— Я слышала, ты разрешил моей дочери кататься на своем коне.

— Твоей дочери? — изображает удивление Холлис.

— А ты, можно подумать, знать не знал?

Ну зачем, зачем он все еще такой красавец? Что дает ему право говорить с ней так самонадеянно, будто после стольких лет он продолжает быть самым важным объектом в ее мироздании, единственной немеркнущей звездой?

— Она не говорила тебе, что я все еще жду?

— Да-да, конечно. — Марч пытается выглядеть беспечной, вопреки тому, что творится на душе. — Не пожалею пейса поспорить, что за это время ты даже не взглянул ни на одну из женщин. Ну как, стоит биться об заклад?

Люди то и дело походя пихают их. Никакой уединенности. Холлис кивает Марч следовать за ним к месту поспокойнее, под оленьими головами на стене. Тут, пошатываясь, ходят только по надобности (в туалет, иными словами). Какой-то мужчина во хмелю, но уважительно благодарит Холлиса за поддержку в городском совете. Тот обращает на него внимания не больше, чем на пустое место, а Марч сейчас в таком замешательстве, что не познала бы этого мужчину и под страхом смертной казни. В ноги бьют гулкие вибрации музыкально автомата. Сьюзи права: она сумасшедшая. До беспредела.

— Не я, а ты — тот из нас, кто не стал ждать, — произносит Холлис.

Уже у выхода Сьюзи, обернувшись, замечает Марч и яростно машет ей рукой. Холлис придвигайся, заслоняя от Марч подругу.

— Я?! А почему ты не писал, не звонил, исчезнув неведомо куда? Почему не вернулся за мной?

Это она, конечно, произнесла, не подумав, но слова вырвались и их не воротить. Нужно бы сказать: «Да пошел ты! Я ждала. Ждала годами. А зря, не надо было». А вместо этого она вроде как оправдывается, признавая поражение. Это видно по улыбке Холлиса, он всегда так раньше улыбался, когда побеждал.

— Это ты уехала, в Калифорнию. Ты вышла замуж.

— Ты тоже ведь женился, — напоминает Марч.

Холлис делает глоток теплой уже, противной колы.

— Это так, пустое. Это ничего не значило.

— Нет, значило.

— Нет, — подступает Холлис, — не значило. Я женился, потому что ты все равно не вернулась бы ко мне. Ребенок оказался важнее для тебя, чем я.

— Все совсем не так, как ты говоришь… — начинает было Марч.

— Нет, так. — Холлис подходит еще ближе, и она ощущает телом жар его тела. — Или, может, я и был важнее, но ты не смогла себе в этом признаться.

Сьюзи наконец пропихалась к ним через толпу. Прислонившись к стенке, она взирает на Холлиса с видом понимания самого его нутра.

— Странно видеть тебя здесь.

— Привет, Сью, — безучастно кивает он ей. Стерва, всегда враждебно к нему относившаяся, и у него нет причин скрывать свое к ней отношение.

— Я говорила Марч, что Алан даже на День Основателя не может сюда прийти, потому как ты здесь завсегдатай.

— Правда?

Холлис взглядывает на Марч. Он доволен, причем весьма: сначала Марч признала, как сильно он ее волнует, а теперь, оказывается, они еще о нем и говорили. И если только он не ошибается (а он почти уверен, что нет), то единственная причина, по которой Марч здесь, — желание видеть его. Она пришла к нему.

— А куда ты не можешь пойти из-за Алана? Давай посмотрим: мусорная свалка, винный магазин на двадцать втором шоссе?

Стерва — она и есть стерва.

— Алан сделал свой выбор, — произносит Холлис вслух.

— Не придуривайся, — Сьюзи пышет праведным гневом и не в состоянии остановиться. — Это что, он захотел лишиться всего ценного в своей жизни, спиться и помереть в лачуге? Он?

— Ты так жалеешь его, Сью? Пойди и навести. Бьюсь об заклад, ему навсегда запомнится сегодняшний праздник наедине с тобой.

— Да пошел ты…

Ее щеки пылают.

— Ах, как я шокирован!

Холлис укоризненно качает головой, но на лице ухмылка. Как легко мутить таких, как Сюзанна Джастис. Они как заводные куклы.

— Я серьезно. Пошел ты…

— Сьюзи, — просит Марч.

— Полагаю, я буду единственным парнем в городе, оставившим безответным твое заманчивое предложение.

У Холлиса и Сьюзи всегда так: оставь их на полминутки рядом — непременно сцепятся.

— Ты остаешься? — спрашивает она Марч. — Потому как я, например, ухожу.

Сьюзи демонстративно звякает ключами от машины, изучая выражение лица подруги.

— Ага, стало быть, остаешься.

— Вот что, закажу-ка я себе еще одну выпивку, — говорит Марч, стараясь не смотреть на Холлиса.

— Ты ненормальная, — наклонившись, шепчет Сьюзи, — и я надеюсь, ты сама об этом знаешь. Ну, будь умницей: надумаешь уйти — позвони Кену Хелму. Он тут же приедет и отвезет тебя. Не начинай этого безумия по новой.

— Ты всегда был ей не по душе, — говорит Марч, провожая взглядом подругу, торящую дорогу к выходу.

— Верно. А ты была.

Марч отвернулась.

— И есть, — закончил он.

— Правда? — смеется Марч.

С кем другим она бы придержала эмоции, но в случае с Холлисом они так редки, что Марч не может не откликнуться.

— Ты, конечно, вернулась бы. К годам, эдак, может восьмидесяти: я выглядел бы похлеще Джимми Пэрриша. — Холлис кивает на старика у стойки. — Ну и наглец!

— Поверь: мне просто распрекрасно без тебя, — произносит Марч вслух.

Ее голос холоден. Еще секунда — и она топнет ногой, развернется и уйдет, как не раз поступала в прошлом, девочкой. Холлис чувствует это и кладет и руку на плечо.

— А мне без тебя нет.

Он ждет, пока эти слова проникнут в нее, затем убирает руку. Если уходить — то прямо сейчас, сию секунду! Но вместо этого она продолжает на него смотреть.

Холлис знает, что потом произойдет. Всегда знал. Ведь в глубине своих душ они идентичны. Их часто по неведению считали братом и сестрой. У обоих — одинаково темные глаза. «Темнее безлунной ночи», — говаривали обычно люди. «Черные, как та дыра в земле, из которой этот дьявол выполз», — решались годами позже за спиной у Холлиса, думая, что он не слышит.

Чем ближе к ночи, тем необузданнее посетители «Льва». Слова и фразы теряют смысл, растет взаимное непонимание. Определенно быть скандалу, как и всякий раз на День Основателя. Стойка полна пустых бутылок, у присутствующих — откровенное желание напиться вдрызг. Регина, официантка ресторана «У Димитрия», завидев Марч, машет ей рукой. А еще здесь Лари Лафтон с Харриет, женой (у нее магазин женского белья); Инид Миллер из библиотеки, способная утихомирить расшумевшуюся малышню одним лишь взглядом; Мими Фрэнк, столько голов обработавшая сегодня в своем «Бон-Боне», что имеет полное право на пару кружек пива; а также с десяток девушек и парней (бывших, разумеется), с которыми Холлис и Марч ходили в школу: все теперь взрослые и сильно подшофе.

Но Марч никого из них не замечает. Холлис наклоняется к ней — не с тем, конечно, объясняет себе она привычно, чтобы быть к ней ближе, а просто иначе сквозь шум и гам его не услыхать. Такой уж у нее извращенный ум, все время талдычит: тебе предначертано лишь терять, ничего не обретая. В который раз она пытается напомнить себе это правило, напомнить о той жизни, которую ведет, о своей ответственности… И тем не менее в ответ на его «давай выбираться отсюда» Марч, кивает, будто трезвая, разумная женщина, все наперед обдумавшая. Она позволяет взять себя крепко за руку и повести к выходу сквозь толпу.

Все, кого они минуют, радуются вечеринке, не думая о завтрашнем да и о нынешнем дне. Однако это вовсе не означает, что не находится здесь полдесятка женщин, которые замечают, что происходит. Мери Энн Чилтон пихает локтем Дженис Мелвик, а Элисон Хартвиг у стойки, увидев Холлиса и Марч вместе, отворачивается и заказывает себе еще одно виски с горькой настойкой. Все они знают: у Холлиса в пикапе окна открыты при любой погоде; и если нет возможности вернуть тебя домой — мы, допустим, замужем или тебя с детьми заставила возвратиться мать, — он едет к озеру Старой Оливы и останавливается там в месте, столь заросшем, что и звезд не разглядеть.

Однако для всякой из них абсолютная глупость считать, что свыкнуться с привычками Холлиса или иметь с ним секс в машину на обочине, — то же самое, что знать его. Они не знают Холлиса и никогда не узнают. Им, например, и в голову бы не пришло, что он обошел машину и галантно открыл для Марч дверцу.

На той стороне Мейн-стрит высится гранитный Аарон Дженкинс. На каменную голову в честь праздника кто-то надел оливковый венок, а на плечи набросил длинный ниспадающий плащ. Холлис остановил пикап, и Марч вышла. Она касается холодного колена Основателя — на счастье, как сделала и делает вся ребятня в городе, — и уже знает, как отпечатается в памяти этот миг. Ей будут помниться звезды и ощущение прикосновения к граниту. Так или иначе, сейчас она поступает абсолютно правильно… или катастрофически неверно, как именно — определят последствия. Удивится ли она в будущем, окажись, что думает сейчас рассудительно и здраво? Заподозрит ли оранжевую луну вверху в гипнотическом; воздействии? Или то был холод и непогода? Его взгляд? Колышущий деревья ветер?

Что происходит, когда исчезает тот, вокруг которого ты построила свой мир? Куда идешь ты тогда? На слом? В руки другого мужчины? А идешь ты за покупками в ближайший магазин, возишься на кухне, работаешь сверхурочно, занимаешься любовью с кем-то другим короткими июньскими ночами. Но, по сути, тебя нет здесь. Ты там, где вечно голубое небо и пустынная дорога.

Если как бы невзначай смотреть краешком глаза — видишь его, в тенях, за деревьями. Так кажется, что видишь, а в действительности — нет. Есть лишь его незримое присутствие, когда целуешь мужа, когда отсылаешь в школу дочь, в твоем утреннем кофе, струях, душа, слезах… Неоконченное дело не даст тебе покоя, и мужчина, который клялся, что будет любить вечно, — так просто не оставит.