Я медленно опустила ноги на пол и босая подошла к окну, остановившись по другую сторону от Артема. Посмотрела в окно и невольно схватила себя за горло, увидев красные розы, алеющие сквозь капли серого дождя, яростно бьющиеся в прозрачное стекло.

Кивнула, глядя на его улыбку и чувствуя, как снова перехватывает в горле… Господи, почему я до сих пор не могу равнодушно смотреть на эту его улыбку? Почему до боли в пальцах хочется коснуться уголков губ… как когда-то? Почему кажется, что могу умереть только от ощущения его кожи под своими пальцами. Я ведь до сих пор помню, какая она. Иногда мне казалось, что я ненавижу его не столько за все то зло, что он принес моей семье, сколько за то, что не в силах забыть его.

— Мне нравится мысль, что каждый раз, приходя на мою могилу, ты будешь колоться об их шипы.

Сглотнула, медленно подходя к нему, пытаясь унять бьющееся, подобно каплям о стекло, сердце в груди.

— Мне нравится мысль, что когда-нибудь земля на моей могиле пропитается твоей кровью.

* * *

Меня не отпускало. Прилив затянулся, и становилось трудно дышать от невыносимой боли под ребрами. Смотреть в ее глаза, слушать этот голос и понимать, что вот этим голосом она говорила в трубку адрес нашего дома и выносила нам приговор. Лгала этим голосом, произносила им мое имя, стонала, шептала и хрипела. Сука.

Резко и грубо схватил ее за затылок, развернул лицом к стеклу, впечатал в него и тихо сказал на ухо:

— Смотри на них. И запомни, мне насрать, сколько там шипов, я буду ломать каждый стебель, давить в ладони лепестки, пока они не станут такими же мертвыми, как ты во мне.

А пальцы стискивают волосы на затылке, и от прикосновения дрожит все тело. Бл**ь. Этот гребаный прилив не кончается. Рядом с ней не кончается. Она пытается вырваться, а я сильнее сжал ее шею.

— Теперь ты будешь видеть их каждый день. Привыкай к ним, Нари. Их посадили специально для тебя.

* * *

Вскрикнула от неожиданности и резкой боли в затылке, когда буквально вжал меня в холодное окно, заставляя смотреть на капли дождя, растекающиеся непослушными ручьями прямо перед глазами.

О каких цветах вообще он говорит? Я вижу только вкрапления крови там, на почерневшей земле. Кровавые пятна по всему ландшафту, огороженному высоким кирпичным забором.

— Для меня? Розы цвета крови… Твоей или моей?

Ударила кулаками по стеклу, стиснув зубы от боли, когда сильнее сжал мои волосы.

— Ты ошибся, Капралов. Теперь я ненавижу красные розы. Они такие же ненастоящие, как ты. Мертвая красота. Такая же мертвая как ты во мне.

Резко дернула вбок головой и улыбнулась, пытаясь не закричать от боли, глядя на дверь слева от себя.

— И что ты сделаешь со мной? Запрешь здесь? А дальше? В этом и заключается твоя месть? Так мелко? Может, убьешь меня, да и дело с концом? Ну же… доставай пистолет. Только сначала проверь, нет ли здесь скрытых камер.

* * *

И начало отпускать. Ее боль такая вкусная. Я даже глаза закатил от этого вкуса на языке. Ментального острого осадка от ее горечи. Да, Нари, боль на вкус горькая или соленая. А я никогда не любил сладкое, и мне до дикости вкусно сейчас чувствовать осадок твоей боли.

— Конечно, твоей, — так же тихо сказал ей на ухо и насильно за волосы вынудил смотреть не на дверь, а в окно, другой рукой сдавил под ребрами, обездвиживая, — Ненавидишь? Это же прекрасно, девочка. Ты порадовала меня вдвойне.

Ткнул в окно еще сильнее, а хотелось ударить об него, так чтоб смотреть как стекло вопьется в ее идеальную золотистую кожу, и кровь потечет по ее скулам… по ее гладким скулам мне на пальцы.

— Запереть? Нет. Что ты, маленькая. Как я могу? Разве это интересно? Ты останешься здесь по доброй воле, потому что, если ты только переступишь порог этого дома, кто-нибудь умрет. Вон там, — я резко распахнул окно и толкнул ее грудью на подоконник, заставляя выглянуть наружу, все еще удерживая за волосы, — видишь у забора сколько места? Я буду хоронить всех, кого ты любишь. Поняла? Их ведь не так много осталось, да, Нари? Хочешь увидеть их здесь? На твоем кладбище?

Медленно провел ладонью по напряженной спине, чувствуя, как намокает блузка от крупных капель дождя.

— Каждый твой шаг… я знал. КАЖДЫЙ… Понимаешь, о чем я? Одно неверное движение, и у этого забора начнут появляться холмы. И да, я теперь всегда проверяю есть ли где-то скрытые камеры, чтоб никакая долбаная сука не могла меня предать.

* * *

По спине ледяными мурашками страх, забираясь под одежду, проникая через поры под кожу. Чистейший, мощной концентрацией. Словно впрыснули инъекцию прямо в вену, и меня начинает скручивать сразу же, как только эта дрянь попала в кровь. Заморозила ее. Да, изнутри. Я не ощущаю ни дождь, остервенело бьющий по моей коже, ни ветер, бросающийся на меня истерическими порывами.

Смотрю на забор и кровавые пятна, расползающиеся широкими безобразными кляксами перед глазами. Автоматически поднесла руку к щеке, стирая слезы. Не знаю, почему поверила ему. Почему не засомневалась ни в одном слове. Просто поняла — найдет… и убьет. Ведь он однажды именно так и поступил.

Но тогда я ему помогала сама. А сейчас… Сейчас, если понадобится, я зубами вгрызусь в его горло и не позволю снова окунуть себя в тот Ад. Он больше не получит ни одной жизни тех, кто мне дорог.

Закрываю глаза, жадно вдыхая запах дождя в надежде, что он заглушит собой запах мужчины, стоящего за спиной. Так пахнет моя боль.

Стиснула пальцами подоконник, когда почувствовала на спине его ладонь. Она обожгла резкой болью, от которой захотелось вскрикнуть. Прошу, пусть только не трогает меня… Пусть убивает… Лучше прикосновение стального лезвия, чем его рук. Разве можно одновременно замораживать словами и заставлять гореть прикосновениями?

— Если знаешь КАЖДЫЙ мой шаг… то назови тех, кого я люблю.

* * *

А кожа через блузку печет ладонь, горячая, такая горячая. И ее ягодицы прижимаются к моему паху. Эрекция оглушила самого настолько неожиданно и болезненно, что яйца скрутило в дикой потребности взять суку прямо здесь.

— Зачем? Мы будем играть, Нари. Я буду смотреть на твою реакцию, когда их по одному будут здесь закапывать. Ты веришь, что я на это способен? О дааа, уже веришь. Так дрожишь.

Дернул блузку вверх открывая беззащитно хрупкую спину с выступающими позвонками. Мокрая от дождя кожа, покрытая мурашками, по которой я провел подушечками пальцев после того, как резко притянул ее к себе, впечатываясь членом в ее ягодицы. Обхватил грудь через мокрую блузку и сильно сжал, тяжело дыша ей в затылок. Возбуждение зашкалило с такой силой, что у меня потемнело перед глазами.

— Так вот. Запоминай правила игры, девочка. Они невероятно простые. Я говорю — ты делаешь.

Дернул ремень на ее штанах и рывком стянул их до колен.

— Одно движение и сегодня начнется отсчет в нашей игре. Ты ведь не хочешь, чтобы еще кому-то было больно?

А самого колотить начинает от вида ее бедер, обтянутых черным кружевом трусиков, и я потянул их вниз.

— Завела нового цербера? Старый кобель лучше предыдущего? М? Хорошо трахает тебя, а, сука?

Вдавил в подоконник, все еще удерживая за волосы, провел пальцами между стройных ног и тут же вошел двумя в нее. Глубоко и сильно. Хрипло застонав от ощущения шелковистой упругости ее плоти… и влаги. Да, она была влажной. И меня это разозлило и довело до наивысшей точки ярости и похоти.

— Нравится, да, Нари? Со всеми, бл**ь, нравится? Каждый кто поставит раком, заставляет течь?

Вытащил пальцы и, дернув змейку на своей ширинке, одним сильным толчком вошел в нее, потянув за волосы к себе, заставляя прогнуться назад и перехватывая ее за горло. Сукааа. Как же я голодал по ней все эти годы. Вошел и зарыдать хочется от ненависти к ней, потому что мне хорошо… мне, бл**ь, так хорошо, что раздирает всего изнутри. Первым толчком в нее, не сдерживая низкого стона. Не удержался и впился жадно губами в ее шею сбоку, слизывая капли дождя, задыхаясь от наслаждения и от горечи. Потому что меня опять накрывало, и я чувствовал во рту привкус уже собственной горечи.

* * *

Дернулась вперед, когда рывком задрал вверх кофту и впечатал меня в себя. Не пускает, грубо удерживает одной рукой, прижимаясь твердой эрекцией и тут же осторожно пальцами по спине… Резким контрастом, от которого зарыдать хочется, и я давлю в себе всхлипы, безуспешно пытаясь вырваться, пока он все сильнее вдавливает меня в себя.

Сильно сжимает грудь, а я прокусываю губу до крови, чувствуя, как сворачиваются в тугие комочки соски. Не хочу. Господи, как я не хочу этого. Не хочу снова чувствовать его настолько в себе. Нет, не физически. Даже если возьмет — плевать. Мне больше нечего терять. Он уже забрал у меня когда-то все: честь, уважение, сердце, и душу. Заклеймил меня собой, заранее выбрав свалку, на которую выкинет, как использованный мусор. Ему не унизить меня больше, чем тогда… Единственной, кто мог меня унизить теперь, была я сама… вздрагивая от прикосновений его пальцев. Там, где медленно проводит ими, снова вспыхивают искры пламени… Как когда-то… в другой жизни. В той, где я горела вместе с ним. Где не кусала губы, чтобы не застонать, когда впивался пальцами в мои бедра. Чертово тело. Как же я ненавидела его сейчас. За то, что продолжает отзываться на его запах, на его близость, от которой кружится голова. Будто не только он чужой, но и оно. Не мое — чужое. Принадлежит только этому подонку, потому что ни разу за эти годы не отреагировало на других. Ни разу за пять лет.

Глотаю слезы, скорее, по инерции пытаясь оттолкнуть его от себя. Понимая, что бесполезно. Он словно хищник, вонзившийся клыками в шею добыче. Не отпустит, пока не убьет, пока она не перестанет биться в конвульсиях… не отпустит.