Оливия Стилл - Жара в Архангельске-3

Южный циклон, пришедший в среднюю полосу России в начале июня 2008 года, обрушил на Москву шквальные ветры, ураганы, дожди с грозами. Шквальный ветер, ревя и негодуя, пригибал к земле деревья, взмётывал пыль с тротуаров, яростно срывал плохо приклеенные афиши и бельё, вывешенное на балконах.

Олива шла против ветра, нервно запахиваясь в свою старую куртку и то и дело жмурясь и отплёвываясь от песка, который вихрем нёсся ей навстречу, залепляя глаза и попадая в рот. Она держала курс на магазин холодного и огнестрельного оружия, адрес которого надыбала сегодня в интернете.

Идея убить Салтыкова, внезапно вспыхнувшая у неё в момент острого горя и обиды, посещала её теперь беспрестанно и в конце концов стала навязчивой. Олива сама не заметила, как помешалась на этой мысли. Она перестала спать по ночам, и то и дело то впадала в прострацию, то принималась нервно ходить по комнате или по офису, хохотать, словно одержимая бесом, часто заглядывая в зеркала и кривляясь перед своим отражением.

— Убить… — сквозь зубы и с яростной дрожью в голосе произносила она, корча перед зеркалом свирепые и страшные рожи, — Убить… — и, выбрасывая вперёд руку с воображаемым пистолетом, свирепо рычала: — Руки вверх!!!! На колени, чччервь!!! Проси прощения, сссукин сын!!! Аааааааааааааа, гнида!!!!!!!!!!!!

— Что с вами?! — раздался однажды голос позади неё, когда Олива, думая, что в кабинете одна, вот так же кривлялась перед зеркалом.

— А? Что?! — резко, отрывисто обернулась Олива, вздрагивая всем телом. В кабинете стояла Бочкова, одна из сотрудниц-совместителей, которая пришла неожиданно.

— Что с вами? Вам нехорошо? — осведомилась Бочкова.

— Нет-нет… это… — Олива смертельно побледнела и вдруг тяжело опустилась на стул.

— Может быть, вызвать врача?

— Нет! Не вздумайте!!!

— Хорошо-хорошо, вы только успокойтесь… Я, собственно, пришла забрать смету…

— Да, сейчас я вам распечатаю на принтере, — и Олива, распечатав и отдав Бочковой смету, дождалась, пока она ушла и снова принялась ходить по комнате как безумная.

…В оружейном магазине был большой выбор пистолетов. Олива присмотрела себе небольшой чёрный Аникс А-112, и хотела было купить его, но до неё вовремя дошло, что из пневматического пистолета не убьёшь даже собаку. Травматическое же оружие стоило в десять раз дороже.

«И то не факт, что я убью его резиновыми пулями, — размышляла она, — Хотя… если целить в голову, или — ещё лучше — выстрелить в висок, то… Но, опять же, если попаду в цель, а если нет? Стрелок я никакой, а мне надо, чтоб наверняка…»

— Девушка, а у вас есть лицензия на приобретение оружия? — спросил её один из продавцов-консультантов.

— Нужна лицензия? — сказала Олива, — Как я смогу её получить?

— О, вам нужно обратиться в своё районное отделение милиции, написать заявление, оставить копию паспорта, пройти медкомиссию, в том числе и… — парень подозрительно посмотрел Оливе в глаза, — …Предоставить справку из психоневрологического диспансера о том, что вы психически абсолютно здоровы и вменяемы…

— Ладно, — пробормотала Олива и пулей вылетела из магазина.

Призрак психушки преследовал её неотступно. Ей вдруг вздумалось, что сейчас на улице её задержат и отправят в соответствующее заведение. Всю дорогу она ехала, затравленно озираясь по сторонам и щурясь, тщетно пытаясь рассмотреть в мешанине силуэтов, не угрожает ли ей откуда-нибудь опасность. Даже дома она не могла прийти в себя от чрезмерного нервного возбуждения.

«Это пройдёт, пройдёт… — уговаривала она сама себя, расхаживая по комнате и хрустя костяшками пальцев, — Я успокоюсь и смогу получить лицензию на оружие… а если нет, то у меня есть запасной вариант…»

— Ты словно помешанная, — сказала ей раз Аня, — Оставь ты в покое этого Салтыкова, забей на него. Тебя же в тюрьму посадят!

— Пусть, — твердила Олива, — Не боюсь я ни смерти, ни тюрьмы. Но этот урод должен сдохнуть. Должен! — повторяла она, яростно сцепив зубы, — Пусть даже мне не жить, но я клянусь, что убью его! Пока он не окажется в гробу, я не успокоюсь.

Оставшись дома одна, она отодвинула в большой комнате ящичек в шкафу и, нащупав кожаный чехол, вытащила из него острый охотничий нож. Этот нож остался у неё после смерти деда. Она криво, болезненно ухмыльнулась, провела лезвием плашмя по тыльной стороне ладони и, кинув взор на зеркало, злобно прошипела:

— Проклятый! Ты мне за всё заплатишь…

Олива много раз мысленно прокручивала сцену убийства Салтыкова. Вот она появляется в Архангельске, проникает в его подъезд и ждёт там Салтыкова. Вот он возвращается под утро из клуба или от бабы, естественно, пьяный, и не сразу различает в темноте подъезда фигуру девушки в чёрном кожаном пиджаке, с чёрными, коротко обрезанными волосами. От лифта до двери квартиры всего несколько шагов, и он, конечно, не успеет их пройти, прежде чем навстречу ему шагнёт она и, криво ухмыляясь, достанет из сумки пистолет…

— Ты?! — испуганно, затравленно прохрипит он, и ужас мелькнёт в его широко раскрытых, остекленевших глазах.

— Не ожидал увидеть меня здесь? — спокойно, с усмешкой спросит Олива, наводя на Салтыкова дуло пистолета.

— Мелкий, не надо… Я умоляю тебя, мелкий… — шепчет он спёкшимися губами, распластываясь по стене. Спазм перехватывает его горло, он не может кричать и только судорожно водит замёрзшими от страха глазами.

— Что ж ты теперь не признаёшься мне в любви? — цинично ухмыляется Олива, — Ну же, давай. Говори мне, как ты меня любишь, говори, что не можешь жить без меня. Если ты сейчас соврёшь, я тебя тут же застрелю. Ну?

Но Салтыков не может говорить. Он пытается что-то выдавить из себя, но выходит лишь какой-то полустон-полухрип, какое-то нечленораздельное мычание. Он не видит перед собой ничего, кроме расширяющегося и поглощающего всё во тьму отверстия пистолетного дула.

— Ну? — властно и требовательно повторяет Олива.

— Мелкий, не надо… пожалуйста!!! — переходит он в вопль.

— Цыц! Будешь орать — застрелю.

В льдисто-серых глазах Оливы ни капли жалости. Лишь презрение, ненависть и отвращение к тому, что недавно было Салтыковым, а теперь же представляет собой какое-то жалкое, склизкое, ползучее существо со стеклянными белками глаз, наполненных ужасом, дрожащим и переливающимся как ртуть.

— Ну? Считаю до трёх: раз… два…

— Аааааааааааааааа!!! — вырывается нечеловеческий вопль из его груди.

В ту же секунду раздаётся выстрел. Салтыков съезжает по стене вниз. Олива хохочет, страшно оскалив зубы, и стреляет ещё и ещё. Он падает, истекая кровью.

И последнее, что он видит — это её изменившееся, очерствевшее лицо в рамке остриженных волос, её злой оскал, её страшные, неумолимые, ледяные глаза. Глаза убийцы.

И — её слова, доносящиеся до него уже как сквозь вату:

— Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним.

Бледный диск луны поднимался над дремлющим городом. Июньская ночь была светла — но что-то страшное было и в этом молочно-светлом небе, и в этом едва различимом на нём ущербном диске луны.

Салтыков спал, беспокойно мечась на кровати и стоная во сне. Очевидно, ему снился кошмар. Он метнулся в сторону и застонал, постепенно переходя в крик, и проснулся среди ночи весь в холодном поту. Он резко сел на постели, пытаясь открыть глаза, но сил прогнать кошмар не было. Перед его глазами так и стоял этот страшно хохочущий призрак с пистолетом. И призрак этот была Олива.

— Тьфу, ёпт, и приснится же такая хуйня! — пробормотал Салтыков, проснувшись окончательно, — Наверно, полнолуние влияет. Иначе с чего бы это вдруг?..

Однако заснуть второй раз не получилось. Он вышел на балкон, выкурил сигарету, надеясь успокоиться. Однако жуткие впечатления от кошмарного сна продолжали неприятно сосать под ложечкой.

Салтыков старался не обращать внимания на угрозы Оливы расправиться с ним, которые начали поступать от неё с тех пор, как он вернулся со Средиземного моря. Он уже был в этом отношении тёртый калач, не первый раз получал подобные угрозы от отставных любовниц, которых он бросал, утратив к ним интерес, поэтому знал по собственному опыту, что самое правильное в таких ситуациях — это полный игнор. К Оливе он давно утратил интерес как к девушке, и теперь просто тупо игнорировал все её поползновения. Салтыков не отвечал ей на смс, не реагировал ни на её мольбы, ни на её угрозы.

— Ничего, перебесится и успокоится, — говорил он приятелям, — Когда она окончательно поймёт, что мне похуй, ей ничего другого не останется, кроме как смириться и отстать от меня.

— Разве тебе её не жалко? — с упрёком спрашивал Саня Негодяев.

— Жалко, конечно, — отвечал Салтыков, — Но она сама виновата. Если б она не была такой коровой…

— Я тогда не понимаю, зачем тебе вообще надо было с ней мутить…

— Ну откуда же я знал…

Так катились дни, не слишком приятные из-за того, что Олива таким вот образом напоминала о себе, но и не настолько жуткие, чтобы придавать этому большое значение. Салтыков ходил на работу, договаривался с заказчиками о халтурных проектах, хлопотал по поводу создания собственной строительной фирмы, по вечерам пил пиво с приятелями или же удовлетворял своё необузданное сексуальное либидо у одной из своих пассий. Олива была для него не более чем прошлое, которому уже не было места в его жизни. Салтыков понимал, как сильно она страдает, но её страдания не трогали его, а лишь раздражали своей ненужностью. Он старался не обращать внимания на её угрозы поквитаться с ним, тем более что угрозы эти не имели на него никакого действия, ибо происходили от бессилия. Но сегодняшний ночной кошмар впервые заставил Салтыкова по-настоящему содрогнуться.