Джулия Грегсон - Жасминовые ночи

Саба уже раскрыла рот, чтобы запеть снова, но он взглянул на часы.

– Проклятье, время вышло – завтра продолжим.

Когда все собрались уходить, Бэгли повернулся к Сабе и проговорил без улыбки, серьезно:

– Не беспокойся, мы подыщем для тебя что-нибудь. – От его слов ей стало еще хуже. – Некоторые песни, – продолжал он, – обладают естественной ритмикой, более подходящей для молодых девушек. Тебе будет легче расставлять в них акценты.

Как будто она ничего не смыслила в пении.

Она безмолвно и жалобно смотрела на него, мечтая лишь об одном – чтобы он замолчал. Блондин с радио куда-то поспешно исчез. Вероятно, понял, что ей не до него. Ужасный, ужасный день…

Когда Саба вышла на улицу, ее ослепил солнечный свет. Мимо ехал армейский грузовик с солдатами. Раздался бешеный свист, словно в небо взлетела стая обезумевших птиц.

– Ты явно произвела на них впечатление. На меня тоже, – раздался за ее спиной негромкий голос. Дермот Клив ускорил шаг и поравнялся с ней. – Между прочим, – добавил он, – мне понравилось, как ты поешь.

– Спасибо, – недоверчиво буркнула она. Знай она его лучше, она бы объяснила, что вовсе не возражает против критики режиссера – ну, не очень возражает. Ей нравятся умные люди. Нравится преодолевать трудности. Только обидно, что все это происходило под усмешки ее коллег, особенно Янины.

– Ты не соблазнишься на порцию мороженого у «Гроппи»? – предложил Клив. – Это недалеко отсюда.

Она отказалась, объяснив, что слишком разгорячена и что, кажется, вот-вот состоится примерка костюмов.

– Что ж, тогда хотя бы возьми мою визитную карточку. – Он извлек из элегантной серебряной коробочки карточку и положил на ладонь Сабы. – До встречи. – Он приподнял шляпу и, к облегчению Сабы, скрылся в толпе.

В ту ночь Сабе не спалось. В ее душе все еще бурлило разочарование, и она написала письмо тому, кто в прежние годы мог избавить ее от всех горестей.

«Дорогой баба,

возможно, ты уже знаешь от мамы, что я приехала в Каир и что у меня все в порядке. Но мне хотелось сообщить тебе об этом самой. С работой у меня тоже все нормально. Все ко мне добры, мы заботимся друг о друге. Скоро мы отправимся в турне, и я надеюсь, что когда-нибудь ты сможешь мной гордиться. Мне можно написать на адрес п/я НААФИ. Я очень хочу получить от тебя письмо, но, возможно, тебе пока еще трудно меня простить.

Люблю тебя, твоя Саба».

Потом, после некоторых дебатов с внутренним цензором, она написала письмо Дому – высокопарное, оправдывающееся. В нем она выражала сожаление, что неожиданно сбежала в тот вечер, но у нее было много дел, а он встретился с подружкой. В тот вечер она тоже случайно встретила своего друга. Между прочим, сейчас она в Каире. В заключение она выразила надежду, что у него все в порядке и он уже получил назначение, которого добивался.

Конечно, с ее стороны было глупо и по-детски наивно приплести воображаемого друга, но в тот вечер она и вправду была удивлена и разочарована. Ведь ей казалось, что Дом был рад встрече с ней, да и сам вечер обещал закончиться чем-то чудесным, и вдруг… Впрочем, теперь это уже не имело значения.

Разговор с Арлеттой на эту тему – Саба завела речь как бы невзначай – тоже не принес ничего утешительного. Все эти молодые летчики одним миром мазаны, заявила Арлетта; они незрелые, самонадеянные молокососы – считают себя бесценным подарком для женщин.

Через пару недель она подошла к окошку НААФИ.

– Для меня точно ничего нет? – спросила она у солдата. Тот дважды порылся в большом синем мешке. – Я давно к вам не заходила.

– Точно нет, милая. – На усталом лице солдата она увидела сочувствие. – Недавно мы потеряли несколько почтовых самолетов. К тому же мы на Востоке, где вообще мало порядка.

Арлетте он вручил два письма с надписями СВАЛК[56] и И.Т.А.Л.И.[57], сделанными размашистыми лиловыми буквами. Янина получила две аэрограммы – она выхватила их из рук солдата и поспешно удалилась, словно собака с костью.

Они подошли к столику возле окна, на котором висели поношенные ротанговые жалюзи. Термометр, привязанный к пыльной пальме, показывал 41 °C. Арлетта налила себе лимонада, вскрыла первое письмо и прочла его со стонами и оханьем. Одновременно с этим она хлопала Сабу по руке и уговаривала ее не огорчаться – со следующим почтовым самолетом она непременно получит целую охапку писем.

Но Саба ужасно расстроилась. Ее все бросили, ясное дело. Дом тоже ей не ответил, да и глупо было с ее стороны вообще писать ему.

Ни от мамы, ни от отца тоже никаких писем. По спине Сабы ползли струйки пота. Репетиции немного помогли ей унять тоску по дому, но мысли о семье всегда жили в ее сознании, хоть и приглушенно. Что, если теперь все домашние ее ненавидят? Может, отец просто рвет ее письма. Ведь он заявил тогда, что не желает ее видеть. Что, если ее больше не пустят в родной дом?

Услышав ее вздох, Арлетта нахмурилась и крепко сжала ее руку.

– Ты слишком много фантазируешь, дорогая моя. Вот о чем ты сейчас думаешь?

– Что я свихнусь, если мы в скором времени не отправимся в поездку, – без колебаний ответила Саба. – Честное слово.

Когда они уедут из Каира и начнут давать концерты в госпиталях и военных лагерях, станет легче. Это прогонит ее страх, который сейчас прилип к ней, словно вторая кожа. Глупо сидеть здесь и бездельничать. Зачем тогда они вообще сюда прилетели?

Возвращаясь на квартиру, они наткнулись на Фернеса. Капитан шел к своему офису, опустив голову и размахивая рукой.

– Так-так, замечательно, – сказал он при виде них. – Я как раз искал вас. – Он порылся в портфеле, что-то бормоча про приглашение на прием, который состоится следующим вечером в отеле «Мена-Хаус». – Если, конечно, его не отменят, – добавил он. – Сейчас военная обстановка меняется с каждым днем.

– Она что, ухудшается? – спросила Янина.

– Мы сообщим вам об этом, если будет необходимость, – отрезал Фернес. – А пока вам надо подготовиться к завтрашнему вечеру – такие мероприятия играют тут важную роль.

– Я уже почти ненавижу этого высокомерного карлика, – заявила Арлетта, глядя ему в спину. – Он ничего не говорит: когда мы поедем в турне, какова обстановка на фронте. А теперь сообщил нам о приеме так, словно это очередная китайская пытка! Между прочим, отель «Мена-Хаус» божественно красив, вы сами увидите. В общем, поднять все паруса!

На языке Арлетты эти слова означали шикарное платье, полный макияж, духи «Шалимар» – с ног до головы и походку как у модели на подиуме.

– Не переживайте, подруги, – добавила она. – Наслаждайтесь жизнью, пока есть возможность. Скоро мы уедем в пустыню и будем вздыхать, вспоминая эти дни.

На следующее утро они обнаружили под дверью квартиры письмо от Макса Бэгли. В нем говорилось, что им нужно поехать на улицу Шария Мааруф в отдел реквизита и гардероба и выбрать платья для вечера. Им надо выглядеть как можно гламурнее.

– Для нас это сказочный шанс. – Арлетта выхватила письмо из рук Сабы. – Я знаю человека, который решает участь всех талантов в «Мене». Это Зафер Озан! Он абсолютно замечательный и очень-очень богатый. Ты можешь не беспокоиться за свое будущее, если он обратит на тебя внимание.

– Откуда ты его знаешь? – Янина подозрительно сощурилась.

– У нас был бурный роман, – ответила Арлетта, не упускавшая случая подразнить Янину. – Он был божественно щедрым. От него пахло сандалом. Мы ездили в пустыню, в его шатер. Как-то он подарил мне бриллиантовое колье за миллион фунтов, – добавила она, обращаясь к Сабе.

– Ох, не слушай ее. – Янина устало прикрыла веки. – Она просто шутит, вот и все.

Мадам Элоиза, строгая и элегантная особа лет сорока, встретила их в дверях отдела реквизита, расположенного в трех кварталах от Нила в подслеповатом и ветхом строении. Когда-то она была манекенщицей у Жана Пату[58], знаменитого парижского модельера.

Ее внушительный рост и скульптурное совершенство шиньона поначалу казались пугающими, но потом ее лицо озарила теплая улыбка. Мадам Элоиза провела девушек через комнату, где стояли ряды вешалок с одеждой, а по стенам тянулись аккуратные полки с париками и коробками.

– Ах, как приятно, – сказала она. – Три красивые девушки. Мне надо подумать.

В дальнем конце комнаты она остановилась возле большого, в пол, зеркала и впала в легкий транс.

– Платья. – Она постукивала пальцем по зубам и бесстрастно глядела на артисток. Доска рядом с ней была заполнена таинственными записями: «Десять париков, Тобрук, свернутый задник и переносной генератор Исмаилия. Десять таитянских юбок, номер 32. «На цыпочках», пять розовых шляп».

Саба стояла в душной комнате, и ее била легкая дрожь. Она слушала рокот пролетавшего самолета, смотрела, как сливаются и отделяются в зеркалах три их отражения цвета хаки и думала о том, что волею судьбы попала в безумный-безумный мир. Три девушки ищут красивые платья, в то время как в Каир, по слухам, вот-вот войдут танки Роммеля или город разбомбит до руин немецкая авиация. Фернес уже обещал, что они скоро уедут из этого города с его неоновыми огнями, ночными клубами и дорогими магазинами. Их вынут из сказочного города и забросят в пустыню, словно конфетки в яркой обертке.

– Вот ты. – Мадам обратила свой взор на Сабу и снова постучала яркими ногтями по зубам. – Темные волосы, оливковая кожа, – бормотала она. – Держи! – Она метнулась к вешалкам, сняла белый чехол для одежды. – Фантастическое платье, сшито из божественной ткани. Я скопировала старый дизайн от Эльзы Скиапарелли, и это… – Она скромно потупилась. – Ну, увидишь сама.

Она извлекла платье на свет.

– О-ох! – Они ахнули, будто дети. В струях воздуха, которые текли от вентилятора, ткань затрепетала точно бабочка; лиф был расшит серебряными нитями, такими тонкими, что они походили на паутинку… Тут рокот самолета усилился до невыносимого грохота, и все поморщились.