Сергей Богданов. Любовь и ненависть, ревность и зависть к его жене и весь этот коктейль чувств, она пьёт на протяжении, уже многих лет, он для нее как наркотик от которого, она не в состоянии отказаться.

Даже через закрытые окна и тихую музыку в салоне, женщина услышала вой сирен. Она быстро сложила все документы в папку и выключив радио выпрямилась в кресле.

Ну что ж.

Глубоко вздохнула и вышла из машины в тот момент, когда "реанимация" въехала на территорию перинатального центра.

— Понеслась, — проговорила она и направилась к подъезжающей машине.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 38

Переваливаюсь на бок и встаю с высокой кровати, поддерживая низ живота.

— Даша, ты куда опять собралась? Только улеглась? Ей-богу ты похожа на ваньку-встаньку.

Взволнованный голос соседки привлек мое внимание.

— Хочу в туалет, — отвечаю ей и улыбаюсь.

— Какой туалет, ты только там была! Что опять случилось? Из-за чего сейчас-то переживаешь? Ведь врач сказала, что все хорошо с ребеночком, завтра уже будем спускаться в палату, там и увидишь своего малыша, — Ульяна говорит и говорит, а мои мысли текут по другому руслу, голос ее слышу отдаленно, а у самой голова лопается от надумываний — по-другому назвать эти размышления просто нельзя.

Конечно, педиатр приходила — так и не должно быть. Она подходила к каждой роженице и рассказывала всем про их детишек. Вот только подойдя ко мне, она почему-то начала нервничать и, когда я ей задавала вопросы, тупила взгляд в пол. И от этого ее поведения мне стало нехорошо, как-то муторно на душе, будто она что-то скрыть от меня пыталась, но у нее это плохо получалось.

— Дарья, вы успокойтесь, — гладила она меня по руке, — с ребеночком все в порядке…

— Как я могу успокоиться, — перебиваю ее и вырываю руку, — если вы говорите, что он в реанимации лежит?

— Так вы же должны понимать, что мальчик недоношенный и ему нужен особый уход. Поэтому он сейчас находится в инкубаторе для недоношенных деток, — она удивленно вскинула брови, как будто я выдала ей какую-то несусветную хрень.

— Ага, я все это понимаю, — я аккуратно отталкиваюсь от края кровати и отхожу к грядушке крова[О1], опираюсь ладонью на нее. Неожиданно захотелось увеличить между нами расстояние.

— Вы рано встали, — ее голос теряет цвет и теперь в нем не слышно ни одной эмоции.

— На меня внимания вам обращать не нужно, вы лучше расскажите, когда я смогу увидеть Валерочку? — вопрос был в лоб.

— Как только переведетесь в палату, сможете посетить реанимационное детское отделение, — она встала с кровати и направилась к выходу.

— Ульяна, а во сколько обход?

— Надо спросить у медсестер. Сколько сейчас времени?

Девушка до сих пор лежала на кровати и, видимо, не собиралась подниматься. Хотя я, возможно, тоже не стала бы спешить. Но меня что-то беспокоило, словно маленький тревожный звоночек не переставая трезвонил в груди, теребя улегшуюся на дне панику.

— Время, время … — проговариваю еле слышно, обхожу кровать и подхожу к тумбочке, — начало десятого.

— Так, Даш, время только пятнадцать минут десятого, не думаю, что нас так рано посетят врачи.

— Да ты права, — я присаживаюсь на край постели и тут же в руках вибрирует телефон.

На экране высветилось фото мамы. Нажимаю отбой. Я пока не готова с ней разговаривать. В горле ком стоит, понимаю, что если начну с ней разговаривать, то непременно разревусь. Я так задумалась, что когда громко стукнулись о стену двери и в палату ввезли каталку с бубнящей что-то себе под нос девушкой, вздрогнула от неожиданности всем телом.

— Доброе утро девочки, — пробасила медсестра, — у вас пополнение, а то вдвоём, смотрю, заскучали, — хмыкает она, обводя взглядом палату.

— Люд, — кидает за плечо, — ты где застряла, давай быстрее, не одной же мне ее перетаскивать…

А что с лицом, милочка? — это уже ко мне. — У тебя болит что-то? Так сейчас девочку устроим, и я тебе обезболивающее вколю.

— Нет-нет, спасибо, — тут же отнекиваюсь — вряд ли от душевных переживаний может быть обезболивающее.

— Тогда хорошо, а то я уж думала, болит у тебя, что… Люд, ну ты где уснула-то?

— Да здесь я, здесь, — отвечает заходящая в палату другая медсестра, и в ее руках вижу два необъятных пакета.

— Целый гардероб, гребтвоюмать, — рычит она, — ну неужели нельзя взять самое необходимое?

— У всех необходимое разное, давай, бери, там еще две на подходе, так что некогда лясы разводить, — Люда ставит вещи радом с изголовьем свободной кровати и берется за края простыни над головой девушки, а вторая — за края простыни в ногах.

— Раз, два… взяли, — секунда… и девушка уже лежит на высокой кушетке-кровати.

Медсестры засуетились. Когда каталку вывезли из палаты, медсестра еще раз оглядела нас и уже хотела закрыть дверь…

— А вы не подскажете, когда будет обход? — успела задать волнующий меня вопрос.

— Часа через два, может чуть раньше, там две срочные операции, так что девочки… придется подождать, — и захлопнула дверь.

— Ох, Дашка, ложись пока, отдохни… — проворчала Ульяна и закопошилась на кровати.

— Да не могу, Уля, я все-таки в туалет схожу, — поднимаюсь и, проходя мимо новенькой девушки, останавливаюсь.

— Как ты? — вижу по ее лицу, что она еще совсем юная, на первый взгляд ей даже двадцати нет.

— Не чувствую ног, — еле шевелит языком… и блуждающий взгляд пытается сфокусироваться на мне.

— Ничего, ты не волнуйся. Поспи немного, так у всех, ноги чуть попозже отойдут.

— Спасибо, — пролепетала она и прикрыла глаза.

Господи, отчего нам детки так трудно достаются?

* * *

— Даш, у тебя телефон звонил, — сонно бормочет Ульяна, когда я вернулась в палату.

— Спасибо, — шепотом отвечаю.

Беру телефон. Мама. Понятное дело, кто же еще. Глубокий вдох и такой же выдох. Набираю номер и отхожу к окну, чтобы не мешать девочкам.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


— Даша, доченька, ну как ты там? — мама сразу берет трубку и тут же устраивает допрос.

— Мам, да все хорошо, привет, — здороваюсь с ней приглушенно.

— Доченька, мы так волнуемся, а ты не звонишь, — в голосе — море волнения, и струнки моей души дрогнули.

— Мам.

— Даша, — мама всхлипывает в трубку, — ты прости меня старую дуру, я столько тебе наговорила и так себя глупо вела… — снова всхлип, и я чувствую, что у меня самой по щекам тонкими горячими дорожками слезы текут.

— Мам, ну прекрати ты, мне плакать нельзя, шов больно… — отвечаю осипшим вмиг голосом.

— Дашечка, прости…

— Дай трубку… — слышу папин голос, и мои губы трогает улыбка, — Даша, здравствуй, дочка.

— Привет, пап, — хлюпаю в трубку.

— Ох и мать, развела воду, дома нельзя как будто было поговорить. Так, прекрати сопли распускать дочь, — его наигранно строгий голос греет душу, и тепло разливается от него по всему телу.

— Ага, — всхлипываю и размазываю слезы по щекам.

— Ты расскажи, Даша, как ты там? Как малыш?

Вой сирены привлек мое внимание, и я, отвлекшись от разговора, прилипла к окну. По коже пробежала стая мурашек, поднимая каждую волосинку. Вообще мне всегда очень страшно было слышать этот звук, ведь он мог означать только одно — человеку, который находится внутри этой железной коробки, очень плохо.

— Алле, Даш, ты меня слышишь? — вклинился голос отца в мои мысли.

— Ага, да, пап, — а сама отчего-то выглядываю, кого выводить будут, ведь ясно, что за кем-то в роддом приехали.

Тошнота мгновенно подкатила к горлу. Да ну, не может этого быть… мне бы обязательно сообщили, если бы с моим Валерочкой что-то случилось. Прежде чем ответить отцу, прокашлялась, прочищая горло.

— Пап, я тебе перезвоню через минут пять, — и отключилась.

— Что там, Даш? — подала голос Ульяна.

Разбудила я все же соседку по палате.

— Да вон реанимация за кем-то приехала… — голос охрип от волнения.

Смотрю на происходящее в окно второго этажа, а душа у самой леденеет, и сердце где-то в пятках отчеканивает неровный ритм.

— Видимо, кому-то плохо, — прокряхтела девушка, вставая с постели.

Не поворачиваясь на шаркающие шаги по кафельному полу, прилипла к стеклу.

— А-а-а, да вон смотри, тетка встречает скорую, значит, это она вызвала ее, что ли? — тычет Ульяна в стекло.

— Ага, наверное, — поддакиваю ей, а женщина тем временем скрывается под широким козырьком входа в больницу.

Я пытаюсь рассмотреть, кто выходит из роддома.

— Даш, ты что?

— А?

Замираю на миг, осознавая, почему в голосе Ульяны проскользнуло столько удивление — я так увлеклась, пытаясь рассмотреть, кто там, что практически легла на подоконнике.

— Ты что? А вдруг шов разойдется, опять зашивать будут, — она укоризненно покачала головой, — ну ты даешь!

— Да, нет… я просто…

Чёрт, что происходит? Снова послышался вой сирен, и я вернулась к окну. Реанимация с оглушающим шумом выехала с парковки. Следом из-под навеса вышла та же женщина и, неспешно пройдя к автомобилю, припаркованному на стоянке, села в него и укатила следом, а у меня в этот момент по телу дрожь прокатилась.

— Черт, — выдыхаю я и отхожу к кровати, — что со мной не так?

— Ты просто по пустякам волнуешься, Даша, и все близко принимаешь к сердцу, а тебе беречь себя нужно, вон, вещи лучше собирай, скоро уже за нами придут.