— Что это за место?

Он улыбнулся.

— Я был с вами не вполне честен. Это не рай. Это «Paradiso Perduto», «Потерянный рай». Чуть ли не единственный бар в Венеции, который работает допоздна. Здесь всегда полно студентов. Довольно тесно, но, по крайней мере, можно пить после полуночи.

Леонора криво улыбнулась и поднесла ко рту бутылку. Потерянный рай.

А я свой рай потеряла? Были ли Стивен, «Бельмонт» и Сент-Мартин моим раем? Или я нашла свой рай здесь?

— Почему вас оставил муж? — вдруг спросил Алессандро, словно прочитав ее мысли.

Леонора чуть не подавилась «Перони». Ее поражала бесцеремонность венецианцев. Она полагала, что они осмотрительны и ненавязчивы, как потаенные улочки их города, и уклончивы, как их бюрократы. Оказалось, это не так. Только сегодня утром официантка в кафе, где она завтракала, полюбопытствовала, нет ли у нее возлюбленного. Добродушный администратор в отеле уже поинтересовался ее семейным положением и спросил насчет детей. И вот малознакомый человек задал ей самый интимный вопрос. Похоже, венецианцы переходят к сути так же стремительно, как гондола разрезает воды канала. Леонора тянула время, поигрывая стеклянным сердечком на шнуре, и пыталась успокоиться.

— Откуда вы знаете, что он меня оставил?

Алессандро откинулся на спинку стула.

— У вас на пальце полоска от обручального кольца. На коже даже осталась вмятина, значит, кольцо вы носили несколько лет. У вас печальные глаза. И вы здесь. Следовательно, если бы оставили его вы, то жили бы дома.

Леонора взглянула на него и увидела сочувствие в его умных темных глазах. Внутри у нее все перевернулось. Собственный ответ удивил ее.

— Он выбрал золотой ларец.

— В смысле?

— Пьеса «Венецианский купец». Женихам Порции следовало сделать выбор между тремя ларцами: золотым, серебряным и свинцовым. Счастье было не в золотом ларце, а в свинцовом.

— Знаю, — улыбнулся Алессандро. — Я же венецианец. Разве можно вырасти здесь и не знать этой пьесы? Я спрашивал, что вы подразумеваете под золотом?

— Что его прельстила упаковка. Та, что была.

— Не надо.

— Чего не надо?

— «Та, что была». Вы прекрасны.

Он сказал это не как комплимент, а как неоспоримый факт.

Она намотала на палец прядь золотистых волос.

— Возможно, когда-то — да, но беды и потери как будто высушили меня. Сейчас я чувствую себя черно-белой, не цветной. — Она выпустила прядь. — Тогда я была художницей, творческой личностью, сгустком эмоций, а не… — она запнулась, подыскивая определение, — а не цепью химических реакций. Думаю, Стивена привлекло, что мы такие разные. Но когда он открыл ларец, то обнаружил, что в действительности ему нужно нечто практичное и связанное с наукой. Такое, как он сам.

— И он нашел это?

— Да. Ее зовут Кэрол.

— А!

Леонора сделала еще глоток. Пиво начало ее согревать. Она понимала, что не расскажет Алессандро о своем бесплодии. Ее предостерег внутренний голос: не нужно, чтобы этот человек знал о ее неполноценности.


Наконец он заговорил, но не о ней. Quid pro quo.[45]

— Знаете, серьезные отношения возможны и между очень похожими людьми. У меня была подруга, вплоть до прошлого года, практически мой двойник. Мы выросли вместе. У нас схожие интересы, схожие цели, мы даже болели за одну футбольную команду. Но потом ей предложили работу в Риме, она согласилась и уехала. Finito. Нас развели ее амбиции.

Он осушил бутылку.

Леонора была поражена. Она и представить не могла, что этот человек так раним и что его бросили.

— Она тоже работала в полиции? — тихо спросила Леонора.

— Нет. Она журналистка.

Ему, похоже, не хотелось углубляться в тему, и Леонора не стала расспрашивать. Они замолчали.

— А до того мы были счастливы, — наконец продолжил он. — Казалось, у нас нет проблем. Нет… яблока раздора.

Леонору удивил и его рассказ, и его произношение, и она решила сменить тему:

— Откуда у вас такой прекрасный английский?

— Я прожил два года в Лондоне, после армии. Решал, чем заняться в жизни. Работал в ресторане с Николо — еще одним кузеном — и проводил дни между кухней в Сохо и лондонским ипподромом. Знакомился с ужасными женщинами. — Он улыбнулся. — Первое, чему научился, это ругательствам.

— Где?

— И там и там. Потом уехал в Италию, закончил полицейскую академию в Милане и вернулся домой, в Венецию.

Алессандро привычным жестом вытряхнул из пачки сигарету и предложил ей, выразительно вскинув брови и вопросительно хмыкнув. Она отказалась, а он закурил и глубоко затянулся. Она задумалась о его словах. Дом. Венеция.

Сейчас это и мой дом.

— Значит, решение вы приняли в Лондоне? — спросила она.

— Не совсем. По сути, у меня не было выбора. Эти два года дали мне ложное чувство самостоятельности, но я всегда хотел стать полицейским. Родители это знали, и я знал.

— Почему?

— Традиция Бардолино, — выразительно передернул плечами Алессандро. — Отец, дяди, дед…

— Но вы довольны?

— Буду, если стану детективом. Сейчас я учусь.

— Что ж, загадку обручального кольца вы разрешили успешно.

— Я похож на доморощенного Шерлока Холмса? — рассмеялся он. — Ну-ну. Осталось сдать экзамен. Но быть копом в Венеции — невеликая удача, если только тебя не кормит любование городскими красотами. Детективы занимаются поиском украденных камер и пропавшего багажа, то есть выручают рассеянных туристов. К тому же пользуются ужасной репутацией. Вы, наверное, знаете, почему в Венеции полицейские всегда ходят парами?

Леонора покачала головой.

— Один умеет читать, а другой — писать.

Она улыбнулась.

— У пожарных репутация еще хуже. Говорят, в пожарной службе Венеции стоит автоответчик. Он уверяет, что вашим пожаром займутся утром.

Леонора рассмеялась.

— Поэтому и «Ла Фениче» погиб?

Венецианский оперный театр, настоящая жемчужина, сгорел дотла десять лет назад.

— Нет, это ошибка города. Канал возле «Ла Фениче» забился илом, и пожарные суда не могли подойти к пылающему зданию. Административная безответственность. Город разваливается.

— И тонет?

— Никто из местных не верит, что город тонет, — сказал Алессандро. — Зато точно известно, что множество людей делают деньги на этом страхе. Так называемые фонды собирают средства на спасение города, но большая часть оседает в карманах чиновников. Нет, главная проблема города — не вода, а туристы.

Леонору одновременно и удивило такое заявление, и обрадовало: судя по всему, ее он туристкой не считал.

— Туристы? — переспросила она. — Разве они не кровь, струящаяся по жилам города?

— Да, — снова выразительно пожал плечами Алессандро. — Но если кровяное давление поднимается слишком высоко, то может убить. Сейчас на одного венецианца приходится около сотни туристов. Поэтому местные жители знают друг друга. Пока мы держимся вместе, город выживет. Венеция стоит здесь многие столетия и простоит еще дольше. Наша история непрерывна…

Леонора кивнула. Она по-прежнему ощипывала воск с бутылки со свечой.

— Понимаю, что вы хотите сказать. — И, делая шаг навстречу, прибавила: — Когда я впервые увидела вас, то подумала, что вы словно сошли с картины. Хотя не знаю, с какой именно.

— Я знаю, — улыбнулся он, но не стал уточнять. — Здесь это обычное явление. Черты передаются потомкам и спустя сотни лет. Одни и те же лица. Единственное лицо, которое вы никогда не увидите, — это лицо Венеции. Она всегда в маске, а под маской — коррупция.

— Если коррупция так распространена, у вас, как у детектива, широкое поле для деятельности.

— Да, — криво улыбнулся Алессандро. — Крупные преступления в Венеции так же интересны, как мелкие — утомительны. Кража предметов искусства, мошенничество в сделках с недвижимостью, контрабанда. Мышиная возня.

Она чувствовала, что он почти не шутит.

— А когда экзамены?

— Через два месяца. Если сдам их, буду счастлив. — Он допил пиво и посмотрел на нее поверх пустой бутылки. — А вы? Что сделает счастливой вас? Вы ищете свинцовый ларец? Новый рай?

Леонора опустила глаза. Его слова снова совпали с ее заветными мыслями. Она взглянула на свечу между ними и увидела, что сняла с бутылки почти все восковые потеки. Стекло стало зеленым и гладким, таким, каким было, когда в него впервые налили вино. Она избавила бутылку от воскового плена. В этот момент со свечи скатилась свежая капля, и на чистом стекле образовалась первая молочно-белая клякса.

— Нет, не ищу, — сказала она после долгой паузы.

Я поверила в то, что сказала… тогда. Продолжала верить, пока он вдруг не перегнулся и не поцеловал меня. Жесткая щетина, мягкие губы и огонь, о котором я успела позабыть.

Они молча шли по безлюдным улицам. На Сан-Марко было пусто. Площадь напоминала собор без крыши, и только хрустальные звезды над головой казались далеким куполом. Похолодало, но Леонору бросало в жар. Голубей на площади не осталось, но вместо них порхали ее мысли.

Повинуясь необъяснимому порыву, она лихо прошлась колесом по площади, звезды покатились ей под ноги, волосы подмели мостовую. Она слышала, как рядом смеется Алессандро. Она не знала, как расценивать его поцелуй, но знала, что сейчас чувствует.

Радость. Беспричинную радость.

ГЛАВА 10

СВИДАНИЕ

Коррадино удовлетворенно рассматривал двойное зеркало, висевшее на почетном месте — торцевой стене кафе «До мори». Он видел, как хороша его работа: поверхность зеркала гладкая, как лагуна в весенний день, и фаска отличная, даже его глаз не замечал недостатков. Он отвернулся, уселся на диван под зеркалом и стал ждать. Коррадино не встречался глазами с собственным отражением в зеркале. Он едва знал, как выглядит. Он всегда смотрел на зеркало — взгляд останавливался на поверхности и не проникал внутрь. Возможно, он боялся того, что увидит, возможно, не испытывал интереса к собственным чертам. Его беспокоило лишь само зеркало.