Эмма Скотт - Зажечь небеса

– Ефрейтор Уэстон Д. Тёрнер, – сказал профессор Ондивьюж, придвигая к кровати стул. – Не могу выразить словами, как я рад видеть вас живым.

Мое собственное сердце забилось чаще, впервые за несколько дней я почувствовал что-то кроме опустошающей апатии. Я вытаращился на профессора, едва осмеливаясь поверить, что такой выдающийся поэт приехал меня навестить. Профессор был одет в идеально сидящий на нем синий костюм, дополненный голубым галстуком. Он распустил дреды, и теперь его вьющиеся волосы свободно ниспадали на плечи.

– Как вы узнали, что я здесь?

– Преподаватели на факультете говорили, что сын сенатора Дрейк – твой друг Коннор – вернулся с войны и собирается учиться дальше. Я сразу же подумал о тебе, надеялся, что ты тоже закончил служить, что ты вернешься к нам. Навел справки о тебе, и вот я здесь.

Услышав имя «Коннор» из уст профессора, я немедленно ощутил тупую боль в сердце, о которой до сего момента пытался забыть, но не мог полностью игнорировать – как и мучивший меня голод.

– Коннор вернулся в Амхерст?

– Вернулся. – Профессор Ондивьюж хлопнул ладонями по коленям, на темной коже блеснуло золотое обручальное кольцо. – А вы? Когда возвращаетесь?

– Я не вернусь.

Профессор нахмурился.

– Мне сказали, что вы отказываетесь от пищи и совершенно не проявляете интереса к реабилитации.

– Вам сказали правду.

– Значит, ты сдаешься?

Я вперил взгляд в окно.

– Просто решил передохнуть.

– Иными словами, ты убегаешь.

Я фыркнул.

– Я теперь никуда не могу убежать.

– Ты бежишь. – Профессор постучал себя пальцем по лбу. – Вот здесь. Ты годами убегал от самого себя, не так ли? Я чувствую, что вселенная подает тебе знак, а ты должен усвоить преподанный тебе урок, хоть он и ужасен. Тебе придется сесть и принять себя таким, какой ты есть, Уэс. Возможно, впервые в жизни.

– Вы пытаетесь таким образом меня взбодрить?

– Я говорю без обиняков, – ответил профессор. – Вселенная не совершает ошибок.

Я подумал о своем периодически повторяющемся сне про беговую дорожку. Мне полагалось умереть в Сирии, а не жить в теле, от которого осталась только половина.

Я недобро усмехнулся.

– Ложь во спасение – всё равно ложь.

Ондивьюж немного помолчал. Я чувствовал: он мысленно выстраивает аргументы для следующей атаки, придумывает, что бы такого вдохновляющего сказать, чтобы я вытащил свою задницу из постели. Не выйдет. От меня ничего не осталось.

– Помнишь наш последний разговор? Я назвал тебя бегуном, поэтом и воином.

– А теперь я не первое, не второе и не третье, – отрезал я. – Я не могу бегать, не могу писать, и мне не за что бороться.

К моему глубокому изумлению, в глазах профессора заблестели слезы.

– Боже мой, Уэс, – проговорил он надтреснутым голосом. – Не за что бороться? Ты должен бороться за себя, за того, кто ты есть. В конце концов, борись за себя и за свою любовь. За ту, кого ты любишь.

Повисло молчание, тяжелое, напряженное. Я медленно покачал головой, у меня защипало в глазах от непрошенных слез, стоило мне подумать о той, кого я любил.

«Отем. И, боже мой, Коннор. Мой брат…»

– Я всё разрушил, – проговорил я. – Уничтожил свою дружбу, уничтожил любовь Отем. Если бы она узнала о том, что я натворил… – Я сглотнул слезы. – Сейчас у нее разбито сердце, и это наша с Коннором вина. Он бросил ее, а я ее выгнал. Мы оба виноваты. Мы – пара моральных уродов, и ничего уже не поправишь. Как Отем будет себя чувствовать, если узнает правду? Я не могу так с ней поступить.

Профессор Ондивьюж покачал головой.

– Любовь способна уврачевать и простить всё.

– Отем никогда меня не простит и не должна прощать.

– Я говорил не о ее прощении, а о твоем. Прости себя. Борись за себя, чтобы у любви, которую ты испытываешь к этой девушке, появился шанс.

Я хотел было протестовать, но профессор Ондивьюж накрыл мою ладонь своей.

– Я расскажу тебе одну историю, Уэстон. Закрой глаза и послушай, больше я сегодня ни о чем тебя не попрошу.

Я закрыл глаза, просто потому что не мог больше смотреть на его доброе лицо. Погляди я еще немного ему в глаза, вся накопившаяся в моей душе горечь непременно вырвалась бы наружу, и я обязательно разрыдался бы.

– Это история о единожды рожденном и дважды рожденном, – начал профессор. – Единожды рожденный человек идет по дороге своей жизни, и когда та заводит его в темный лес трудностей, боли, потерь или страха, человек останавливается и отказывается делать следующий шаг. Он пытается убежать той дорогой, по которой пришел в лес, но не может ее найти, она закрыта навсегда. Поэтому человек живет, уверенный в том, что мир суров и несправедлив. Другие показывают на колкие ветви и мрачные тени, говоря: «Да, жизнь действительно сурова и несправедлива. Видишь?» И человек начинает жить в этом темном лесу невзгод, вместо того чтобы продолжать шагать вперед.

Низкий, мелодичный голос профессора сплетал слова, и они ложились мне на грудь, проникали в мои сердце и кости.

– Но, Уэстон, есть еще дважды рожденный человек, – продолжал профессор Ондивьюж, крепче сжимая мою руку. – Такой человек идет по темному лесу своей жизни и претерпевает страдания, порой невообразимые. Обратный путь навеки закрыт для него, но дважды рожденный человек идет вперед. Дорога становится всё извилистее, невзгоды зачастую кажутся непомерными, непереносимыми, но человек идет всё вперед, до тех пор, пока в один прекрасный деть тени не рассеиваются.

Ветви перестают царапать его кожу и расступаются. Человек глядит на свои шрамы с гордостью, ведь он вышел из темного леса переродившимся. Он стал сильнее, испытания его закалили. Он становится мудрее. Он меняется. А еще он благодарен за полученный урок.

Слезы уже готовы были пролиться из-под моих опущенных век.

– Сейчас вокруг тебя непроглядная темень, да? – проговорил профессор Ондивьюж. – Но вот в чем секрет: каждый единожды рожденный – это дважды рожденный человек, который еще не нашел в себе силы бороться. Я видел твое сердце и слышал твои слова, Уэс. Ты переживешь это испытание. Ты – поэт, облаченный в доспехи воина. Ты выйдешь из темного леса, но для этого нужно сделать первый шаг. Другого пути нет.

Я долго лежал неподвижно, слушая звук собственного дыхания и биение своего сердца. Барабанный бой, маятник, отмечающий мгновения моей жизни.

Я задремал, а когда открыл глаза, профессора Ондивьюжа в палате не было. Он ушел. В углу комнаты стояло, прислоненное к стене, сложенное инвалидное кресло – ждало, когда я в него усядусь.

Я сделал глубокий вдох, потом выдох и хрипло прошептал:

– Другого пути нет.

В индустрии этанолового и биодизельного топлива теперь существует новый, бурно растущий рынок пшеницы, кукурузы, сои и других сельскохозяйственных культур. В 2015-м в одних только Соединенных Штатах…

Я моргнула и потерла глаза, как будто это действие способно было сделать слова на странице интереснее или разжечь во мне хотя бы крохотную искру интереса к материалу. Я перевела взгляд с учебника на телевизор. Весь вечер меня бесстыдно искушал первый сезон сериала «Корона» в моем цифровом видеомагнитофоне, а из холодильника ко мне взывало ведерко мороженого «Черри Гарсия».

– Нет. Я могу это сделать, – пробормотала я. – Это важно.

Если Гарвард примет мой проект, мне всю жизнь придется заниматься подобными вещами.

Всю жизнь.

Я моргнула, сосредоточилась и снова взяла учебник. Когда у меня в глазах начало рябить, на экране телефона появилось уведомление электронной почты. Мое сердце пропустило удар: я увидела, что пришло письмо из Главного управления кадров Армии США.

«Боже, что теперь?»

Я открыла ноутбук, чтобы прочитать сообщение на большом экране.

Семьям и друзьям 1-го батальона 22-го пехотного полка

С большой гордостью сообщаем вам, что в субботу, 16 августа 20–, состоится церемония «Пурпурного сердца» для 3 членов 1–22 пп:

Медик Кайл П. Уилсон

Рядовой первого класса Коннор Дрейк

Ефрейтор Уэстон Дж. Тёрнер

Ефрейтор Тёрнер также будет награжден «Бронзовой звездой» за заслуги и героические поступки в зоне боевых действий.

Церемония состоится по адресу:

Площадь Городской администрации, дом 1,

Бостон, Массачусетс 02201

Начало в 16:00

Приглашаются все друзья и семьи солдат 1–22 пп.

Спасибо за вашу постоянную поддержку.

По-видимому, моя почта всё еще была в списке электронных адресов друзей и семей 22-го пехотного полка. Я пробежала письмо глазами, ища ссылку, чтобы отписаться от рассылки. Нужно выйти из этого списка, отсечь от себя эту информацию, потому что теперь я никак не связана с Уэстоном и Коннором.

Мои глаза снова нашли строчку с именем Уэстона. Будет награжден «Бронзовой звездой». Меня охватили гордость за Уэстона и тоска по нему. Мое сердце болело из-за расставания с Коннором, но отсутствие Коннора в моей жизни было похоже на старый ушиб, который быстро заживал, а пустота, оставшаяся в моей жизни после исчезновения из нее Уэстона, ширилась с каждым днем.

«Это потому, что мы друзья, а друзья скучают друг по другу».

Вот только мы перестали быть друзьями в ночь накануне его отправки на фронт.

Той ночью на маленьком диване мы нарушили границы нашей дружбы, разнесли их в клочья неистовыми поцелуями и жадными руками. Той ночью мы отчаянно цеплялись друг за друга, как будто долгое время умирали от голода и наконец получили возможность насытиться.

«Целуя Уэстона, я словно завершала нечто, начавшееся уже давно, причем без моего ведома».

Эта мысль засела в моей душе, как шип – вытащить не получается и сильно болит. Примерно такую же боль я испытала, когда Уэстон выгнал меня из своей больничной палаты и из своей жизни.