Среди компании Слава отметил симпатичную кареглазую девочку. Немного пухленькую, какие ему нравились. Улыбчивую. Может, попробовать с ней познакомиться? Он видел, что она в клубе не совсем своя, скорее из приходящих на мероприятия и уходящих. Ведет себя неуверенно, чувствует неловко.

Ванька улыбнулся брату. А улыбка у него все-таки резиновая… И очки-«хамелеоны».

— Ты любишь живопись? Честно?

Вопрос как вопрос, но что-то насторожило Славу. На миг, самую малость. Как-то уж очень официально спрошено, в лоб. Интонация какая-то… Нет, наверное, показалось, усё в порядке…

— Средне, — признался он. — Вернее, смотря каких художников. Из русских у меня любимый — Васнецов…

— У-у-у! — понимающе улыбнулся Иван.

— Да, люблю его сказки. Сугубо. Русских пейзажистов тоже. И еще у меня любимые — Рубенс и Кустодиев. Но они просто потому, что мне нравится такой же женский тип фигуры, какой и им. Слава не рассчитывал на непонимание. Скорее ждал еще одной понятливой улыбки. Мужик мужика всегда сечет. Хотя насчет пышек — дело вкуса. Но Иван вдруг словно стушевался и даже скривился. С чего вдруг? Что за криминал?

— А-а-а… — разочарованно мотнул он головой. — Нет, у меня не так, совсем не так…

И сразу закруглил разговор. Ну и ладно, пусть себе греется возле худых на здоровье, Слава не против. Усё нормально.

Подошли к полотнам Врубеля. Слава не любил его картин, но творческой и личной судьбой художника интересовался по принципу: знай правду об обжегшемся, чтобы не обжечься самому.

Все расселись на удачно оказавшихся свободными стульях, выстроившихся в ряд, и гид-артист стал рассказывать об огромнейшем панно, где изображен корабль, везущий тело покойного гусляра.

— Но он ведь лежит мертвый! Как же он играет на гуслях?! — спросила наивная кареглазая булочка.

— Ему мертвому вложили в руки гусли, — объяснил балерун, даже не усмехнувшись, и по-свойски, свободно обнял девушку за плечи.

Эрудированная кареглазая пышечка осведомилась о жене Врубеля, еврейке, служившей художнику моделью.

— У Врубеля перемешались не только духовные слои, у него были и проблемы, так сказать, ниже пояса, — серьезно вещал самодеятельный гид. — У него есть полотно — ужас! — где Христос стоит с руками, сложенными вот здесь, — наглядно показал он. — Да-да! Причем стоит в профиль. Лично я не осмелился бы нарисовать такое. А Врубель изобразил… И вот этого… Это же дьявол, понимаете, дьявол!

Артист указал на знаменитого Демона. Рассказал, в чем эффект картины, — штаны-шаровары голого до пояса смуглого восточного духа тьмы как бы приобретают стать камня, торс будто растет из тяжелого камня…

Тэк-с… А ведь точно, господа, подумал Слава. И сколько я видел репродукций, до меня никак не доходило, что это — шаровары. Казалось, действительно камень какой…

Напоследок подошли к скульптурным круговым барельефам Врубеля. Пышечка обменялась со Славой впечатлениями:

— Смотришь — и прямо ужасаешься! Так слеплено, словно это все — вполне конкретное, виденное во всех подробностях. Нет, наверное, точно, что-то было у Врубеля с головой нехорошее. Он и впрямь видел этих демонов, живых, реальных, видел в прямом смысле!..

Они познакомились. Поулыбались друг другу. Друг друга запомнили…

Потом был зал Рериха. На одной картине замысловатый сруб уходил в картину мироздания.

— А вот в пространстве как бы висит — такое неясное очертание, но виден треугольник с глазом внутри. Это ведь масонский знак, правильно? — спросил Слава.

Кареглазая булочка по имени Лена стояла рядом. Ванька хмурился и кривился.

Балерун хмыкнул и начал новый эмоциональный рассказ:

— Верно! Вся символика масонов была ими взята из культуры Древнего Египта. Рерих воспользовался теми же источниками. — Затем гид перешел к масонским ложам в восемнадцатом веке в России. — Вот у нас стоит здание возле метро «Арбатская», Дом журналистов называется. Это дом масонов!

Ребята дружно изумились.

— Да-да! Потому что раньше в этом доме собирались масоны, факт доказанный, — весело засмеялся балерун. — А теперь журналисты.

Ванька заметил ехидно:

— Ну как? Узнал о своих?

— О каких своих? — недопонял Слава.

— О масонах.

— Я к оным не отношусь.

— Но ты же все время сочиняешь чего-то. И публикуешь в журналах. Значит, ты журналист. А журналисты собираются в доме масонов. Следовательно…

Прикололся… Ну ладно.

— Я всего-навсего переводчик. Сугубо, — отшутился Слава. — Не грузись!

И Ванька засмеялся в ответ. Булочка приветливо и немного смущенно улыбалась.

Слава вспомнил, что в болгарском ресторане нельзя попросить: «Будьте добры, принесите мне чашечку кофе и булку!» Официант ответит: «Кофе — пожалуйста, а булку — не могу, это противозаконно». По-болгарски «булка» — девушка.

После экскурсии все собрались внизу у гардероба. Искренне поблагодарили засиявшего в ответ балеруна.

— Польза прекрасного в том, что оно прекрасно! — изрек он напоследок.

Потом братья раскланялись с Леной и отправились к киоску, где продавались книги, альбомы, видеокассеты.

— Эх, все это не то! — вздохнул Ванька. — И хорошо, и познавательно, но, прежде всего, надо видеть подлинники. Только это трудно — не ходить же в музеи каждую неделю! Поэтому приходится ограничиваться копиями или репродукциями. Многочисленными.

Слава кивнул:

— А можно просто из Интернета взять копию.

Ванька начал смеяться каким-то козлиным смешком.

— Да, можно много фотокопий надыбать в Интернете и их рассматривать… — Он уже захохотал во всю глотку. — А можно даже сделать распечатку на цветном принтере! Или на черно-белом.

Слава тоже захохотал. Оба поняли, до чего легко дойти, шагая вот таким соблазнительным на первый взгляд путем китча. На них стали неодобрительно оглядываться.

Братья дружно надели куртки. Слава глянул на какую-то скульптурку на первом этаже.

— Вот эта мне не нравится, — весело заметил он. — Слишком тощая! — и тотчас осекся. — Ой, Вантос, прости, я говорю от себя. У тебя, как выяснилось, другой вкус. Сугубо.

И тут Иван важно произнес торжественную маленькую речь:

— Да ты меня совершенно не понял! Я не о том, что полная девушка — плохо… Нет, нет! Просто ты так откровенно заявил, что любишь пышное тело… Значит, любишь именно тело, а не душу. А я, наоборот, — я хочу смотреть девушке в душу, а не на ее тело.

Тэк-с, чего же тут не понять, господа? Ясен пень… — вяло подумал Слава. Но сказано как-то напыщенно, ненатурально. Слишком книжно. Что Славу вновь насторожило. Впрочем, это, наверное, своего рода выпендреж юного интеллектуала Ваньки. Молодые, они по-разному выдрючиваются…

— Я, вообще, когда читаю, — строго продолжал Иван, — всегда думаю: а что за герой, что за человек передо мной? Какой он? Чем живет? О чем думает? Что любит? И если об этом ни слова… Зато сочные описания всякого такого вот телесного… А индивидуальности нет… Что тогда это за книга и что там читать?

Верная мысль, подумал Слава.

— Еще меня коробит слащавая пошлость, — рассказывал Ванька. — Раньше я ее не замечал, а теперь стал. Эта слащавая пошлость — свойство тех, у кого что-то не в порядке в той самой сфере ниже пояса. И врачи это подтверждают. Гоголь, говорят, любил пошлые анекдоты…

Насчет Гоголя Слава ничего не слышал. И считал, что трогать великие имена не стоит.

Они вышли на улицу. Слава шагал, освежаясь пивом. Жарко, купил себе бутылочку. Иван покосился мрачно и брезгливо. И пробурчал что-то резкое, неразборчивое… Осуждающая интонация. Ну, в тривиальной ситуации Слава и ему предложил бы пивка выпить, но брат уже признался, что пива не пьет. Вот и первая неувязка. Какой-то он чересчур принципиальный…

— Допивай быстрее, — бросил Иван.

Его вторичная резкость не понравилась Славе еще больше. Ну, не хочешь пива — не пей, но что ты мне в нос им тычешь? Мое пиво — я его пью, что тебе за дело?

Похоже, Иван нос воротил от самого факта — бутылка пива в братской руке. С какой луны он свалился?

— А я когда-то вот по этому переулочку бухой ходил, — бодро вспомнил Слава. — И не только по этому… В старших классах пьяным мог домой заявиться, но дядька на все закрывал глаза.

Никакого криминала Слава в том не видел. Мужик мужика сечет, а какой нормальный мужик никогда не пил? Но тут — снова сюрприз. Все то же непонимание, как на стену наткнулся. Что-то с Иваном это больно часто…

— Ну и ну, — пожал он плечами.

Как-то странно пожал, недоброжелательно. И отвернулся, словно ему противно смотреть на брата. Тэк-с… Слава потянул его за руку.

— Вантос, ты чего? Глянь вокруг — полно народа с пивом! Ты ваньку-то не валяй.

— Просто я такого не понимаю, — хмуро пробубнил младший брат быстро и скомканно, глядя в сторону. — Я давно и однозначно для себя этот вопрос решил. Никакого алкоголя: ни вина, ни пива — ничего. Поэтому я на эти темы не говорю и мне они чужды по образу жизни.

Как отрезал. Тэк-с…

— У меня были с этим серьезные неприятности, и я радикально подошел к этой проблеме, — докончил он и замолк, отвернувшись.

Немного растерянный Слава неловко потряс бутылкой. Да, по Ваньке видно за версту — он мальчик странноватый. А у странных нередко алкоголь дает непредвиденные результаты и плохие последствия. Так что, может, и правильная у него позиция. Ну да ладно, господа. Дальше разберемся. Усё в порядке.

Глава 10

— Паш, зачем тебе все это нужно? — спросила Светлана, домывая посуду после ужина.

Павел сидел рядом и сосредоточенно дымил в окно.

— Что — это? — строго решил он уточнить, хотя моментально догадался, о чем она спрашивает.