Олива вышла из подъезда как пыльным мешком саданутая. Лишь пройдя половину пути до дома Никки, она, поняв, что её увели насильно, рванулась было назад — но ребята, шедшие рядом начеку, схватили её.

— Пустите меня! — крикнула она, отчаянно мотая взлохмаченной головой, — Ярпен, пусти меня!!!

— Олив, успокойся…

— Ах, так?!

Секунда — и в её руке сверкнуло лезвие ножа. Ярпен перехватил её руку с ножом: она задрожала и выронила нож, который, упав, вонзился остриём в землю.

— Ёшки-матрёшки… — испуганно прошептала Никки.

Олива не могла плакать; выронив нож, она немного утихла, но горе, застившее разум, тяжело и вязко бурлило внутри, не находя выхода.

«Куда они ведут меня? Зачем?.. — отчаянно думала она, — Ну кто их просил соваться не в своё дело?! Вот Хром Вайт обнимает и целует меня… Зачем? Он же не Салтыков…»

— Оль, ну зачем он тебе, перестань думать о нём… — бормотал Хром Вайт, обцеловывая ей лицо.

Олива сообразила, что уже находится дома, в постели. Кипящая злоба пеной поднялась к её горлу. Она распирала изнутри, требовала выхода, подступала как блевотина…

— Пошёл вон!!! — не своим голосом взревела вдруг Олива, — Убирайся к чёрту!!!!

Хром Вайт остолбенел.

— Пошёл вон!!!!!!!!!!!! Вон!!!!!!!!!! Вон отсюда!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Всё завертелось в глазах у Хром Вайта. Секунда — и он увидел себя, как бы со стороны, кубарем летящим вниз по лестнице.

И — душераздирающий, истеричный крик на весь подъезд — не её крик, она не могла так кричать.

— Вооооооооооооооооооооон!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Никки и Ярпен, сидя на кухне, тоже слышали этот крик. Потом всё стихло, и через минуту на пороге кухни появилась Олива с безжизненным и каким-то перевёрнутым лицом.

— Никки, — тихо, чуть ли не шёпотом произнесла она, — У тебя водка есть?

— Да, осталась с Гениного дня рождения…

— Наливай!

Никки нехотя достала бутылку и стопки. Олива молча налила водки себе в стакан и, не глядя, опрокинула в рот, быстро запив её кипячёной водой из кружки.

— Ещё!

Ярпен налил ещё. Олива выпила и закашлялась.

— Ох, ядрёна-матрёна…

Пришёл Даниил, сел рядом. Олива уже выпивала пятый стакан.

— Чёт-то я въебала по полторахе — нихуя! — она треснула кулаком по столу, — А водка ядрёная, мать её перемать! Эхх, наливай! Выпьем за то, что ни пизды не срослось и ни хуя не удалось! И к чёрту всё, к чёрту эту жизнь, как негодную больше дрянь!!!

Даниил переглянулся с Ярпеном. Обоим было неприятно и больно видеть Оливу в таком состоянии. Но ей уже было наплевать.

— Никки, врубай музыку! КиШа! Купи отец нам маски дети закричаали!

— Тебе нельзя больше пить, — Ярпен вылил в раковину остаток водки.

— Козёл! Мудак! Ты вылил мою водку! Ступай теперь за бутылкой, быстро!!! — она пнула его ногой.

Ярпен встал и ушёл. Олива треснула кулаком по столу.

— А ты что сидишь, моя любооовь! — она поцеловала Даниила, — Когда-то я тебя так любииила… А ты меня так и не трахнул…

Никки досадливо отвернулась.

— А чё Ярпена нет? Яарпен! Яаааарпеееен! — пьяно орала Олива, — Куда же ты пропал с водкой, сукин сын?!

Ярпен ещё был в прихожей и всё слышал. Он пытался надеть куртку, не попадая руками в рукава — Ярпен сам не знал, куда он теперь пойдёт. Однозначно не за водкой: он понимал, что Оливе пить больше нельзя.

— Ха-ха-хха!! Яааарпееен! — неслись из кухни безобразные пьяные крики, — А Ярпен меня лююююбиит! Ха-ха-ха!!!! Оооо, как он меня люююбииит! А я таакааая мрааазь!!! О-ха-ха-ха!!!

Ярпен вспыхнул до корней волос — т а к о г о он не ожидал даже от Оливы. Он пулей вылетел из квартиры — лицо его горело от стыда и обиды. Он побежал, не разбирая дороги; больше всего на свете ему хотелось сейчас провалиться сквозь землю. Всё смешалось в голове у Ярпена; сейчас он думал только об одном: подальше от этого дома, от этой страшной, вконец обезумевшей ведьмы. Ему уже было невыносимо больно и стыдно вспоминать, как он жил с ней под одной крышей, как дарил ей свои стихи. Перед глазами его так и мелькали её взлохмаченные волосы и остриё ножа, вонзившееся в землю; в ушах так и стояли эти жуткие крики, этот дьявольский смех:

— Ха-ха-ха! Ярпен меня так лююбииит! Ха-хха-ха-хааа!!!

«Забыть, забыть всё это, как страшный сон…» — думал он, удаляясь от Садовой улицы всё дальше и дальше.

А Олива, пьяная в стельку, продолжала бушевать на кухне. Она лежала на коленях у Даниила, безобразно рыдая и смеясь, пела песни, несла какой-то бред.

— Ооо, как мне хорошо… Дайте мне ещё водки, дайте — я хочу пить!!! Купи отец нам маски — дети закричаали!.. Ха-ха-ха-ххааа!!! Он сказал, что я ему не нужна… Ха-ха-ха! Я ему не нужна! Не нужна! Не нужна!!!!

— Оля… — тихо позвал её Даниил.

— Пшолнах! Какая я тебе «Оля»?! — крикнула она, — Я не Оля!

— А кто же ты?

— Я — ммеееелкий!!! Я трребую, чтоб ты называл меня «мелкий»!!!

— Хорошо, мелкий, — грустно усмехнулся Даниил.

— Я ссать хочу… — заплетающимся языком пробормотала Олива, — Отнесите меня в тулаллэт… Ик! Пжалссста…

Даниил со вздохом взвалил Оливу как мёртвое тело к себе на плечо и понёс на толчок.

— А где ттут шттаны? Ик! Сними мне шттны пжаллста…

— Ох, горе ты моё луковое…

Даниил расстегнул Оливе джинсы и, спустив с неё трусы, усадил на толчок.

— А ну, пшол отсюда! Чё сммотршь, как я ссать буду, да?

Она сделала неудачную попытку пнуть его ногой, но сама чуть не упала с толчка. Даниил, придерживавший Оливу, чтобы она не упала, отпустил её и вышел из туалета. Но как только он закрыл за собой дверь, грохот падающего тела заставил его вернуться.

Олива как труп валялась возле толчка жопой кверху, нырнув головой прямо в кошачий туалет.

Наутро она ничего не помнила. Голова раскалывалась, чертовски хотелось пить. И было ещё плохо, очень плохо, скверно и мерзко на душе…

— Мелкий, — позвал над её ухом чей-то голос.

И — о, как же хорошо вдруг стало! Вот чего ей не хватало — этого простого слова: «мелкий». И ещё трёх слов…

— Мелкий, я люблю тебя, — произнёс тот же голос и чьи-то губы приникли к её губам. Олива и хотела бы обмануть себя, но не смогла: голос был не тот, и губы были не те. Она открыла глаза, и увидела, что и человек, лежащий рядом с ней, тоже… не тот…

— Но я уже не люблю тебя, — сказала Олива.

— Прости меня, — сказал Даниил, — Прости меня за то, что я оказался не тем, кто тебе нужен. И за всё плохое, что случилось с тобой, тоже прости меня…

У Оливы из глаз брызнули слёзы.

— Я давно уже простила тебя, — сквозь слёзы произнесла она, — Ты тоже прости меня за всё…

— Тебе не за что просить у меня прощения.

— Да нет, есть за что…

— За что же? — спросил Даниил.

— За то, что любовь моя к тебе оказалась ненастоящей…

Гл. 42. В луже

Последний приезд Майкла в Москву на майские праздники отдалил его от Юли, зато вновь сблизил с Настей. Та дилемма, над которой Майкл всю весну ломал голову — с кем же ему быть, с Юлей или с Настей — разрешилась после мая месяца сама собой.

Почти каждый вечер Майкл и Настя болтали друг с другом по скайпу. И каждый вечер им было о чём поговорить, и не было в их разговорах тех неловких длинных пауз, которые часто случаются, когда разговаривают друг с другом малознакомые парень и девушка. Всё, что разделило их когда-то: расстояние, Юля, Гладиатор — всё это теперь казалось таким ничтожным, что ни Майкл, ни Настя об этом даже ни разу не вспомнили.

— Мииишка! — сказала ему Настя по скайпу в один из летних вечеров, — Ну когда ты в Москву приедешь?

— Ой, ну я даже не знаю…

— Приезжай, Миш, — кокетливо прозвенела Настя, — На Воробьёвы горы съездим. А хочешь, в баню с тобой пойдём?

— Ой, блин… — Майкл аж покраснел от смущения и против воли заулыбался.

— Давай, Миш, приезжай! Я тебе дрищёвку свою покажу, будем там на сене лежать и смотреть на звёзды. Хочешь?

— Ох, ни фига себе… — Майкл засмеялся.

— Ну, чего такое?

— Да я не про то… Ты прикинь, тут Салтыков мне только что написал, что Олива его избила…

— Чегооо? — засмеялась Настя, — Реально ему накостыляла? Ха-ха-ха, вот молодец!

— Он пишет, она набросилась на него с кулаками ни с того ни с сего, — сказал Майкл.

— Правильно-правильно! Так ему и надо.

— Не, ну избить человека ни за что…

— Здрасьте, ни за что, деловой!

— А за что?

— За то, что врёт много, — отрезала Настя, — Ничего, пусть ему это будет уроком…

Ночью Майкл проснулся от телефонного звонка. На часах было почти четыре утра.

«Салтыков, кто же ещё… — спросонья подумал он, беря трубку, — В такое время больше некому…»

— Аллоу, Майкел! — протянул в трубке пьяный голос.

— Ты щас где? — спросил Майкл, зевая и садясь на постели.

— В жопе я, — произнёс Салтыков заплетающимся языком, — В полной жопе…

— Ладно, расслабься, — сказал Майкл, — В конце концов, это же твоё решение разойтись с ней…

— Ну, так-то да…

— Ну и не парься…

— Она сказала, что ей всё известно. Что, мол, у мну девушка есть. Какая?

— Не знаю… Смотря про кого Кузька проболтался…

— Он говорит, что не называл имён. Может, врёт?

— Да фиг знает…

— Жопа ж, Майкл! — пьяно икнул Салтыков, — Пипец я бухой…

— В баре чтоль сидишь?

— Какое там сижу, Майкел! Я сесть не могу — у меня поясницу пипец как ломит! Меня будто как фарш через мясорубку провернули…

— Да уж, представляю…

— Не, Майкел! Не представляешь…