В этом момент я поняла, что беременна.

Проходили недели, которые складывались в голодные месяцы, когда мы питались только урожаем с грядок. Мой огород разрастался. Я поглаживала бархатные листья овощей, удивлялась красноте созревавшего перца и особенно гордилась фиолетовыми баклажанами. Успешной оказалась и моя затея с курятником, несмотря на то, что растущий живот уже немного мешал ухаживать за птицей. Я чувствовала себя довольной и счастливой. Долги были оплачены, и я начала уже откладывать небольшие суммы в маленькую шкатулку, которую прятала в мешке с рисом.

По ночам, когда человеческие голоса утихали, тарелки были помыты, свет потушен, а соседи спали, я часто не могла уснуть. Сон коварно убегал прочь. Поэтому я многие часы провела, просто лежа на спине и глядя в окно на усыпанное звездами ночное небо, вспоминая уроки малайского и размышляя о своем еще не родившемся ребенке. Я представляла себе мальчика-ангелочка с чудесными кудряшками и сверкающими глазами. В своих мечтах я уже видела большие глазенки, в которых светится живой ум. А в самых страшных кошмарах являлся худенький истощенный ребенок, у которого кожа да кости, с маленькими глазами, отсутствующим взглядом, который смотрит на меня умоляющим взглядом и просит хоть немного любви. Внезапно я проснулась. Вина за покинутых пасынков ужалила меня в самое сердце. Сначала лишь слегка, а потом — более настойчиво. И мне стало стыдно. Перед рассветом я вымылась и направилась в храм. Там я принесла жертву и помолилась за то, чтобы будущий ребенок не был похож на несчастного из моего кошмара.

Мой муж был настолько педантичным и заботливым, что мне иногда хотелось завыть от скуки. Каждое утро и каждый вечер он интересовался, как я себя чувствую и внимательно слушал мои ответы, как будто бы я могла сказать что-то другое, кроме «у меня все в порядке». Все девять месяцев ему и в голову не пришло не задать мне этот вопрос хотя бы раз или не ждать моего ответа с таким волнением в глазах. Айя запретил мне ходить на рынок и стал сам делать покупки. Сначала приходил с несвежей рыбой, серым мясом и испорченными овощами. Но после нескольких неудачных походов и холодного приема с моей стороны он познакомился на базаре с приличными продавцами. После этого начал приходить домой с рыбой, которая еще утром плавала в озере, зрелыми сочными фруктами и мясом, какое мне и самой не всегда удавалось найти.

Однажды он вернулся домой с каким-то странным фруктом под названием дуриан. Я никогда до этого не видела фрукта, покрытого такими устрашающими длинными шипами. Муж рассказал мне, что если дуриан упадет на голову человека, то может его убить. И я поверила его словам — настолько эти колючки были внушительными. Муж аккуратно очистил его, сняв кожуру. Внутри оказалась мякоть с семенами. Я с первого раза влюбилась в специфический вкус этой золотистой мякоти. Мне даже нравился его непривычный запах, который, по воспоминаниям одного из известных английских писателей, одновременно напоминал запах свежего малинового бланманже и уборной. Я могла за один раз съесть пять или шесть таких фруктов.

К восьмому месяцу беременности я чувствовала себя настолько некомфортно, что с постели вставала очень и очень осторожно и часто спала в приятной прохладе на скамье, которая так и стояла на кухне. Через открытое окно черная как смоль малайская ночь ласкала меня своими тяжелыми и влажными прикосновениями. Время от времени заходил муж и, напряженно всматриваясь, спрашивал, как я себя чувствую. Именно в такие ночи я корила себя за раздражение на мужа и говорила себе, что он действительно хороший человек.

Мой малоподвижный образ жизни не вызывал тревогу разве что у Муи Цай. Она тоже была беременна. Ее живот округлялся под тонкой блузкой с высоким воротом, которую они всегда носила, чтобы подчеркнуть свой статус «маленькой сестренки», а широкие черные брюки были завязаны под выпячивающимся животом. Ее история, рассказанная при свете масляной лампы в вечерней тиши, была настолько печальна, что, услышав ее, само уныние впало бы в отчаяние. Все началось в небольшой китайской деревеньке, когда ее маме умерла от какой-то странной лихорадки. Муи Цай было тогда всего восемь лет. Меньше чем через месяц в дом пришла мачеха, одетая в шелковые одежды. В соответствии с традиционными китайскими канонами красоты, у нее был небольшой ротик и приятное личико. Китайцы предпочитают женщин с маленьким ртом, поскольку считается, что женщина с большим ртом приносит несчастье. Женщина с большим ртом духовно поглощает мужа, и поэтому он рано умирает.

Ротик у новой жены действительно был небольшой, но почему-то отец Муи Цай таял как воск прежде всего при виде ее перетянутых ступней. А стопы у нее были размерами меньше, чем у восьмилетней падчерицы. У мамы Муи Цай было слишком жалостливое сердце, чтобы перевязывать ноги своей дочери. Мачеха сидела в накуренной благовониями комнате, не в состоянии делать какую-либо домашнюю работу. Муи Цай очень долго, день за днем разматывала бинты на ногах мачехи, а потом мыла ей ноги в теплой воде с добавлением ароматических масел. Даже теперь, много лет спустя, рассказывая об этом, Муи Цай вздрагивала при воспоминаниях о босых ногах своей мачехи. Вздрагивала даже ее тень на стене моей кухни. Правильно, что босые стопы не разрешалось никому показывать, и особенно мужу, потому что вид страшных деформаций был просто ужасным. Покрученные, в синяках, с отмирающей кожей, они могли отпугнуть даже самых пылких поклонников. Каждый день отмирающую кожу и вросшие в тело ногти нужно было подрезать и только потом заново перематывать бинтами.

В течение следующих трех лет Муи Цай убирала, готовил и ухаживала за своей мачехой. После того как девочке исполнилось тринадцать лет, мачеха стала не только выражать постоянное недовольство, но и занялась подсчетами. Младшей сестре Муи Цай уже исполнилось восемь лет, и теперь она уже могла выполнять те обязанности, которые до этого исполняла ее старшая сестра. А для Муи Цай наступало время, когда уже пора было думать о замужестве. А замужество, кроме проблем, которые с этим связаны, еще означало и приданое. Однажды утром, когда отец Муи Цай был на работе, мачеха заставила ее одеться в самое лучшее платье и сидеть в большой комнате. Потом она сообщила на рынок, и проезжавший купец зашел к ним в дом. Ему-то Муи Цай и продали. Купчую составили на тонкой красной бумаге. С того момента, как мачеха подписала эту бумагу своей мягкой белой ручкой, Муи Цай стала полной собственностью купца. До конца своих дней у нее больше не будет собственной воли.

Купец с тяжелым взглядом и длинными желтыми ногтями заплатил за нее и навсегда увел из дома. Муи Цай не взяла с собой ничего, кроме своей одежды, которую она сложила в небольшую сумку. Купец посадил ее в клетку. В комнате стояли и другие клетки, в которых, согнувшись, сидели другие напуганные дети. Неделями она так и жила — угрюмая служанка раздавала им тарелки с едой и забирала ведра с испражнениями через решетки. В темной комнате, вместе с девочками из других деревень, она плакала от страха и одиночества. Но они не могли понять друг друга, потому что разговаривали на разных диалектах. Всех их посадили на корабль, который направлялся в юго-восточную Азию. Сильные муссонные ветры нещадно мотали старый корабль по волнам Южно-Китайского моря. Долгие дни несчастные дети в ужасе кричали в тесном и темном трюме. Кислый запах океана, морская болезнь и безысходность наводили их на мысль о том, что все они погибнут в морской пучине и будут съедены большими рыбами в отместку за то, что люди сами употребляют рыбу в пищу. Только чудо помогло им выжить. Все еще пошатывающихся после этого ужасного путешествия, их с большой прибылью продавали на невольничьих рынках Сингапура и Малайзии для работы по дому или в гаремы.

Старый Сунг, новый хозяин Муи Цай, заплатил за нее двести пятьдесят рингитов. Она была подарком его новой, третьей жене. Так маленькая Муи Цай оказалась в большом доме, который красовался на нашей улице. В течение первых двух лет она выполняла домашнюю работу и жила в крохотной комнатушке в задней части большого дома. Но однажды хозяин, который до этого большую часть времени тратил на то, чтобы ласкать бедра своей жены и перекладывать палочками еду из тарелки себе в рот, неожиданно стал улыбаться Муи Цай странной улыбкой. Потом, уже после того как я переехала к мужу, его масляные глазенки стали рассматривать ее во время обеда с такой жадностью, что это напугало девушку, — ведь он был довольно мерзким типом.

По дороге на рынок я частенько видела его сидящим в прохладе гостиной, когда он читал какую-то китайскую газету, а слуга махал опахалом. На нем обычно была длинная рубашка навыпуск, которая, однако, не скрывала его большого живота. Жирное тело китайца напомнило мне о его пристрастии к собачьему мясу. Он часто приносил домой мясо щенков, завернутое в коричневую бумагу. Повар делал из этого мяса рагу, в которое добавлял дорогой женьшень, который специально привозили для Старого Сунга из центральных районов Китая.

Каждый вечер хозяин играл в одну и ту же игру. Обеими руками он закрывал себе рот, прикасаясь пальцами к зубам, а похотливые глаза осматривали липким взглядом молодое тело служанки. Опустив взгляд, Муи Цай делала вид, что ничего не замечает. Она не понимала, какая именно роль отводилась ей в этой игре, но ощущала какое-то внутреннее сопротивление. Жена Сунга в это время смотрела вниз и тоже ничего не замечала. Она сидела за столом в своих прекрасных одеждах, как орел в гнезде, ожидая каждого нового блюда, при появлении которого ее палочки начинали двигаться быстрее, аккуратно перенося выбранные кусочки из тарелки в рот. После того как лучшие кусочки были съедены, она продолжала есть с божественной величавостью.

Вскоре Старый Сунг стал украдкой, как бы случайно, прикасаться к «маленькой сестренке» своей жены, и однажды его толстая рука скользнула по ее бедру, когда Муи Цай подавала суп. Суп разлился на стол. Жена продолжала ничего не видеть. «Глупая никчемная девчонка!» — гневно пробормотала она, опустив взгляд в тарелку с кусочками молочного поросенка.