– Давай!

Собравшийся в закусочной народ притих, а мы с Коннором смотрели друг на друга, и между нами волнами резонировала боль. Потом его плечи поникли, он отвернулся и принялся вытряхивать из волос стекло. Я посмотрел по сторонам, ища, чем бы еще в него запустить, но у меня кончились боеприпасы, и вышибала уже выгонял нас из заведения.

Ночь выдалась душной и жаркой. Приятели Коннора, все в синяках и крови, смеялись и хлопали друг друга по плечам: под воздействием алкоголя и адреналина они пребывали в прекрасном настроении. Коннор шатаясь добрел до лимузина и забрался в салон.

Мы поехали обратно в Амхерст и развезли по домам приятелей Коннора, потом направились к нашему новому, модифицированному дому. Все дорожки жилого комплекса были ярко освещены янтарно-желтым светом, исходившим от высоких фонарей. Я последовал за Коннором по дорожке; он шел быстро, и мне приходилось изрядно напрягать руки, но я всё равно за ним не поспевал.

Коннор прошел прямиком на кухню. Я захлопнул входную дверь, выехал в центр гостиной и оттуда наблюдал, как мой лучший друг достает из холодильника пиво. Я сидел не двигаясь и просто наблюдал за ним. Ждал.

Наконец Коннор покачал головой.

– Что? Какого черта ты хочешь, Уэс?

– Чего я хочу? Ты шутишь, мать твою?

– Господи, ты бросил бутылку мне в голову.

– Я промахнулся нарочно. Но раз уж мне удалось привлечь твое внимание, тебе придется со мной поговорить, черт побери. Что насчет Отем?

Коннор презрительно скривил губы.

– Разве дело в Отем? Вы же с ней практически перепихнулись накануне нашего отъезда на фронт, хотя я в это время находился в десяти футах от вас!

Я откинулся на спинку кресла: Коннор всё знал, и предательство причинило ему боль. Это всё объясняет. Я почти вздохнул с облегчением.

– Да, старик, это случилось, но это целиком и полностью моя вина, и мне жаль…

– О, Господи, Уэс, заткнись! Ты действительно думаешь, что я злюсь из-за этого?

– Ты же только что сказал…

– Мне плевать, что ты едва ее не поимел. Жалко, что ты этого не сделал. – Он уставился на бутылку пива, которую держал в руке. – Ты забыл, что я всё знаю. Знаю, что ты чувствуешь к Отем.

Я покачал головой.

– Я же тебе говорил, что написал те письма для тебя. Для вас с ней. Если я что-то и чувствовал к Отем, эти чувства умерли в Сирии.

– Ты врешь, чтоб тебя.

Я хотел было возразить, но Коннор навис надо мной.

– Как там было? «Для тебя я бы звезды с неба достал…»

Я замер.

– Ты… Ты читал?

– Конечно, – насмешливо ответил он. – Не помню всё стихотворение, в памяти полно провалов, но главное я запомнил. Ты написал, что любил ее со связанными за спиной руками. Что тебе не хватало смелости признаться.

– Я… Я думал, та тетрадь потерялась.

Коннор нахмурился.

– Ну, теперь-то она утеряна. Я пытался отправить ее Отем, но и с этой задачей не справился.

У меня кровь отхлынула от лица.

– В каком смысле «ты пытался»?

– Нужно было просто сохранить ее при себе. Привезти тетрадь домой и отдать Отем из рук в руки. Но я и здесь облажался. Моя голова… Мне казалось, я умираю.

– Что с ней случилось?

Коннор пожал плечами.

– Пропала. Я просил кого-то в вертолете… Не помню кого. Я просил отправить тетрадь Отем. Раз она до сих пор не получила посылку, значит, уже не получит.

Я вздохнул с облегчением, хотя и сожалел о словах, которые уже не смогу вернуть. Последнее стихотворение, которое я написал для Отем перед тем взрывом. Перед взрывом, отправившим меня в ад на земле.

Тогда я еще мог писать стихи.

– Итак, она ничего не знает, – проговорил я. – Ты еще любишь ее?

– А это имеет значение?

– Любишь или нет?

– Даже если бы любил, она твоя, Уэс. Она влюблена в твою душу, помнишь? Это ты, а не я. Она любит тебя. Я просто пустой сосуд, который ты наполнял словами, а Отем их пила. – Он снова отхлебнул пива. – Поэтично сказал, да?

Я подкатил кресло ближе к нему.

– Ты ее не любишь? Я спрашиваю не ради себя, а ради Отем. Она…

– Ты спрашиваешь, потому что отчаянно надеешься услышать отрицательный ответ, я это практически чую. – Коннор горько усмехнулся. – Ирония в том, что ты сидишь в инвалидном кресле и чувствуешь себя неполноценным, или что ты там себе навоображал, в то время как это я неполноценный человек. Я поверхностный болван, во мне нет души, достойной любви, кроме той, что дал мне ты.

– Неправда, – возразил я. – Ты сейчас несешь пьяный бред.

– Разве? Меня ей недостаточно. Я всегда был ее недостоин. Ты думаешь, я стану пытаться ее завоевать, заведомо зная, что Отем будет разочарована, потому что мне никогда не научиться подбирать правильные слова? Твои слова!

– Это же не значит, что у тебя нет души, ради всего святого! – Я откатился в кухню, чувствуя себя низеньким и прикованным к креслу, в то время как Коннор нависал надо мной. – Слушай, это была дурацкая затея, и мы зашли слишком далеко, но ты этого хотел, старик. – Ты хотел Отем, и ты был готов на всё… даже вступить в армию, лишь бы доказать, что ты ее достоин. Ты не можешь просто уйти…

Коннор издал лающий смешок.

– Я потратил всю свою проклятую жизнь, доказывая, что на что-то способен.

– Это тоже чушь, – возразил я. – Ты был счастлив, пока не попытался стать тем, кем не являешься…

– То есть тобой. Я хотел быть тобой.

Я потрясенно уставился на него.

«Мной?»

Коннор Дрейк хотел быть бедным парнем, с которым даже родной отец не захотел остаться?

– Мне хотелось иметь то, чем владел ты, – сказал Коннор. – Мыслить глубже. Соблазнять женщин умными мыслями и словами. Быть кем-то большим. Все вокруг хотят, чтобы я был значимее, чем я есть, и я раз за разом их разочаровывал. Снова и снова я портил всё, за что брался. – Коннор повесил голову, казалось, вся злость из него вышла. – И больше всех я подвел тебя.

– Ты меня не подводил, – заверил я его, подъезжая ближе.

– Если бы не я, ты бы до сих пор мог ходить.

– Ты спас мне жизнь в Сирии. Мне рассказали. Если бы ты не остановил кровотечение…

– Спас тебе жизнь? – Коннор нахмурился, покачал головой и глотнул пива. – Я поджег дом, а потом втянул тебя внутрь. Что за герой.

– Я записался в армию по своей воле. И на той дороге я сделал то, что должен был, как солдат и как твой друг. – Я схватил его за руку. – Я бы поступил так снова, старик. Я бы сделал это еще раз.

Коннор уставился на меня покрасневшими глазами.

– Всё кончено, Уэс. Всему конец.

– Что кончено?

– Между Отем и мной. Между тобой и мной. Амхерст. Бостон. Это… – Он взмахнул рукой, указывая на квартиру. – Всё кончено. С меня хватит.

Он пошел в гостиную, и я покатил за ним.

– Коннор, подожди.

Он вдруг развернулся.

– Ты же видел сегодня Отем? Видел, как она на тебя смотрела? Я едва сдержался, чуть было не рассказал ей всю правду.

«Как она на меня смотрела…»

– Но я испугался, что и тут всё испорчу. Я не знал, какими словами это объяснить. – Его тон смягчился. – У тебя есть нужные слова, Уэс. Ты можешь рассказать ей правду так, чтобы она поняла. Скажи ей, что любишь ее. Хоть раз в жизни используй возможность стать счастливым.

– Слишком поздно, – прошептал я. – Она меня возненавидит.

– Возможно, какое-то время она будет тебя ненавидеть. – Коннор вздохнул. – Как хочешь, старик. Делай что хочешь. Я устал портить тебе жизнь.

Он зашагал по коридору к своей спальне.

– Господи, Коннор, подожди! Ты ничего не испортил.

– Очень мило с твоей стороны пытаться поддерживать меня даже сейчас, но против фактов не попрешь: ты бы не сидел сейчас в этом проклятом кресле, если бы не я, и все это знают. – Он обернулся, посмотрел на меня поблескивающими глазами. – Это правда, и Богом клянусь, я даже смотреть на тебя не могу, Уэс. Мне невыносимо тебя видеть.

Я замер, похолодел, а Коннор отвернулся и пошел дальше.

– Коннор, подожди! Поговори со мной или поговори с кем-то еще. Ты тоже пострадал. Мы навидались там такого, что… Это не ты говоришь…

«Ты изменился, и я тебя совершенно не узнаю».

Дверь его комнаты закрылась: не было громкого хлопка, только тихо, решительно щелкнул замок. Я подкатился к двери и забарабанил по ней кулаком.

– Коннор, открой! Поговори со мной. Открой эту чертову дверь!

Молчание, только слышался шорох выдвигаемых ящиков комода. Страх впился в меня холодными когтями. У Коннора до сих пор остался его служебный пистолет? Он его ищет? Неужели всё так плохо, а я ничего не замечал?

Я подергал ручку, потом снова саданул по двери.

– Дрейк! Я не шучу. Неважно, что думают все остальные. Я говорю то, что думаю сам. Никто не тянул меня за руку, я добровольно вступил в армию. Мне нужны были привилегии, которые она давала, и я подписал бумаги. Это мое ранение, и я сам в ответе за то, как его получил. Никто не должен мне указывать, как мне надлежит чувствовать себя по этому поводу, черт возьми, даже ты! А я говорю, что это не твоя вина. – Я снова ударил по двери кулаком. – Будь ты проклят, Дрейк, открой дверь!

Дверь распахнулась, и на миг я потерял способность дышать. В руке моего друга была сумка, а не пистолет.

Коннор посмотрел на меня, очевидно, увидел на моем лице облегчение и скривил губы.

– Боже мой, Уэс, ты и впрямь думал, что я собираюсь покончить с собой? Серьезно?

Он отрывисто хохотнул и обошел мое кресло.

Я поехал за ним.

– Значит, ты уходишь? В час ночи?

Коннор пожал плечами, забрал со столика свои ключи и бумажник.

– Дом теперь твой. Пусть родители думают, что всё в порядке.

– Коннор…

– Они отдали мне мои шесть миллионов. Полагаю, я продемонстрировал достаточную степень ответственности. Наконец-то. Я перевел немного денег на твой счет, можешь использовать их для оплаты учебы… а не хочешь, не используй. Делай что хочешь.