После того как у нее отобрали пятого ребенка, Муи Цай стала похожа на призрак. Внутри она сгорала от боли и отчаяния, а снаружи продолжала оставаться молодой и красивой. По мнению японских солдат, она была просто идеалом. Они обнаружили роскошную женщину, которая жила по соседству с ними. Как они ее использовали! Они даже в очереди выстраивались. Они совокуплялись с ней на полу в кухне, в кровати хозяина и даже на столе из розового дерева, за которым обычно обедали ее хозяин и хозяйка. Наша Мохини и А Мои, соседская девушка, остались девственницами только благодаря ей. Когда полковник Ито и его солдаты вошли в наш поселок, они первым делом бросились к дому Старого Сунга, найдя все необходимое для удовлетворения первейших потребностей. Там всегда была еда. Некоторые блюда были для них необычными, но вскоре пришлись им по вкусу. И там всегда была молодая симпатичная женщина, с которой они могли развлекаться. Она не была никому ни дочерью, ни женой. Именно потому, что у них была Муи Цай, они не стали особо стараться и искать спрятанных девушек в соседних домах. Скорее всего они догадывались, что в окрестных домах наверняка есть достаточно взрослые девушки, но Муи Цай на первое время вполне их устраивала.

Мама и Лакшмнан построили секретное убежище для Мохини и для меня, на случай, если оккупация продлится слишком долго. Еще несколько лет я могу сойти за мальчика, но ничего нельзя было сказать наверняка. Мама говорила, что война пробуждает в мужчине зверя. Он оставляет сострадание дома. А встреча с ним на чужой земле — это как встреча с диким львом. С ним невозможно говорить языком логики или просить о чем-то. Он просто набросится, не особо вдаваясь в объяснения. Убежище представляло собой яму, которая была выкопана в земле под полом. Там было достаточно места для Мохини, меня и, возможно, Лалиты, если такая необходимость однажды возникнет.

Мама разобрала старый курятник и стала держать кур под домом. Она питала надежду, что запах и перспектива измазаться куриным пометом удержит от исследований пола и того, что находится под ним, даже самых ревностных императорских слуг. На секретный лаз в убежище мы поставили огромный деревянный сундук, который бабушка прислала из Сангра. Убежище было действительно хорошо замаскировано, особенно когда сундук ставили на лаз. Японцы так и не нашли наш тайник, хотя искали везде, всматриваясь в углы дома и открывая все шкафы. Может быть, они не слишком старались, так как Муи Цай удовлетворила их до того, как они пришли к нам.

Однажды мама попыталась их задобрить, давая им еду. Они стали класть еду в рот, а потом стали ее выплевывать, глядя на маму с убийственной яростью в глазах, как будто бы она предложила им горький перец, просто чтобы поиздеваться над ними. Мама стала низко кланяться и просить пощады. Один солдат ударил ее по щеке. Иногда японцы смотрели на маму со странным выражением лица и спрашивали, где она спрятала своих дочерей. Она стояла рядом со мной, и я чувствовала, что она вся дрожит. Однажды полковник Ито подошел к ней вплотную и снова спросил, где она спрятала своих девочек. У него на лице была такая улыбка, как будто бы он все знает. Мне показалось, что нас предал кто-то из соседей. Но японцы только проверяли нас, и мы с облегчением вздохнули, когда, их грузовик уехал от нас в сторону города.

Мохини перенесла в свое убежище несколько небольших подушек и книг. Тайник стал более уютным, но нам все равно запрещалось разговаривать, когда мы находились там. Мы просто прижимались друг к другу и вслушивались в темноте в стук тяжелых армейских ботинок по полу. Сначала мы очень боялись, когда находились в своем секретном убежище, но со временем перестали бояться и даже научились беззвучно смеяться, закрывая рот руками, когда думали о солдатах, которые ходят над нашими головами в тщетных попытках найти наше секретное убежище. Я так гордилась своим убежищем и была уверена, что его никогда не смогут найти. И оказалась права.

Но они пришли, чтобы забрать отца.

Маленькому Севенесу приснилось, что отец упал в большую яму и у него изо рта сильно шла кровь. Мама не поняла, к чему этот сон, но все равно пошла в храм, чтобы раздать пожертвования и помолиться.

Через два дня после этого сна к нам в дом пришли японцы. Была поздняя ночь. На небе от луны был только тонкий серп, а боги разбросали на небосводе всего несколько звезд. Я точно это помню, потому что потом несколько часов сидела и смотрела в темноту ночного неба. Все в округе спали, только мама еще не ложилась. Она сидела на кухне и шила. Когда на дороге послышался шум машины, она уколола себе палец. Секунду она смотрела на капельку крови на пальце, которая становилась больше, а потом бросилась вытаскивать Мохини и меня из кровати и прятать нас в укрытие. Потом она потушила лампу и стала возле окна за шторами. Японцы приехали с яркими фонарями и винтовками с длинными штыками. Мама видела, как они вошли в дом водителя грузовика.

Через минуту они появились на улице, тыкая штыками в его спину. В свете фар он выглядел удивленным и испуганным. Солдаты потащили его, полураздетого, в кузов машины. Из дома слышались крики и стенания. Крики его перепуганных детей разорвали ночь. Солдаты некоторое время стояли, что-то обсуждая на гортанном языке. Это не были солдаты полковника Ито. Ито и его люди были предсказуемы. Мы ненавидели их, но они хотя бы были нам знакомы. А эти люди показались мне еще более ужасными и кровожадными. Они не искали бесплатной еды или пары раздвинутых ног. Они искали нечто более важное. Пока мама наблюдала за всем происходящим из окна, двое солдат отделились от группы и направились в сторону нашего дома. Наша дверь задрожала под их ударами. Мама поторопилась ее открыть. Ей в лицо ударил яркий свет их фонариков и на секунду задержался. Потом ее грубо оттолкнули в сторону. Потом луч света упал на отца, который стоял у дверей в спальню. Они тут же схватили его и повели из дома. На лицах японцев оставалось каменное выражение, а мама начала громко кричать.

Отец повернулся к ней, но не стал махать рукой. Его лицо ничего не выражало. Он все еще ничего не мог понять.

Они везли отца в темноте где-то минут сорок пять. Водитель грузовика, который сидел напротив отца, начал плакать, а отец, который был одет только в белую майку и пижамные брюки, начал трястись от холода в открытом кузове. В конце концов их привезли к красивому каменному дому, выстроенному в колониальном стиле и расположенному рядом с плантацией каучуковых деревьев. При лунном свете неосвещенный дом казался какого-то нереального серебристого цвета. Из открытого на первом этаже окна лилась прекрасная классическая музыка.

Солдаты остриями штыков затолкали пленников вниз по ступенькам в какое-то подземное помещение. Вода капала с потолка и текла по стенам. Когда отец провел рукой по стене, то почувствовал бархат зеленого мха, покрывавшего камень. В длинных коридорах гулким эхом отдавались их шаги и дыхание. Пленников провели в конец этого коридора и втолкнули в крохотные камеры. За спиной отца гулко закрылась тяжелая дверь. Без тусклого желтого света фонарика, который был у тюремщика, камера погрузилась в чернильное облако темноты. Звуки тяжелых ботинок охранника становились все глуше и глуше, но облегчения это не приносило — в камере было холодно и сыро, и отца начало трясти, как в лихорадке. Звуки шагов снова стали приближаться, ритмично отсчитывая шаги. Охранник прошел по коридору мимо их камеры. На улице залаяла собака. Где-то рядышком капала вода.

Мой отец на ощупь попытался понять, каковы размеры камеры, выставляя вперед ладони. Стены и пол были из плохо обтесанного камня. Казалось, что в пустой камере ему ничего не угрожает. Внезапно послышался какой-то шум. Отец резко отскочил к стене и с ужасом начал всматриваться в темноту. Это была крыса. Он слышал, как ее когти скрежетали по цементному полу. Специфический звук. У него волосы встали дыбом. Отец просто ненавидел крыс.

Он мог терпеть змей, пауков, даже скользких лягушек или тараканов, но крыс ненавидел лютой ненавистью. О Господи, этот ужасный гладкий хвост! Он от напряжения сглотнул слюну. Снова послышался ужасный скрежет когтей, и отец с силой сжал кулаки. В темноте зубы крысы представлялись еще более длинными и острыми. Он с силой опустит свой сжатый кулак на мягкое теплое тело. Да, ее отвратительная кровь забрызгает его, но он будет чувствовать себя в безопасности. Он вспомнил, что не обут. В коридоре снова послышались звуки приближающихся шагов. Эти звуки пугали его. У него пересохло во рту.

Отец не боялся японцев. Ему нечего было бояться. Он не сделал ничего предосудительного! Ему нечего было бояться людей. Он даже не поддался на уговоры жены и не стал покупать контрабандный сахар на черном рынке. ОН НЕ БОЯЛСЯ.

Он боялся только крысы. И отец снова и снова говорил себе об этом. Ему нечего бояться. Он должен сконцентрироваться на крысе, которая может подобраться прямо к нему. Ему показалось, что он увидел, как в воздухе сверкнул меч, который снес его собственную голову. Голова отлетела в сторону, а из разорванной шеи ударил фонтан крови. «Прекрати это немедленно», — приказал он себе в невыносимой темноте. И попытался убрать из своего воспаленного воображения меч.

Потом он четко услышал крики. Хриплый крик, раздирающий душу. Отец сжался в темноте и стал прислушиваться. Крик больше не повторялся. Во рту так пересохло, казалось, что язык просто присох к небу. Он попробовал сглотнуть, но слюна не выделялась. Внезапно он почувствовала у левой ноги щетинистый мех. Его кулак направился вниз, но врезался только в цементный пол. Крыса оказалась проворной. Она чуть-чуть отскочила в сторону. Крыса просто дразнила узника.

Дверь открылась, и яркий свет ударил ему в лицо. Вскрикнув, отец поднял руку, защищаясь от яркого света, резавшего глаза. Он почувствовал страх. Звуков шагов не было слышно.

Из темноты за яркими фонарями стояли две тени. Два маленьких малайских мальчика. Своими нежными руками они помогли отцу подняться на ноги. У них были настолько испуганные глаза, что не было смысла о чем-то их даже спрашивать. Они повели отца по сырому темному коридору, в котором сильно воняло мочой. Когда отца вели по коридору, он видел множество камер по обе стороны. Из них почти ничего не было слышно, но один раз из-за закрытых дверей раздался тяжелый вздох. Этот звук отчаяния издал кто-то, у кого уже не было сил бороться и надеяться на лучшее.