Он наклонился вперёд, отыскав её рот. Она вздрогнула и открылась ему навстречу, позволив отведать её вкус.

Когда она поняла, что его рука прокралась под юбки и поднималась вверх по бедру, мелкие мышцы на ноге Гарретт напряглись.

Даже самый сдержанный фасон женских панталон предполагал длинный разрез в промежности. Пока женщина стояла, эта деталь нижнего белья выглядела абсолютно скромно, но как только она садилась, створки полностью раскрывались. Дойдя до края распоротого шва, он осторожно положил большой палец на нежную кожу внутренней поверхности бедра.

Гарретт оторвалась от его рта и уткнулась лицом в шею.

Итан крепче приобнял её, а его большой палец скользнул выше, круговыми движениями пробираясь к линии роста шелковисто-грубоватых кудряшек. Он легонько пробежался по верху локонов, шевеля волоски дразнящими поглаживаниями, которые рождали слабые отголоски ощущений у корней.

Перебирая, что может возбудить Гарретт или заинтриговать, Итан ласково прошептал в местечко ровно за мочкой её уха:

– В Индии перед тем, как мужчина женится, его учат, как угодить жене согласно древним текстам об эротическом искусстве. Он получает знания об объятиях, поцелуях, ласках и укусах, которые приносят удовлетворение.

– Укусах? – изумлённо спросила она.

– О любовных укусах, дорогая. Они не имеют отношения ни к чему, что причинило бы тебе боль. – Дабы это продемонстрировать, он склонился над её шеей и слегка прикусил. Она издала возбуждённый возглас и изогнулась к нему навстречу. – Говорят, что объединение двух подходящих друг другу людей  - это высший союз, – прошептал он. – И если они становятся настолько опьянены любовью, что оставляют на коже слабые следы, их взаимная страсть не ослабнет и через сотню лет.

– Ты научился какому-нибудь эротическому искусству? – нетвёрдым голосом спросила Гарретт.

Его губы изогнулись, прижимаясь к её коже.

– Да, но я всё ещё новичок. Я знаю только сто двадцать позиций.

– Сто... – Гарретт замолкла, когда он проник двумя дразнящими пальцами сквозь нежные створки её лона, водя ими взад и вперёд. Судорожно сглотнув, она с трудом проговорила: – Сомневаюсь, что это анатомически возможно.

Его губы прошлись по её челюсти.

– Ты у нас медицинский эксперт, – ласково поддел он Гарретт. – Кто я такой, чтобы спорить?

Она изогнулась, почувствовав, как его палец пробрался сквозь мягкие кудри и разместился на особенно чувствительном местечке.

– Кто тебя этому научил? – удалось ей проговорить.

– Одна женщина в Калькутте. Я никогда не встречал её раньше. В первые две ночи не произошло никакого физического контакта. Мы сидели на бамбуковых ковриках на полу и разговаривали.

– О чём? – Она уставилась на него невидящим взглядом, раскрасневшись ещё сильнее, пока он продолжал ласкать её шелковистые, замысловатые очертания плоти.

– В первую ночь она рассказала мне о Каме... это слово обозначает желание и вожделение. Но также оно имеет отношение к процветанию души и чувств... восприятию красоты, искусства, природы. Во вторую ночь мы говорили о наслаждениях тела. Она сказала, что если мужчина - настоящий мужчина, он возьмёт за правило лелеять женщину и так тщательно удовлетворять её, что ей не захочется уйти к другому.

На третью ночь она раздела Итана и притянула его руку к своему телу, шепча:

– Женщины, будучи нежными натурами, желают нежного мужского начала.

Итану труднее всего оказалось проявить нежность по отношению к ней. Да и к кому угодно. Он всегда боялся обнаружить в себе любую слабость. Но выбора не оставалось, он был готов сделать всё необходимое, чтобы стать тем, кем хотел его видеть Дженкин.

Сейчас был другой случай. Этой женщине Итан принадлежал весь без остатка: его нежная сторона, жестокая, всё плохое и хорошее в нём.

Он склонил голову и целовал её в течение нескольких долгих восхитительных минут, выясняя, что заставляло её трепетать, и от чего учащалось дыхание, пока его рука щекотала её и играла между бёдер. Большим и указательным пальцами Итан по очереди потёр хрупкие внутренние губы, будто высвобождая аромат из лепестков цветов. Гарретт всхлипнула, прижавшись лоном к его ладони. Он очертил набухший бутон, вблизи от центра, но не прикасаясь к нему, и помассировал припухлый капюшон над ним.

– О, пожалуйста, – ахнула Гарретт, извиваясь под медленными пытками.

Он сужал круги, водя пальцами по спирали, пока не достиг клитора и не погладил его лёгкими, словно пёрышко, прикосновениями. Гарретт застонала, сомкнув ноги на его бёдрах. Когда она приподнялась и застыла на грани разрядки, он убрал руку. Она почти сердито стиснула его шею, пытаясь притянуть Итана ближе к себе.

– Полегче, милая, – проговорил Итан с неровным смешком, хотя сам изнемогал и обливался потом от собственной неистовой нужды. – Если ты меня задушишь, лучше не станет.

Она опустила брови, и скользнув руками вниз, вцепилась в его жилет.

– Почему ты остановился?

Итан прикоснулся лбом к её лбу.

– Меня учили: чтобы как следует удовлетворить женщину, нужно потратить, по крайней мере, столько же времени, сколько бы заняло приготовление теста на хлеб.

Гарретт беспомощно изогнулась.

– И сколько это?

– Ты не знаешь? – весело спросил он.

– Нет, я не умею готовить. Сколько времени это занимает?

Улыбаясь, Итан провёл губами по её щеке.

– Если я тебе скажу, ты, наверняка, засечёшь время.

Опустив руку ниже, он разомкнул створки нежной расщелины, и начал ласкать Гарретт, пока не почувствовал лёгкое прикосновение влаги. Нежный женский эликсир на его пальцах, прохлада и жар, вызвали в нём прилив похоти. Итан погладил вход в её тело и аккуратно ввёл палец. Почувствовав, как сжимаются крошечные мышцы, не пуская его внутрь, он стал бормотать нежные слова и издавать мелодичные звуки, которые ирландцы называли утешательствами, а потом осторожно продвинулся глубже. Она застыла от ощущения проникновения в её тело. Ощущения вторжения.

– Расслабься, – прошептал он, – тогда я смогу добраться до особых местечек, чтобы доставить тебе удовольствие.

Гарретт в недоумении посмотрела на него затуманенным взглядом.


– До каких? Я изучала репродуктивную систему, и там нет... – она не договорила, тихо вскрикнув, когда он дотянулся до её груди и два раза быстро ущипнул сосок. В ответ на неожиданный жест, её плоть сжалась вокруг его пальца. Как только внутренние мышцы расслабились, он протиснулся ещё глубже и накрыл рот Гарретт своим. Она раздвинула ноги под юбками шире и потянулась ему навстречу.

В глубине её тело было гладким и тугим и отчаянно сокращалось, затягивая его внутрь. Проведя большим пальцем по глянцу женской влаги, Итан очертил замысловатый узор её плоти, дразня и описывая круги, а палец начал осторожно двигаться, имитируя то, как он сам хотел в неё вонзаться.

Его мучительно возбуждённый член, твёрдый словно камень, упирался в металлический край стола. Запустив другую руку под юбки, он начал играть с Гарретт, постукивая кончиками пальцев, словно изображая капли дождя. Очертив слегка припухшие створки, Итан пощекотал между ними, раз за разом задевая набухшую сердцевину. Как бы она ни старалась его поторопить, он оставался непреклонным и целеустремлённым, медленно поглаживая, усиливая удовольствие, мучая и себя, и её. Из горла Гарретт рвались всхлипы. Разомкнув её губы ртом, он слизывал эти звуки, наслаждаясь тем, как женское тело дрожало и танцевало от его прикосновений.

Она больше не могла сопротивляться тому ощущению, которое он ей дарил, Гарретт слегка протестовала, желая, чтобы всё происходило быстрее, жёстче, теснее, но Итан только сильнее замедлился, безжалостно терпеливо и непрерывно нагнетая напряжение. И тут начались мощные конвульсии, её плоть переживала интенсивную разрядку, бёдра резко вздрагивали по обе стороны от него. Заглушая пронзительный крик поцелуем, Итан поглаживал и ласкал Гарретт, а она уронила голову ему на плечо, как будто слишком ослабла, чтобы продолжать держать её ровно. Она  дышала, издавая тихое воркование от облегчения и удовольствия, и это были самые восхитительные звуки, которые он когда-либо слышал.

В конце концов, Итан убрал руки и обнял Гарретт.

–  Я бы любил тебя днём и ночью, если бы только мог, – прошептал он. – Для нас с тобой не существовало бы ни запретов. Ни стыда. Ты и я в кромешной тьме... это моё единственное желание. – Он осторожно просунул руку между их телами, обхватил её грудь и, поцеловав, осторожно поместил обратно под корсет. С другой Итан поступил точно также и начал застёгивать лиф.

Гарретт безмолвно сидела перед ним. Когда Итан застегнул последнюю пуговицу, она положила ладонь ему на грудь, там где билось сердце.

– Возвращайся, – прошептала она. – Отыщи способ, как увидеть меня вновь.

Прижимая к себе стройную, расслабленную фигурку Гарретт, Итан положил щёку на её волосы.

– Не могу.

– Ты бы смог, если бы захотел.

– Нет. – Было бы лучше позволить ей думать о нём худшее, особенно после всего безрассудного потворства его слабостям этим вечером. Но он не мог смириться с мыслью, что придётся её обмануть. Она была единственным человеком, которому Итан не хотел лгать. – Гарретт... Скоро я стану ходячей мишенью. Я предал одного человека, который был мне наставником. Когда он об этом узнает, моя жизнь ничего не будет стоить.

Гарретт какое-то время молчала, играя с пуговицей на его рубашке.

– Ты имеешь в виду сэра Джаспера.

– Ага.

– Это как-то связано с приёмом в Гилдхолле? И с умершим человеком? Мистером Прескоттом?

Предположение попало точно в цель, и Итан мрачно улыбнулся. Он подумал, что если дать ей шанс, она сможет выведать все его секреты, словно вскрыв банку с конфетами.