— Да, точно, надо отвлечься, тогда и время быстрее пройдет, — вымученно улыбаюсь соседке.

— Вот-вот, а то издергалась вся.

* * *

Напряженная тишина в кабинете заведующей пугала до чертиков. Женщина смотрела то на меня, то на папку, лежащую перед ней на столе. И молчание… гробовое молчание в помещении не нарушали даже настенные часы. Нас окутало пустое тяготящее молчание.

Несколько раз после того, как я зашла и поздоровалась, были попытки заговорить первой, но, взглянув на заведующую, я тут же прикусывала язык. Осознавая, что оказалась в этом кабинете не просто так, а для какого-то конкретного разговора. И по тому, как заведующая вела себя, я поняла, что разговор будет не из легких. Только вот мне интересно, чего он касается? Денег, которые мне придется заплатить за инкубатор, в котором лежит мой Валерочка? Так это и не проблема, у меня есть сбережения, да и родители помогут. Вряд ли тут дело в деньгах… Тогда, возможно, не просто так мое сердце не находило себе место, когда приехала реанимация. Может, с Валерочкой что-то случилось?

Стоило об этом подумать, и грудь пронзила молниеносная боль.

— Что случилось? — я все-таки не выдержала. — Почему вы вызвали меня и молчите? Что-то случилось с ребенком? Так вы мне так и скажите сразу, что мучать-то?! — на последних словах голос дрогнул, и губа нижняя задрожала. Я поднесла ладонь ко рту, прикрывая его.

— Мамочка, вы успокойтесь, — бесцветным монотонным голосом произнесла женщина, — я вас позвала сюда не для того, чтобы вы мне истерики устраивали. Вопрос хочу вам задать…

— Так задавайте, — сквозь пальцы шиплю я.

Заведующая открывает папку и переворачивает ее ко мне, двигает к краю ближе, так, что мне теперь видно содержимое.

Пробегаюсь глазами по шапке. Не может этого быть… откуда она у неё?

— Где вы это взяли? — срывается голос на шёпот. — Что всё это значит?

— Так вы подтверждаете, то что лечились в психдиспансере? [О2]

Я закусываю нижнюю губу.

— А даже если и так, что с того? — вскидываю я подбородок и вытягиваюсь в струнку, расправляя плечи настолько, насколько мне позволяет тянущий внизу живота шов. — Я прошла курс лечения и реабилитацию.

— Да, я вижу, что написано. А когда вы делали ЭКО, согласовали это с мужчиной, от которого рожали ребенка? Он был в курсе этого? — женщина постучала пальцами по справке.

— Что? — в первые мгновения мне показалось, что я ослышалась. — Ещё раз повторите, что вы сказали?

Женщина то ли не заметила в моем голосе скрытого сарказма, то ли сделала вид, что не заметила, но она подалась вперед, оперлась локтями на стол и посмотрела мне в глаза.

— Конечно, повторю. Когда вы делали ЭКО, вы согласовали это с отцом ребенка? Вы знали, что он может забрать его у вас?

— Вы, наверное, что-то путаете… — специально кошу взгляд на ее бейдж, — Маргарита Павловна, или меня с кем-то путаете, хотя… — кидаю взгляд на стол, где лежит папка с моими документами, — вряд ли, но давайте тогда проясним…

— Давайте, — женщина сложила ладони домиком и уставилась на меня немигающим взглядом, а я почувствовала себя школьницей на экзамене. Что за херня?

— Прекратите со мной разговаривать в таком тоне! — тут же вспылила я.

Это какая-то тупая ошибка, что значат её эти слова «отец может забрать ребенка»? Ледяной ужас полз по позвоночнику мерзкой сколькой змеей. Тошнотворный комок противного чувства необратимости подкатил к горлу. Что-то здесь не так. Что-то произошло — я это чувствовала.

— Я с вами нормально разговариваю, Дарья, просто хочу понять, кто из вас лжет… вы или отец вашего ребенка?

— Прекратите пороть чушь! — тут же перебиваю женщину. — Как вам не стыдно?! Мой муж мертв, понятно… — я кричу, хотя звук долетает будто отголоском из-за толстой перегородки.

— Так я и не говорила, что отец ребенка ваш муж, Дарья…

— Что?

Поперхнулась и закашлялась из-за ставших поперек горла слов.

— Уж не знаю, что у вас произошло и как все это получилось, но … — она открывает ящик стола и вытаскивает оттуда файл, в который вставлен лист бумаги, — вот, смотрите.

Протягивает мне его, а я не могу руку поднять, не могу взять этот файл, потому что пальцы свело судорогой и разжать их нет ни, желания, ни сил.

— Что там? — осипшим голосом спрашиваю.

Женщина чуть прищуривает глаза, очень трудно разгадать эмоции, которые она скрывает.

— Я думаю, Дарья, вам лучше самой ознакомиться с документом, — она кладет его на стол, встает с кресла и бегло оглядывает меня. В этот момент звонит стационарный телефон. Заведующая поднимает трубку. — Да… Да, сейчас спущусь. — Кладет трубку на рычаги. — Мне нужно отойти, минут через десять вернусь, — она проходит мимо, и меня обволакивает тяжелым запахом ее парфюма. Странно, что я не почувствовала его сразу, — дождись меня. Нам нужно поговорить после того, как вы это прочтете.

— Хорошо, — отвечаю ей в спину.

Дверь громко хлопнула, и я вздрогнула от этого звука. Так. Нужно собраться. Я уже давно не тряпка и привыкла, что жизнь меня бьет кирпичом даже не по голове, а по лицу, и мне приходиться постараться, чтобы извернуться, уходя от этих ударов.

Дыхание перехватывает от первых же слов, написанных на бумаге. В глазах темнеет, голова идет кругом. Хватаюсь онемевшими пальцами за край столешницы, чтобы не упасть.

За что? За что со мной так? Господи, что я сделала в этой жизни не так?

Когда мошки перед глазами, наконец, утихомирились, и меня перестало вести вбок, я глубоко вздохнула, трясущимися пальцами ухватилась за краешек файла и положила себе на колени. Въелась в текст взглядом, изучая каждую сточку, каждую букву, каждую точку — все, дабы зафиксировать в памяти то, что станет последней каплей терпения.

* * *

Я вышла из кабинета заведующей спустя час. Выжатая, как лимон, но с твердым решением, что НИКОМУ не позволю забрать моего ребенка. И этот лже-отец, нарисовавшийся на горизонте, мне не помеха. Заставлю ответить за мои страдания каждого, кто встанет на моем пути. Хватит. Я не груша для битья. И в этот раз не позволю низшим чувствам взять над собой вверх. Теперь мне есть за кого бороться. Есть ради кого твердо стоять на ногах и жить.

Доковыляв до лифта, я спустилась на свой этаж и, еле передвигая ногами, дошла до палаты. Бесформенным кулем свалилась на кровать. Надо отдохнуть — это последнее, что промелькнуло в голове, а дальше — забытьё в кошмарном сне.

Глава 39

Два часа я находилась в кабинете Вербицкого Андрея Васильевича. Два часа беспрерывного разбирательства так и не принесли никаких плодов. Я только все больше и больше убеждалась в том, что мир несправедлив к тем, у кого в кармане нет достаточного количества звонких монет.

— И что вы мне прикажите делать, Андрей Васильевич? — я смотрела главврачу прямо в глаза, не отводя взгляда ни на миг.

— Здесь только один вариант, Дарья, и я вам его озвучил. У отца ребенка есть полное основание забрать его, к моему глубочайшему сожалению. Никто из нас не думал, что он изменит решение и захочет забрать его.

— Ну, мне от этого не легче, Андрей Васильевич, — осипшим голосом отвечаю ему.

— Понимаю, Дарья, и мне очень жаль. Действительно жаль, — он замолкает и о чем-то задумывается.

— Я к вам пришла за помощью Андрей Васильевич, но, как понимаю, от вас я ее не получу. Что ж… — устало поднимаюсь со стула, — этого не избежать. За своего ребенка я намерена бороться. И меня не волнует, кто его отец… — на секунду запнулась, проглотила ком горечи. Если бы он только знал, как это страшно, закрывать глаза по ночам и, лежа неподвижно, кусать до крови губы и понимать, что ты ничтожна в этом мире. И что тем, кто значимее и выше тебя по статусу, плевать на таких мелких сошек, как я. Забрать ребенка, как оказалось, для НИХ — плевое дело, тот комочек твоего естества, который ты вынашивала девять месяцев, переживала, плакала, боялась, что во время беременности что-то может пойти не так. Просто в один миг взяли и отняли. — Я буду подавать на клинику в суд. Извините.

Вербицкий продолжает хранить молчание. Я разворачиваюсь и, чувствуя, как мне в спину въедается тяжелый взгляд, когда выхожу из кабинета. Уже захлопнув за собой дверь, облегченно выдыхаю, смотрю на телефон и выключаю диктофон. Отлично! Сохраняю запись и, больше не задерживаясь в этом здании ни на секунду, покидаю его.

Расположившись на заднем сиденье такси, называю адрес и, подключив гарнитуру к телефону, еще раз прослушиваю наш разговор с главврачом клиники. Порадовало, что мужчина не отказывался от того, что это их специалист совершил ошибку, думаю, это один из самых важных фактов в этом деле. Тут даже разговоров не может быть о том, что моего ребенка может забрать якобы его отец. Для меня этот человек пришелся донором спермы — только и всего. Сердце кольнула непреодолимая тоска, когда вспомнила тот момент, когда Вербицкий сказал о том, что у нас с Валерой не получилось бы завести ребенка из-за патологии. Боже мой! Как это все сложно! Мне порой кажется, что это не моя жизнь, что я попала в параллель. Туда, где нет ни одной белой полосы, только черные, где страдания сменяются болью, а печаль — горем, и никак иначе. Душа не прекращает саднить кровоточащими ранами, выть от этого всего хочется. В который раз задаюсь вопросом, что же я могла натворить в прошлой жизни, за что сейчас так расплачиваюсь?

Из раздумий меня вывел голос таксиста.

— Прибыли.

— Пятьсот пятьдесят? Правильно?

— Да, — сухо подтвердил он.

Протягиваю купюры мужчине и выхожу на улицу.

— До свидания, — и захлопнула дверь.

Поворачиваюсь лицом к старинному каменному зданию, два крыла которого соединяет большая полукруглая арка. Коротко выдыхаю и захожу под ее своды. Кованая калитка не заперта, поэтому беспрепятственно прохожу внутрь. Не знаю, чего я ожидала увидеть, но точно не облезшую железную дверь с перекошенной табличкой "Санкт — Петербургская Городская коллегия адвокатов".