же с Артемом едешь?

— Конечно, пап.

Он, наверняка, видел машину, заезжающую во двор.

— Молодец, дочка. Пока Грант в Испании, никуда без Артема, поняла? И скажи, пусть заходит. Хоть поговорим, а то в последний раз только в больнице его и видел.


Я молча кивнула и выскочила за дверь. От воспоминаний, из какого состояния нам удалось вытащить отца, сердце сжалось. Мать практически переехала в больницу, и именно Артем стал тем, кто не позволил отчаяться. Тем, кто держал крепко за конец невидимого каната, обвязав его вокруг себя и не давая упасть. На время к нам переехала из Еревана бабушка, но Артем приезжал ко мне каждый вечер, иногда пробираясь в мою комнату через балкон.

Мы могли даже не разговаривать, просто молчали, сидя на моей кровати. Мне важно было просто чувствовать его дыхание на своих волосах, чувствовать, как сильные руки прижимают меня к его телу. Мне важно было просто чувствовать его рядом. Важно было видеть, насколько он со мной. И я видела это в его глазах, то светло-голубых, то подернутых темной вуалью страсти. И мне до боли в пальцах хотелось коснуться длинных ресниц, которыми он пытался притушить слишком яркие всполохи своего желания от невольных прикосновений. Быть с ним каждый день всегда было настолько естественно… теперь же это превратилось просто в необходимость. Артем медленно, но верно учил заново смеяться, заново радоваться тому, что он рядом. И мысли о том, что могла отказаться от него… могла лишиться его, казались теперь такими кощунственными.


Села в машину, и мы молча тронулись с места, а уже через квартал Артем резко дал по газам, сворачивая в сторону, и повернулся ко мне.

— Соскучилась?

— По тебе?

— Нет, бл**ь, по соседу.

— Ни капли.

Схватил за шею так быстро, что я от неожиданности даже вскрикнула.

— Ни капли не скучала, говоришь? — процедил в мои губы, а в глазах смешинки пляшут.

— По соседу дяде Жоре? — пожала плечами, — Нет. Он утром был у нас. Пренеприятнейший тип.

— Ведьма маленькая, — впивается в губы голодным поцелуем, стискивая ладонью бедро. Оторвался и улыбнулся чему-то, глядя прямо в глаза.

— Была бы ведьмой, приворожила бы тебя, Капралов, чтоб только моим был, — тянусь к нему за новой порцией поцелуя, зарываясь пальцами в волосы. Закрываю глаза, отдаваясь во власть его губ, млея от этой властности его.

— Уже, — отстранился и снова улыбнулся, отворачиваясь к рулю, — околдовала так, что даже по сторонам смотреть больно. Особенно налево.

— А ты, значит, смотришь?

— А как же преодоление самого себя? Превозмогая боль, так сказать…

— Вот же ты… — отворачиваюсь от него, сложив руки на груди.

— Кто, Нари?

— Не могу. Мама говорила, что ругаться нехорошо.


Смеется, запрокидывая голову, а я чувствую, как внутри снова оттаивает тот лед, который расползается по венам, когда он не рядом.

— Разве можно любить вот так, Тем?

Останавливается, снова поворачиваясь ко мне.

— Как, Мышка?

— Как я тебя. Так, что больно дышать, больно говорить… Разве так можно любить?

— Нельзя, — качает головой, проводя костяшками пальцев по моим скулам, нежно обхватил пальцами подбородок и склонился к моему лицу, — нельзя, Нари… это аномалия. Это неизлечимая аномалия.

— Мы вылечимся от нее, как думаешь? — провела языком по его губам, застонав, когда лизнул мой язык.

— Мы даже пробовать не будем, маленькая. Никогда.

— Никогда.

Он сжимает меня в объятиях, а я слушаю, как бешено бьется его сердце в груди, и думаю о том, что совсем скоро он потребует от меня принять решение.


Отец не просто так захотел поговорить с ним. Он собрался уволить Артема, сократив число охранников, уволил практически весь остальной персонал. В последнее время его дела шли совсем плохо. Я не знала всех подробностей, но краем уха слышала, что срывались сделки и не выходили на связь поставщики, в спешке продавались магазины. За мизерный, очень короткий срок отец продал три магазина, чтобы расплатиться с какими-то долгами, и мы уже многое не могли позволить себе.

Конечно, наша с Грантом свадьба была отменена в связи с трауром. Грант, правда, предлагал через три месяца после похорон просто расписаться по-тихому, без пышного торжества, но отец наотрез отказался. Сказал, что его дочь заслуживает хотя бы музыки на собственной свадьбе, что он уже похоронил одного ребенка и не собирался превратить праздник другого в траурную церемонию.

Грант уговаривал, приводил различные аргументы, ссылаясь на свои неотложные дела в Армении, но папа был непреклонен. Он видел, что я не могла выйти замуж за Гранта, но не подозревал, из-за чего, точнее, из-за кого на самом деле.

А Грант злился. Он не был идиотом, он чувствовал, что я не просто отдалялась от него, он меня дико раздражал. Я не позволяла прикасаться к себе, продолжала игнорировать звонки на мобильный, отвечая на один звонок из десяти, перестала общаться с его родными, ссылаясь то на свою занятость, то на общую атмосферу в доме и нежелание разговаривать с кем бы то ни было. Не знаю, почему он прощал мне все это. Мама считала, что он любит меня. Ругала за такое отношение к будущему мужу. Мне же такая любовь казалась унизительной для него самого и была слишком обременительной для меня. Но я не могла открыто расстаться с ним, тогда бы разрушились наши с Артемом планы, и я могла лишь со стороны наблюдать, как отец мужественно принимает на себя один удар судьбы за другим. Я даже слышала, как он говорил Гранту о том, что мужчина, который не умер сразу после смерти единственного сына, обязан выдержать все.

И я всей душой молила Бога, чтобы он помог моему отцу выдержать и тот, который нанесу ему я.

*8 — Люблю тебя безумно (армянский)

ГЛАВА 14. Артем

Шесть месяцев назад

Я не видел, что за мной едут. Был слишком взвинчен после драки, костяшки пальцев саднили и кровоточили, а я наслаждался этим ощущением. В крови все еще кипел адреналин, пенился и бурлил с такой силой, что заглушал саму боль. Я думал только об одном: что очень скоро я разворошу это осиное гнездо так, что они сами друг друга перекусают. Будут вгонять в спины жало, смакуя позор семейки Сафарянов, от которых сбежала дочь и которые постепенно теряли свое влияние на рынке. Я врубил музыку на полную громкость и ехал на свою квартиру. Не на ту убогую, которую показал Нари, а на другую, которую купил не так давно, и которая была записана на имя левого человека на тот случай, если Карен копнет обо мне поглубже.

Вырулил к многоэтажному элитному дому, заехал на нижний этаж парковки и только здесь заметил, как следом за мной въехал джип Артура Сафаряна.

Черт. Твою ж мать. Этого я не ожидал. Как я его упустил? Как не заметил хвост? Нащупал ствол за поясом и вышел из своего авто, хлопнув дверцей. Ну что решил-таки поговорить, ублюдок? Давай поговорим. Артур не парковался, он бросил джип и выскочил из машины, думая, что я от него сбегу. Я усмехнулся и наклонил голову сначала к одному плечу, потом к другому, так, что хрустнули шейные позвонки, а потом щелкнул пальцами на одной руке, а затем на другой, сжимая и разжимая кулаки.