— Павля, другой умный человек сказал на это: Если ты мужик, и у тебя есть стыд и честь — ты, наверное, пидарас, — парировал Салтыков.

Парни посмотрели друг на друга и разразились дружным гоготом.

— Ну-у, это ты загнул, конечно...

— Гык-гык, а чё, не так разве?

— Всё так.

— Ну! Я о чём и говорю...

Глава 27

С игры Урбан Роадс, когда Салтыков узнал от Даниила, что тот виделся с Оливой, прошло около двух месяцев. Признаться, поначалу он не поверил в это: ещё по форуму зная склонность Сорок Второго к разного рода бредовым фантазиям (неудивительно, что Салтыков тогда на слёте игроков не сразу вспомнил его ник — он всегда воспринимал его как «Сорок Второй», а не «Фортунтеллер» — с английским у Салтыкова была беда), он и теперь отнёс его россказни о том, что москвичка Олива якобы приезжала специально к нему в Архангельск, к очередной выдумке Даниила. «Пиздит, как сивый мерин, — подумал тогда Салтыков, — С какого это перепугу москвичка взяла бы и попёрлась в Арх к этому членистоногому? Её и на форуме-то уже сто лет в обед, как нет; да и там они не пересекались. Нет, стопудово, пиздит. Причудилось, наверно, дураку среди ночи, как тот дракон с крыльями...»

Однако, несмотря на это, новость об Оливе не смогла оставить Салтыкова равнодушным. Можно, конечно, было бы спросить кого-нибудь ещё, кто мог бы подтвердить, правда это, или нет. Дениса, например — он же приятель членистоногого. Но Салтыкову не хотелось давать никому повод думать, что Олива ему хоть как-то интересна. Тем более, теперь, когда у него была девушка, осложнений с которой он пока, на данный момент, не хотел.

Впрочем, роман со Смайли в итоге сошёл на нет, и всё кончилось как-то само собой. Не было ни слёз, ни выяснений отношений, которые Салтыков так ненавидел и всеми правдами и неправдами старался избегать. Несмотря на своё хвалёное красноречие и умение «уболтать» любую, необходимость объясняться с человеком, который ему уже не нужен и не интересен, была для него пыткой. Льстить и рассыпаться в комплиментах ему было куда как проще, чем говорить людям в глаза нелицеприятную правду. Особенно, если это касалось бывших девушек, которые, после непродолжительных, хотя и страстных, отношений, все как одна становились для Салтыкова чем-то вроде остатков недопитой колы на дне бутылки, из которой вышли все газы. Допивать не будешь — противно. Проще выбросить в ведро и забыть. Что Салтыков и делал — быстро и без лишних слов. Хорошо, если девушка понимала всё сама, и больше не лезла. А для тех, кто лез, у него всегда был наготове «чёрный список» в мобильнике.

Иногда Салтыкову и самому казалось, что он не способен никого любить по-настоящему. Похожие чувства испытывал лишь однажды — к Тане Сумятиной, но это было давно, ещё на первом кусе. После разрыва с Сумятиной у Салтыкова было много случайных девушек «на время», он легко с ними сходился и так же легко расставался. Как и многим парням в этом возрасте, ему от девушек нужен был только секс, и он получал его, пуская в ход всю свою природную тактику и обаяние.

Хотя, справедливости ради надо заметить, что секс в жизни Салтыкова не был на первом месте. На первом месте у него были деньги. Секс — на втором.

Деньги у Салтыкова водились всегда. И даже не потому, что его отец был не кто-нибудь, а директор крупнейшей архангельской проектной организации, и всегда мог подбросить сынку «на карманные расходы». Просто Салтыков унаследовал от папаши деловую хватку, и, несмотря на молодость, умел делать деньги из всего — даже из воздуха. Подмазался к ректору АГТУ Невзорову — получил оплачиваемое место главного редактора Студенческого сайта. Нашёл нужные слова, дабы убедить немолодого и консервативного ректора, что университету необходим сайт в интернете и форум, создание и продвижение которого он целиком и полностью берёт на себя. Потом, конечно, подключил и приятелей, разделив между ними обязанности — но деньги, полученные от Невзорова, опускал по большей части в свой карман.

А клубные вечеринки — чем не возможность заработать? Салтыков и тут не упускал момент. Он договаривался с администраторами клубов, устраивал праздники, дискотеки и даже концерты рок-групп, делал рекламу. Народ валил, и опускал бабло — опять же, в бездонный карман Салтыкова.

Он всегда чуял, откуда тянет рублём — и спешил туда, подмасливая кого надо, к кому надо втираясь в доверие. В знакомых у него был практически весь Архангельск, но в лучших друзьях Салтыков держал исключительно тех, кто мог бы быть ему полезен.

Вот, например, Павля. Веб-дизайнер хороший — раз. Мозги золотые — два. Салтыков не раз ещё в школе списывал у него контрольные, домашние задания. В универе Павля тоже выручал его с курсачами, да и просто дельный совет от него никогда лишним не был.

Или, скажем, Кузька. Программист, компьютерщик. К тому же — энтузиаст, ради благой идеи может вкалывать хоть забесплатно. А такие «рабочие лошадки», как известно, ценятся на вес золота. Салтыков отлично это понимал.

Ну, а братья Негодяевы, Дима и Саня — это вообще находка находок. Хотя бы потому, что отец у них в ФСБ. И живут в элитном доме на Площади Дружбы, в шестикомнатной двухэтажной квартире. Саня учится в ПГУ на юридическом — будущий адвокат, а это очень и очень кстати, особенно, если планируешь свой бизнес. Дима — вместе с Салтыковым на ПГС. Тоже неплохо — Салтыков уже сейчас использовал старшего Негодяева, подкидывая ему «для практики» халтурные проекты, и, естественно, оставляя себе практически весь навар.

Так почему бы Салтыкову, такому молодому, обаятельному и успешному, с кучей бабла в кармане, не позволить себе как следует оттянуться в вечер пятницы и погудеть на своей же собственной вечерине в клубе «В Отрыв»?

Вот разве что конфуз этот вышел с Сумятиной… Если б он знал, что она тоже там будет, он был бы более осмотрителен. И Павля ещё, гондон этот лысый, знал и не предупредил — как специально!

В общем, при таких делах, Салтыкову было не до Оливы. И уж тем более, не до этого чокнутого Сорокдвапропеллера, или как там его...

Глава 28

— Как дела? — Привет...

Да нормально всё...

Ах, не верь тому, что я говорю!

Мне тут жизни нет,

Жизнь моя — костёр,

Я сгорю дотла, я дотла сгорю.

Расставанье — боль, расстоянье — страх

Потерять тебя в суматохе дней...

Ты не должен знать, что душа моя

Рвётся на куски от любви к тебе.

Я сгорю дотла… Может, эта боль

Закалит меня, сделает сильней.

Я пойду на всё, лишь бы быть с тобой.

Будет больно — пусть!

Без тебя больней...

Олива писала ночью стихи на тетрадных листках, рвала и снова писала. Но в своём блоге на мейле публиковать боялась, и не потому, что стихи были слабоваты. Просто они были посвящены человеку, которому читать их было совсем необязательно. Человек этот был — Даниил.

Господи, чего бы она только ни отдала, лишь бы снова вернуть тот день, проведённый с ним в Архангельске, а особенно ночь на крыше Лампового завода!..

Нет, Даниил не исчез из её жизни, как она боялась, лёжа на верхней полке плацкартного вагона поезда и беззвучно рыдая в подушку. Ведь не понравилась она ему, с самого начала не понравилась. Как только её увидел. А не ушёл просто потому, что пожалел. Олива ехала домой, рыдала и морально готовилась к тому, что отныне перписка их в мейл-агенте прекратится, если Даниил сразу не удалит её из друзей. Но по приезде выяснилось, что он не только не удалил Оливу, но и первый написал ей в агент. Более того — они даже договорились о следующей встрече в Архангельске, теперь уже зимой, на Новый год. Олива воспряла духом; у неё появилась надежда. А вместе с этой надеждой страдания вспыхнули с новой силой, и мучительно-сладкой вереницей потянулись долгие четыре месяца ожидания.

Но Даниил держал дистанцию. Никаких разговоров о любви он не заводил; никаких «любимая», «скучаю» и тому подобных фраз, хоть и шаблонных, но таких естественных для влюблённых людей, от него не поступало. Лишь иногда в репликах его проскальзывали улыбающиеся смайлики, какие-то туманные полунамёки, понять которые можно было и как лёгкую заинтересованность, и как безразличие. И этого было достаточно, чтобы Олива день и ночь беспрестанно горела, как в огне.

Ещё обостряла ситуацию история с Никки. Олива не могла понять — кто она в жизни Даниила? Просто подруга? Но Даниил отзывался об этой Никки с такой теплотой… И что значила фраза Никки о том, что они «очень-очень близки»? В каком смысле близки? И Даниила не спросишь — он либо уйдёт от ответа, либо даст понять, что Олива вышла из берегов, и что закатывать ему сцены ревности с её стороны, мягко говоря, неуместно.

Олива практически перестала есть и пить, а также спать по ночам. Она осунулась и похудела; на измождённом страданиями лице её проступили скулы, глаза стали больше, и в них появился какой-то одухотворённый, и вместе с тем, нездоровый блеск.

— Огни неоновых реклам… Огни неоновых реклам...

По дороге с работы в институт, в промозглые осенние вечера, эти огни неоновых реклам как никогда давили Оливе на её и без того воспалённый мозг. Она задыхалась в этой окружающей её толчее и круговерти большого города, в этом смрадном рёве машин, в этом навязчивом свете фонарей и рекламных щитов, и, не зная, как увязать всё это с состоянием своей больной души, пыталась сочинять стихи.

Огни неоновых реклам.

Поток машин.

Толпа прохожих,

Спешащих по своим домам

И друг на друга не похожих.

Промозглый дождь.

Кричащий свет.

В толпе мелькают чьи-то лица,

Но всё не те.

Тебя здесь нет.

И смысла нет здесь находиться...

Впрочем, Олива знала, что никогда не покажет этих стихов Даниилу. Ей казалось, что она умрёт со стыда, если он узнает хоть что-нибудь. К тому же, неразрешённая ситуация с Никки по-прежнему оставалась открытой. Олива знала, что у Даниила нет своего интернета, и он сидит от Никки. С одной стороны, ей это, конечно, не нравилось, но с другой она понимала, что это было пока что единственное средство связи, и, не будь Никки, у Оливы не было бы возможности общаться с Даниилом хотя бы через аську. И они общались в аське как друзья, не давая друг другу даже малейшего намёка на что-то большее, но Олива была согласна даже на это, лишь бы не терять его из виду.