Вскочила с кровати и подошла к окну, распахивая его, впуская холодный воздух. Так и стояла почти до утра, разглядывая звезды и прислушиваясь к ночным звукам.

Вспоминая детский голос, смешно выговаривающий некоторые слова:

"— Мама, а почему говорят, что звезды красивые?

— Потому что они красивые, любовь моя. Маленькие, яркие. Видишь, воооон как высоко, а как ярко светят.

Он пожимает худенькими плечиками и поворачивает ко мне голову.

— Светят и светят. Как фонари какие-то у дороги.

— Не как фонари, милый. Когда мама далеко от тебя, она не видит фонари, но она смотрит на эти звезды и думает, что ты тоже смотришь именно на них, понимаешь?

— Будто мы вместе, мам?

— Будто мы вместе, Тур".

* * *

Артем пришел ко мне следующей ночью. Злой, голодный… я кожей чувствовала, что голодный. Смотрел исподлобья, будто в мыслях на ошметки раздирал. Ему пришлось практически сделать это. Потому что я не хотела, чтобы прикасался ко мне. Не могла позволить. Только не после другой женщины. Прижимает меня к себе, а меня тошнит, мне кажется, он запахом ее весь пропитался. И я содрать эту вонь хочу с его кожи. Ненавижу. Как же я ненавижу его. Его и это мерзкое чувство триумфа, разливавшееся в крови, когда поняла, что выгнал девку свою восвояси.

* * *

Я вправду сходила с ума. Мерила шагами комнату, нарезая круги, останавливаясь у подоконника и высматривая дорожку, по которой обычно сиделка гуляла с матерью Артема. Я не знаю, какую по счету ночь не спала, но, вырубившись ближе к утру, проснулась, трясясь от самого настоящего ужаса. Потому что во сне видела, как Артура уводят за руку. Я не вижу, кто. Кто-то в белом медицинском халате, но мне не нравится то, как по-хозяйски он обхватил крючковатыми пальцами тоненькую ручку моего сына. Пытаюсь сделать шаг навстречу, выдернуть у него из рук ребенка, и не могу. Ноги ватные, непослушные, не двигаются. И тогда я зову Артура, но он даже не оглядывается, озирается по сторонам, и меня корежит от понимания, что меня ищет, но не видит. Я зову его, собственный крик в ушах отдается, а его все уводят. И я взгляд свой поднять не могу, все смотрю и смотрю на эти пальцы, а они меняться начинают. Мясо ошметками свисает с них, и кости поблескивают белые. Срываю голос, изо всех сил пытаясь сдвинуться с места, и просыпаюсь от собственного крика, когда за ними захлопывается белая дверь.


Как только заметила в окне Светлану, выскочила во двор, позабыв про куртку.

— Светлана Викторовна, — окликнула ее, и она с улыбкой повернулась ко мне, удивленно разглядывая.

— Нарине, девочка, ты же замерзнешь.

— Я ненадолго, Светлана Викторовна, — прячу нервозность за улыбкой, поеживаясь от пронизывающего холода, — у меня к вам просьба. Я… я прошу отнестись к ней с пониманием.

— Я слушаю, — она продолжает улыбаться и подходит ко мне, начиная растирать мои руки ладонями.

— Я… вы не могли бы помочь мне? Отправить деньги моей матери… дяде, то есть, — она отдергивает руки, и я даю себе мысленную оплеуху, — Светлана Викторовна, я говорю о своих деньгах. Сейчас у меня нет возможности выехать просто… но на моей карточке, — раскрываю ладонь с кредиткой, — есть деньги, которые очень нужно отправить на мою родину.

— Послушай, дорогая, я все эти операции с деньгами не люблю и не понимаю, — она отрицательно качает головой, а меня подбрасывает от страха, хватаю ее ладони своими.

— Пожалуйста, прошу вас. Вам всего лишь нужно снять деньги и отправить их… это для моего сына, — все же не сдержалась и последние слова прорыдала.

— Сына? — она снова сделала шаг навстречу и, склонив набок голову, успокаивающе погладила по плечам.

— Сына, — кивнула ей, захлебываясь рыданием, — Он… он болен, и ему нужны эти деньги для лечения. Послушайте, я не прошу вас даром сделать это. Оставьте себе часть денег, только помогите. Я не могу… не могу сама.


Она согласилась. Это был ее последний день перед отпуском, и она обещала завтра же поехать в банк. Гладила меня по волосам, по плечам, шептала, что все будет хорошо, и она мне обязательно поможет, забрала мою кредитку и записку с именем и адресом Азата.

А потом попросту сдала меня Артему.

ГЛАВА 23. Артем, Нарине.

Я распахнул дверь ее комнаты и тут же увидел, как Нари вскочила с постели и метнулась к стене. Как и обычно. Это было уже предсказуемо. Только последнее время мы оба знали, что это игра-война, и я готов был поклясться, что она меня ждет и реагирует даже на звук моих шагов в коридоре. Нет. Не боится, а именно ждет. Предвкушает мое появление. Меня это всегда заводило до сумасшествия, но не сейчас. Не после того, как сиделка моей матери принесла мне кредитку и сказала, что Нари просила снять с нее крупную сумму и выслать на счет некоего Азата. Договорить она не успела, потому что я выхватил у нее карточку и заорал ей в лицо, чтоб не смела больше говорить с кем-либо в этом доме. Ее наняли сиделкой. Ни больше ни меньше. Пусть занимается своим делом, иначе в следующий раз я ее уволю, и она никогда не устроится ни в одно приличное место.

Сиделка так испугалась, что начала заикаться, а я пошел к Нари. Пока поднимался по лестнице, в голову всякая дрянь лезла, начиная с мыслей о том, что матери помогает, до навязчивых о любовниках. Моя ревность приобрела какие-то чудовищные формы и размеры. Она доводила меня до приступов дикой злости, от которых у меня чернело перед глазами. Я ревновал ее к каждому столбу. К охранникам, которых заставлял меняться каждые полчаса, к эфемерным мужикам, которые могли быть у нее в прошлом, к гребаному олигарху, к Гранту. Иногда мне казалось, что я двигаюсь мозгами на этой почве. Сейчас я думал только об этом проклятом Азате, которому она хотела перевести несколько тысяч долларов.

Распахнул дверь и посмотрел на нее исподлобья, на то, как стиснула руки в кулаки и смотрит на меня, тяжело дыша. Я прошел через всю комнату прямо к ней, приблизился вплотную и, достав из кармана кредитку, ткнул ей в лицо.

— Что это и для кого? Правду, поняла? Без игр твоих. Не зли меня.

* * *

Выдохнула, на секунду закрыв глаза, чтобы не разрыдаться от отчаяния. Вот же… дрянь. Лучше бы отказала в помощи, чем вот так, подло, сдавать меня Артему. И почему я решила, что несколько миловидных улыбок и деланно участливых вопросов могут быть показателем человечности? Ошиблась в очередной раз, Нарине. Снова и снова. Такая дура. В ситуации, когда моя ошибка стоит слишком дорого, доверилась такой же продажной твари, как все они здесь.

Он молчит, а я чувствую его тяжелое дыхание на своем лице.

— Это кредитная карточка. Знаешь, такими в банках пользуются? Можно вставить в банкомат и, набрав пин-код, разные операции совершать.

Распахнула глаза и вздрогнула от ярости, отразившейся на его лице.

* * *

— Я могу и сам узнать. Ты это понимаешь, да?

Взял ее лицо за скулы и повернул к себе. Малейший проблеск нежности исчезал, когда она намеренно выводила меня из себя. Не знаю, чего добивалась этим. То ли жестокости по отношению к себе, то ли просто заводила, словно ей это нравилось: узнавать, как далеко могу зайти.

Я сильнее сжал скулы и заставил смотреть себе в глаза.

— Знаешь, я смотрю на тебя и думаю — ты специально это делаешь? Тебя возбуждает, когда я в бешенстве? Или ты такая идиотка, что пробуешь границы моего терпения раз за разом?

* * *

И снова прикосновение — ожог, от которого зашипеть хочется и прикоснуться к лицу. Качаю медленно головой, глядя на то, как меняется его взгляд. В нем все больше отчуждения и злости… я не думала, что ее может быть больше. Пожала плечами, вжимаясь в стену за спиной.

— Я отвечаю на твои вопросы, только и всего, Капралов.

Пусть злится, пусть угрожает, пусть причинит боль. Он мог присвоить себе сотни побед над моим телом, но я не позволю ему одержать верх над моей душой.

— Ты же хочешь правду? Я ее тебе и говорю.

А в глазах его снова порывы синего ветра. Беснуются, кидаясь ошметками ярости, которой горит бездна его взгляда. Чего ты на самом деле хочешь, Артем? Правды или подтверждения твоих самых худших мыслей обо мне? О, как бы я хотела иметь возможность солгать тебе… Бросить в лицо, сколько мужчин у меня было без тебя. Вот только ты, сволочь такая, настолько собой заразил, что другим места не нашлось ни в моей жизни, ни в сердце.

* * *

Я усмехнулся и отпустил ее. Хочешь играть мы поиграем. Только тебе это вряд ли понравится. Мне уже нечего терять, а вот тебе есть. Тебе есть много чего еще терять, Нари… а мне остается потерять только тебя. Но тебя у меня нет. Так что мои руки развязаны.

— Второй вопрос был "для кого". Как думаешь, если я лично поеду к этому Азату, он скажет мне? Или, может, мне стоит сразу к Лусине за ответами или к Армине? К кому из них, а, Нари? Выбирай. Видишь, насколько я великодушен — я даю тебе право выбора.

Сунул кредитку в карман и посмотрел ей в глаза снова. Ожидаю реакции.

* * *

Отвела взгляд, собираясь с мыслями, стараясь унять ту дрожь, которая снова забиралась под кожу. Обхватила себя руками, впиваясь пальцами в плечи. Нарочно упоминает имена мамы и бабушки чтобы показать свою власть, свои возможности, то, что он может добраться даже до них в другой стране.


— Для моей матери, для кого еще, как думаешь? — огрызнуться, не глядя ему в глаза. Мне страшно. Страшно, потому что знаю, если сидела рассказала ему про деньги, то про ребенка, наверняка, тоже сказала.

— Она… сиделка твоя отказывалась помочь, и я про ребенка придумала.

* * *

Я почувствовал, как вдоль позвоночника зазмеились покалывания, как током, словно у зверя холка ощетинивается. И в горле тут же ком появился неглотаемый, свинцовый. Я схватил ее за затылок и дернул к себе.