— Неправда! Я не равнодушна, иначе я бы так не расстроилась этим ключам от общаги. Я уже свыклась с мыслью делить с тобой один диван, вместе отмечать праздники, завтракать. Я дура, да?

Он придвинулся ко мне вместе с табуреткой и заглянул в глаза:

— Нет. Я тоже этого хочу.

— Тогда зачем договорился о комнате в общаге? — в горле застрял ком, и самое последнее, что мне хотелось это разревется перед Юрой.

— Послушай, тебе не кажется, что ключей тут больше? — он потряс связкой. — Этот от домофона, вот этот от моей квартиры, и только этот от комнаты в общаге.

— Не понимаю.

— Я не для тебя так старался утром. Для себя. Хочу убедиться, что со мной ты останешься, потому что сама захочешь, а не потому что тебе некуда пойти. Смотри, у тебя есть жильё, есть выбор. Теперь понимаешь?

Ком стал больше, и слёзы всё-таки хлынули наружу. Он точно дьявол, я не успеваю за всеми этими многоходовками, и то, что он со мной делает просто незаконно. Юра стремительно влюбляет меня в себя, и у меня нет ни единого шанса против.

— Можно я останусь?

— Конечно, — ответил с облегчением и положил мне ключи на ладони. — Я к другому ответу был не готов. Мне бы пришлось тогда под окнами у тебя с транспарантом стоять и надеяться, что ты вернёшься.

Рассмеялась сквозь слёзы и пододвинула свою табуретку ближе, так что теперь колени некуда было деть. Сидели, постоянно задевая друг друга ногами, касались, смущались.

— А про детскую любовь что скажешь? Я всё ещё не до конца понимаю.

— Это ты моя детская любовь. Я не врал.

— Тогда почему раньше в моей жизни не появился? — сколько он уже живёт с этим в сердце? Он даже из Курска уехал и не попытался объясниться. Как так?

— Видимо, я трамвая ждал, Надя. Ты простишь меня за это? За трусость и нерешительность?

— Я даже не успела обидеться. Но развод ты всё-таки получи поскорее. Как-то странно всё это…

Теперь и он рассмеялся, а затем снова пустил своих демонов в рубку управления.

— Непременно, а пока у тебя есть редкая возможность закрутить интрижку с женатым мужчиной.

Женатый мужчина вновь воспользовался своим целовальным преимуществом передо мной, схватил за плечи и усадил к себе на колени. Шаткая табуретка выстояла, пару раз опасно качнувшись, а вот я сдалась и позволила своему спасителю коснуться моих губ своими очередным крышесносным поцелуем, в котором сейчас не было горечи, а скорее что-то шкодливое и победное. Я выбрала его, а он дождался меня.

13

Юра

— Юра! — позвал меня её звонкий радостный голос.

На самом деле было чуточку не так. Она не выговаривала букву «р», поэтому моё имя звучало Юа. Тут же раздался смех дворовых мальчишек, когда Надя протянула мне руку в вязаной варежке, которая ей явно была велика. Помню торчащую из большого пальца нитку и узор снежинки. Я никогда не стыдился дружбы с этой девочкой. Меня не смущали шутки ребят и их улюлюканье, но я всё равно злился. Всякий раз слыша их издёвки над моей названой сестрой, я хотел раскидать всех вокруг, броситься с кулаками на тех, кто покушался на моё персональное солнце. Но кулаки всегда оставались в карманах и лишь дрожали от бессилия, множа мою клокочущую ярость. Я не хотел, чтобы она увидела меня жестокого, боялся напугать её. Я терпел, закипал, кусал губы и молчал.

— Юа! Где твоя шапка? Надень, а то замёзнешь. Пойдем на гоку, у меня новая ледянка. Покатаемся?

Новый взрыв хохота разразился, когда варежка поймала меня за ладонь. Я резко вырвался и вернул руку в карман.

— Нет!

Непонимание в глазах. Ты не видела зла, Надя. Не знала грубости, и я был первым, кто показал тебе это, но я не хотел, клянусь. Мне просто нужно было прогнать тебя, чтобы никто не глумился над нашим чувством. У нас же было что-то, Надя? Твой свет и моё молчание среди на берегу квакающего болота в летний день.

— Но ты же обещал.

— Да, Юа, ты обещал!

Они дразнили мою Надю, кривлялись.

— Ничего я тебе не обещал. Вали уже отсюда, надоело с тобой нянчиться. И пока к логопеду не сходишь, имя моё больше не произноси! Юра. ЮРА!

Не её я ранил гадкими словами, я себя на куски рвал. Даже мальчишки притихли от моей жестокости и перестали ржать.

— Ю…

Ты осеклась. Не решилась, просто смотрела. По глазам видел, ты не верила мне, искала там что-то. Затем сделала неуверенный шаг ко мне навстречу, и смешки снова стали доноситься со всех сторон. Тогда я грубо толкнул тебя. Ты даже не защищалась, просто шлёпнулась в сугроб, а после долго пыталась убрать мокрой варежкой снег с лица. Он таял. Стекал по щекам. Это же был снег? Я же не стал виновником твоих слёз? Скажи мне, Надя!

— Юрец, это перебор уже. Пойдём. Забей ты на неё.

Не мог. Хотел рвануть к тебе, поставить на ноги, отряхнуть и извиниться. Сказать, что глупо пошутил и, конечно, покатаю тебя. Веришь?! Скажи мне, Надя. Ты искренне целуешь меня сейчас, или ты просто забыла, какой нерешительной мразью я был? Как вместо обычного прости и люблю, я заморозил твоё сердце и разбил своё.

— Всё в порядке? — Надя трогала мой взмокший лоб. До сих не отпускает. Мой кошмар во сне и наяву. — Ты весь горишь.

— От таких поцелуев я не только горю, чувствуешь? — прижал её крепче, и мои губы расплылись в пошловатой улыбке, когда до Нади дошёл смысл моего жеста. Я тут же получил несильный удар в плечо, зато выиграл время. Духу не хватит объясниться с ней сейчас. Рассказать, почему я дрожу как в лихорадке. Я тогда заболел. Не сильнее чем ты, но тоже слёг. И даже в больнице не мог тебя навестить…

Она вскочила на ноги, опасливо поглядывая на мои джинсы, а я заставлял себя не смеяться над её смущением. Трусишка какая. А спать с нетрезвым парнем под одним одеялом вчера не боялась, сейчас-то что случилось?

— Дурак. Ещё раз подобное выкинешь, и точно съеду в общежитие.

— А по подробнее? Как именно мне не делать?

Встал с табуретки и снова сгреб свою гостью в объятья. Мне нравится это. Чувствую, как с каждым прикосновением что-то внутри меня меняется, затягивается дыра в груди, уходит страх. Она рядом, она жива и под моей защитой теперь уже навсегда.

— Так можно? — положил ей руки на поясницу и склонил голову на бок, как послушная собачка.

— Можно…

— Хорошо. А так?

Прижал её к холодильнику, сцепил запястья над головой. Пижама задралась, обнажая нежную кожу. Ничего, мне и одной руки хватит, чтобы держать её. Надя не сильно сопротивляется. Положил ладонь на живот и медленно повёл вверх.

Не отвечает. Дышит, смотрит на меня, ждёт, как далеко я зайду. А я не останавливаюсь. Под моими пальцами ребра. Выше-выше.

Она шумно сглотнула. Или это был я?

— А угрозы, выходит, были простым блефом. Никуда ты не уйдёшь от меня.

Даже если захочет не пущу. Да, я пристроил её в общагу. Но не ради неё. Ради себя. И теперь я спокоен. Но всё равно мучаюсь, мне нужно знать, почему она не сопротивляется, почему позволяет. Благодарность за всё, или собственное желание?

— Не уйду, — говорит спустя слишком долгое мгновение. В глаза мне уверено смотрит. В них нет затаённой обиды прошлого, только ожидание нашего прекрасного будущего. Но я сам пока не готов забыть и отпустить его. потому отпускаю мою разочарованную пленницу.

— Хорошо, а теперь давай, наконец позавтракаем?

Надя

Вот так запросто сидеть рядом, кормить друг друга с рук. Обещать, что этот кусочек вкуснее, чем тот. Смеёмся. Я словно всю жизнь его знала, этот взгляд, движения, улыбку.

Мы вместе помыли посуду и теперь грели ладони о чашки с горячем чаем и дули на пар. Мы же никуда не торопимся сегодня и вообще. Нам просто хорошо.

— О, твоя любимая, — подцепила из стеклянной вазы конфету и погладила пальцем: — Помнишь, протянула её Юре на раскрытой ладони, а он замер, словно его молнией шарахнуло.

— Ты помнишь? — спросил с надеждой и срахом.

А теперь и я зависла. Ну да… Я помню. Юра всегда так долго смотрел на эти конфеты и не решался взять. Приходилось таскать их для него. Так странно, точно я не забывала этого, вот только вместе с этим фрагментом мозаики в сердце начала разливаться тоска по чему-то далекому и ушедшему безвозвратно. Наше детство. Лето, кузнечики, солнце и пруд. Я помню. Но это ушло навсегда, оставив после себя лишь горечь жжёной карамели.

— Да, я помню.

Чудов выхватил у меня конфету, развернул и запихнул целиком в рот, блаженно зажмурившись.

— И это самые вкусные на всём свете конфеты. Сегодня отличная погода, м?

До темноты гуляли. Дурачились, толкали друг друга в снег, а потом вытряхивали его из самых неожиданных мест уже дома.

— Скажешь папе, что мы теперь вместе? — Юра склонился надо мной, пока я набирала сообщение. После утренней взбучки лучше не игнорировать родителя.

— Ага, и про диван напишу, — принялась демонстративно писать отцу, что спим мы с Юрцом в одной постели. Он перепугался, пытался выхватить у меня мобилу и только хуже сделал, когда сообщение отправилось в этой нешуточной потасовке.

— Твою же мать… — с чувством выругался Чудов и схватился за волосы.

— Она тоже сейчас будет в курсе, молодец.

— Я молодец?!

Папа не заставил себя ждать и тут же перезвонил.

— Класс, сам теперь с ним говори, — пихнула ему телефон, а Юра перекидывал его из одной руки в другую, как горячую картошку.

Но ответить всё же пришлось:

— Здрасте дядь Дим. Да не, это шутка такая. Конечно, у меня есть где спать! Пфр, спрашиваете! — он нервно посмотрел на меня и полоснул себя пальцем по горлу. Было сложно сдерживаться и не заржать над его гримасами. — Да, я пришлю фотку. А? Ээээм? Ладно, будем…

Покраснел. Заикающимся голосом попрощался с моим отцом, а потом сполз по стене.