Иван тоже чуточку остыл и заулыбался. Но все-таки он очень необычный. Неприятный какой-то. Бедная мама… Шепелявит, улыбка тянется жвачкой, голова набок валится. Одежда не слишком опрятная. Хотя у Славы тоже. Очень опрятными только педики нынче ходят.

— Ладно, расскажи про поход. Что там планируется? — сменил тему Слава.

Ванька сразу оживился.

— Я предлагал бывшие каменоломни под Москвой. Я их знаю наизусть. Туда можно спуститься и полазить. Спускаться, правда, туда надо по веревке, но это несложно. Зато нужно брать факелы и теплую одежду. Там весь год одна и та же температура: плюс семь градусов. Ничего очень опасного нет, если правильно себя вести. Что там могло обвалиться — то уже обвалилось давным-давно. — Он фыркнул. — Даже скелет там сидит у стенки.

Откуда он — разные толки. Но его местные знают, на него шапку надели и сигарету в зубы дали. И имя и фамилию ему придумали — Лёлик Лялькин. В общем, ходить там приходится сгорбившись, но как вылезешь — привыкаешь к свету и к прямохождению. Будто из первобытного мира опять в наш вернулся. Вот такой экстрим. Но наши ребята пещерой не очень загорелись…

— Я их отлично понимаю и присоединяюсь к их мнению, — усмехнулся Слава. — А откуда ты, Вантос, так хорошо те пещеры знаешь?

Брат насупился и вновь стал далеким-далеким.

— Какая разница? Знаю, и все… Бродил там, гулял от нечего делать… А нашим главное, чтобы было где искупаться. В конце концов решили идти на один день на Истру. Для двух дней народ в этом году еще не созрел, еще начало походного сезона. А вот ты мне рассказывал, что читал недавно книжку про паломников. И меня очень заинтересовало, как паломники ходили. Может, нам устроить что-то по этому типу?

Слава чуток удивился. Современный парень явно о паломниках услышал лишь от брата. Видно, раньше вообще краем уха ловил это слово. Или не интересовался? Хотя паломничество нынче — дело обычное. Паломники на автобусах ездят. На шикарных мерсах.

— Ну, это тебе не со мной, а с твоими корешами решать надо.

— Да… — как-то странно замялся Ваня. — Только вот что, Слава… Там никакой выпивки не будет… Даже пива. У нас никто не пьет.

— Ну, не пьет и не пьет, — решил вновь отшутиться Слава. Поневоле приходилось выбирать подобный тон. — И я не буду. Обещаю тебе! Не грузись!

А все-таки странно… Какая-то нехорошая неясность… Но разве плохо, что молодые люди не пьют? Этому же радоваться надо…

— Вот насчет пьянства… — Зудела у Ваньки эта тема. — Я читал Венедикта Ерофеева. И все понимаю. Просто пьянство надо показывать исключительно как беду и трагедию, а не как некий опыт или образ жизни. А у нас ведь такое встречается.

— Ты прав, ясен пень, — согласился Слава. — Но все равно никуда от этого не денешься, жизнь есть жизнь. Пусть не слишком положительная. Так или иначе, люди пьют, и это — часть нашей реальности. Вот объясни мне… Почему вы — вроде нормальные ребята с нормальными интересами — никогда принципиально не берете с собой никуда спиртного, куда бы ни ездили? Ты меня правильно пойми — я не алкоголик и ничего такого…

Снова та же манера. Ванька торопливо отвел глаза и пошел лебезить и тараторить, стараясь сохранить предельную вежливость. Но стало очевидно: он неспокоен от вопроса. Очень неспокоен…

— Мы пробовали брать. Но у нас это не пошло. Как-то ну не вписывается в наше общение спиртное. Поэтому нам лучше, когда его нет, оно лишнее.

Тэк-с, снова-здорово… И никто не потерял лица. Зато все еще раз поиграли в шланги. И Славка — тоже шланг, хотя отлично видел поросячий вызов. Но держался, как себя воспитал.

— Вы все трезвенники, что ли? Откровенные?

Иван кивнул.

— А я таких людей побаиваюсь. — Славу словно нарочно несло.

— Ну, не любим мы пить, — протянул Ванька, снова отводя глаза. Весь уже извертелся. — Нам бы тортик, чаек…

— Да вы, господа, простите, полные тормоза!

— Да почему?! Мы мясо тоже едим! Даже любим…

Весьма оптимистическая нота…

Слава видел: тут есть совершенно четкая причина, о которой брат упорно не хотел говорить. Темнил… В чем тут дело? Почему они не пьют, и явно — сговорившись?

Но Иван мгновенно перевел разговор в другое русло:

— Я не пью потому, что из-за водки в раннем возрасте чуть не погиб. В прямом смысле.

Слава потрясенно застыл. Неужели и у брата тоже был когда-то передоз на грани смертельного?! Почему мать никогда ничего об этом не рассказывала? Как все-таки они далеки друг от друга… Родные братья…

— Я сам из-за водки чуть не погиб, тоже на заре туманной юности, — растерянно пробормотал Слава. — Да-да… Но в отличие от тебя, Вантос, пью — и ничего. Видно, смелее тебя оказался! Хоть и реанимацию перенес, но решил: трус пить больше вообще не станет, а я — буду, только уже с головой на плечах! Что и делаю.

— Нет! — судорожно дернулся Иван. — Я все понимаю и совсем не боюсь. Дело в другом. Я решил иначе. Просто принципиально. Я не вижу смысла употреблять то, от чего становлюсь тупее.

О как! Прямо будто гвоздь забил. Словно по книге прочитал — так же вычурно, напыщенно, отрепетированно и довольно декларативно, как любое общее место. Слава хотел поспорить дальше, поговорить о таком явлении, как алкогольная психоделика, о том, что даже у программиста под влиянием алкоголя иногда рождаются неплохие идеи, не говоря о писателях. Но промолчал. Ладно. Незачем раздражать брата и в дебри лезть. Относится ли алкоголь к психоделическим веществам? Как дословно переводится «психоделика»? «Психо» — «душа», «делос» — «расширять». То есть «психоделический» в дословном переводе — «расширяющий душу». Когда мы пьем что-то крепкое, душа расширяется? Конечно, ведь даже флегматик может рвануться после выпивки плясать под гармошку, раскуется, помирится с теми, с кем поссорился, будет целоваться и толкать шумные речи… Так что по определению душа от вина широка. Можно штудировать книги по теории и практике психоделики, а можно выпить сто граммов — и эффект будет тот же.

По поведению Иван какой-то блаженненький, чуть не юродивый. Наивный вроде, как чистый ребенок. Во всех видит хорошее, замечательное, все такие, мол, славные, добрые!.. А в то же время…

В то же время нет-нет да и мелькнет в нем нечто, что вдруг заставляло Славу сжаться. Какая-то волна секундной агрессии, страха, сигнализирующего об опасности. Откуда опасность? Он не мог понять… Нюхал по всем навыкам своей личной школы ФСБ, но пока без толку. И все-таки никак не мог поверить — неужели Иван так хорошо носит маску, как носил он сам когда-то? И за личиной невинного милого мальчика кроется что-то иное?

Еще Слава списывал многое на свои грехи, на свою достаточно испорченную душу с циничной шкуркой. Нет, говорил он себе, это я такой дрянной, а Ванька и впрямь добрый и хороший. Надо мне каяться и учиться смирению и терпению, как учил Серафим Саровский.

Вообще-то Славка стал неплохим психологом. Когда два года подрабатывал охранником. Идут мимо люди — невольно к ним присматриваешься. Смотришь — где кто работает, какие ключи берет, как с тобой здоровается… И начинаешь понимать, кто какой по натуре. И жизнь твое мнение подтверждает.

Тогда он окончательно разругался с отчимом, заявившим, что такому здоровому парню стыдно сидеть раздолбаем на шее родителей и дядьки с теткой. И нанялся охранять по ночам научный институт, как ни умоляли его дядька с теткой не делать этого…

О своей работе он недавно немного рассказал брату — Слава любил тот период своей жизни. Но тот куражливо, с деланой важностью и несколько саркастичным высокомерием заметил:

— Да, от безделья до многого дойти можно. И напиваться, и матом пулять, и с этими работягами приятельствовать… И ты еще с гордостью все это живописуешь! По-моему, тут молчать надо. И я могу объяснить, почему я завязал! — внезапно заорал Иван. — Мне тогда было двенадцать лет…

Слава ошеломленно глянул на брата. Не может быть! Почему же он этого напрочь не помнит? Какая-то чушь…

— Ну и ну! — закричал он полушутя-полусерьезно. — Вот грязный человек — в двенадцать лет уже пил! Даже я подобным не отличался!

Ванька сидел мрачный.

— Так вот, завелся у меня дворовый приятель, постарше, хулиган, и он меня поил. Мне нравилось, а он поил… И вот однажды я вечером шел пьяный и упал на спину. Очнулся.

— Гипс? — тотчас спросил Слава.

— Шутка банальная! — резко отрубил Ванька. — И что вижу? Рядом с моей шеей, в десяти сантиметрах левее, торчит из земли железный острый штырь. Упади я чуть-чуть левее — я бы сейчас с вами не разговаривал. Вот после того случая я больше ни разу за всю жизнь не взял в рот ни капли ни водки, ни вина!

Слава вздохнул. Почему он так мало знает о родном брате?… А что знает мама? Слышала ли она об этом ужасе?… Бедная мама…

Слава в который раз сдержался. Но обиду затаил. Кто он такой, в конце концов, этот очкастый Вантос, не представляющий себе, что брату приходилось делать?! Например, выбегать посреди глухой ночи из института в окружавший его густой сумрачный парк, заслышав звук включившейся сирены и вооружившись баллончиком? Труд охранников — серьезный, надо следить за порядком и в здании НИИ, и на территории всего парка. Но эти люди, с точки зрения Ваньки, — бездельники. Потому что — пролетарии, вахлаки, вон, матом ругаются, ужас какой! Да еще водку жрут. А он, Иван, стало быть, — человек интеллигентный, культурный, настоящее дело делающий и имеющий право так вот снисходительно, с высоты своего величия, прокомментировать отстойную прошлую жизнь старшего брата-мужлана, не скрывая своего сарказма по поводу ее отстойности.

— Любого идиота, — назидательно изрек Ванька, — такого как твои охранники, сантехники, электрики, можно научить ремеслу, если раз двадцать — тридцать повторить одно и то же. Тут ума не надо.

Иван презирал старшего брата и его знакомых.