Питер сидел, потупив глаза, он проклинал себя за то, что забыл спрятать злосчастный пакет и оставил его лежать на видном месте.

Ольвия стояла счастливая и смущенная.

– Отличное платье – сказала Джастина. – Теперь именно такие и носят.

Ольвия рассмеялась.

– Но ведь вы еще не видели его на мне.

– А вы примерьте, – предложила ей Джастина.

– Да, как-то неудобно, – пожала плечами Ольвия.

– Что вы, что вы, – поддержал свою жену Лион.

Джастина посмотрела на Питера. Тот сидел молча, нахмурив брови. Ему все это было неприятно. Он хотел быть с ней вдвоем и только вдвоем. И чтобы никого рядом – никакого Лиона, никакой Ольвии.

Они были лишними, они мешали. Ему так хотелось взять Джастину на руки и целовать, целовать, доводя себя до исступления. Ольвия стояла в нерешительности, поглядывая на Питера, который, она не понимала почему, был недоволен.

– Пойдемте, я вам помогу, – Джастина встала с кресла.

Вскоре из спальни донесся их возбужденный разговор.

Лион усмехнулся:

– Женщины всегда остаются женщинами. Питер в ответ пробормотал что-то невнятное.

– Вы не представляете себе, что для меня означает ее смех, – прервал короткое молчание Лион.

Питер удивленно посмотрел на него.

– В последнее время у нас не ладились отношения и все это было по моей вине.

– Но сейчас, надеюсь, у вас все в порядке? – спросил он у Лиона.

– О, да, конечно, благодарю вас, – ответил тот. – Сейчас у нас, слава Богу, все хорошо.

При этих словах Лион рассмеялся.

Их прервали оживленные голоса Ольвии и Джастины. Женщины спускались по лестнице. Лион поспешил им навстречу. Растерявшийся Питер немного помедлил, но потом пошел следом за ним. В тот вечер Ольвия была хороша, как никогда! Платье подчеркивало ее стройную фигуру, а декольте придавало ей особый шик и сексуальность.

Питер застыл от изумления. Он не знал как себя вести. Перед ним стояли две женщины, обе принадлежали ему. Он восхищенно смотрел на Ольвию и искренне радовался ее новому платью, но все-таки она была серой мышкой в сравнении с обворожительной красавицей Джастиной.

Питер встретился взглядами с Джастиной. В глазах ее он видел холодноватый блеск. Она решила быть жестокой до конца:

– Декольте сейчас в моде, разрез совсем небольшой. Я едва уговорила Ольвию выйти сюда. Она пообещала мне, что будет надевать это платье только при муже.

– Нет, – возразил Питер. – Пусть надевает когда захочет. Я отнюдь не ревнивец.

Он снова встретился взглядом с Джастиной. Ольвия кружилась, подол платья поднялся. Одна нога полностью оголилась – с боку был глубокий разрез, чуть не до самого бедра. А Питер подумал, что если бы на месте жены была Джастина, то это было бы выше его сил. Он был смущен и не знал куда деваться. Лион же наоборот стал изображать из себя галантного кавалера и опять помог Ольвии убрать посуду со стола.

Питер стоял возле стены, делая вид, что разглядывает картину. Как только они остались вдвоем, Джастина взяла его за руку:

– Я приду завтра в шесть, – шепнула она.

Питер хотел обнять ее, но она ловко увернулась и тоже пошла на кухню. Там Лион беседовал с Ольвией. Они ни о чем не догадывались, ни о чем не подозревали.

Ольвия считала себя счастливой женой. А Лиону было приятно видеть Джастину снова цветущей, улыбающейся, с блеском в глазах. Правда он не мог понять – почему. Раньше он никогда не задавал себе подобных вопросов. Природная уверенность в том, что у него все должно быть в порядке, не позволила ему сделать этого и теперь. Питер стоял и слушал, как на кухне громко разговаривают и смеются. У него кружилась голова, подкашивались ноги.

«Боже, как они глупы. Они не знают настоящей жизни, настоящего счастья!» А он был счастлив, потому что Джастина любила его. И завтра вновь наступят сладкие минуты блаженства…


В актовом зале колледжа стояла мертвая тишина. Только что закончилась «прогонка» спектакля, который студенты готовили к очередному фестивалю, и все актеры, не успевшие снять костюмы и смыть грим, сидели в зале. Не слышно было возбужденных возгласов, никто не обсуждал игру своих товарищей, не шептался, не назначал свиданий.

И это было понятно. Ведь в зале присутствовал сам Питер Бэкстер. Актеры проклинали себя за то волнение, которое их охватило, когда они узнали, что спектакль будет смотреть сам маэстро. Никто из них не мог даже мечтать о том, что когда-нибудь знаменитый режиссер будет оценивать их игру. Они прекрасно понимали, что Бэкстер – один из самых известных в мире театральных профессионалов. И то, что он снизошел до просмотра жалкого любительского спектакля, было для них непонятно. А все непонятное пугает и заставляет делать ошибки.

Никто из них не догадывался об истинной причине такого демократизма лондонского бонзы. Питер, прекрасно понимая, что все ждут от него каких-нибудь слов, не торопясь, с достоинством вышел к сцене и, повернувшись, стал напротив притихших студентов.

Окинул взглядом взволнованные лица, посмотрел на Джастину, сидевшую среди своих питомцев, и усмехнулся.

Вначале он хотел просто посмеяться над всем этим карнавальным действом, которое только что отшумело на сцене. Но потом он подумал, что Джастина ему этого не простит. И тогда он решил оставить свою спесь и поговорить с молодыми людьми всерьез и начистоту. Спектакль ему не понравился. Он был откровенно неудачным, но в то же время назвать актеров полностью бесталанными он не мог. От его профессионального взгляда не укрылось и то, что из двух-трех в будущем могут выйти неплохие артисты. Но это при условии, если они будут работать. А работать нужно, забыв про все на свете, целиком отдав свою жизнь любимому делу. Только тогда может выйти какой-то толк. Хотя, это можно сказать не только про театр. Так – в любом деле.

Питер снова посмотрел на актеров, на их дурацкий грим, на клоунские костюмы, которые, по задумке постановщика, должны были вызывать смех в зале.

– Комедия… – негромко произнес он. После этого слова студенты все, как по команде, подняли глаза на него. Он продолжал:

– При кажущейся простоте, комедия – самый сложный жанр театрального искусства. Потому что если комедия – ради комедии, то это не театр, а цирк, балаган. В театре же жанр комедии используют для того, чтобы выразить глубокие идеи. Главное достоинство комедии заключается в том, что она одновременно и занимательна и серьезна. Ведь юмор по своей природе глубоко философичен.

Питер улыбнулся лукавой улыбкой.

– Я прекрасно понимаю, что вы сейчас обо мне думаете. Вот мол, пришел старый дурак и будет нас – молодых – учить жизни. Поверьте мне – это не так. Я не собираюсь вас учить жизни. Но если вы хотите от меня услышать мнение о театре, то тут мне есть что вам сказать. И любой мой совет, любое мое слово выстрадано мною за долгие годы. Самое главное – вы должны осознать, что жизнь не так поверхностна, как кажется на первый взгляд. Но в то же время надо уметь говорить о самых серьезных проблемах легко и доступно. Люди постоянно пытаются упорядочить хаос, а добившись своего, испытывают острое чувство потери. Это происходит оттого, что жажда хаоса глубоко органична для человека. А поэтому мне импонирует та тема, которую вы разрабатываете. В вашем спектакле, в этой новой, на первый взгляд, комедии, кроется глубокая серьезная мысль. Ваши герои ищут счастье, но оно оказывается призрачным, потому что они подменяют понятие счастья, так необходимого всем людям, просто общепринятыми нормами поведения в обществе. А про таких людей очень хочется сказать, что они были бы счастливее, если бы не были такими счастливыми.

В зале раздался смех. Студенты потихоньку стали приходить в себя. И, что самое главное, он действительно не собирался их учить жизни.

Как бы в подтверждение этого, Питер продолжал:

– Театр – великая вещь, потому что он может показывать людям как надо жить, не насилуя их при этом. Ведь очень часто бывает, что люди хотят помочь другим организовать их собственную жизнь и причиняют при этом больше вреда, чем пользы. И это серьезная проблема. А потому, хоть театр и высокое искусство, мы не должны бояться говорить на сцене о чисто житейских проблемах. Но при том вы должны иметь четкие моральные критерии и уметь убедительно, логично отстоять свою точку зрения. Вы знаете в чем главная особенность современного театра? – обратился Питер к притихшим слушателям.

Молодые люди потупили взоры.

– Вы наверное думаете, что это – показ абсурдности жизни, – Питер усмехнулся. – Но это только следствие, а первопричина заключается в том, что главная тема последних десятилетий – это поиск счастья. А абсурдность жизни… от нее никуда не убежишь. Ведь сам театр – это глубоко абсурдная, иллюзорная вещь. Достаточно пропустить одну реплику, сделать неправильное движение – и весь тщательно продуманный замысел разобьется вдребезги. В молодости все горячие и честолюбивые, и каждому хочется выразить свои чувства, свое понимание мира. Но при этом вы должны помнить, что никогда не сможете высказаться до конца, потому что стоит поставить точку и сразу же начинаешь понимать, что сказал не все, что осталось еще что-то недосказанное. И тут честолюбие должно стать главной чертой характера: я еще не сказал всего!

Возможно это вечное стремление к совершенству, но как только мы перестаем к нему стремиться, мы перестаем быть живыми людьми. Потому что смерть – это не то, когда тебя кладут в гроб.

Мертвый человек может прожить еще долгие, долгие годы и даже десятилетия.

При этих словах Джастина с любовью посмотрела на Питера.

– Я наверное надоел вам своими рассуждениями. Они немного путаные, за что прошу извинить меня, ведь я не готовился специально, как к лекции. Да этого вы от меня и не дождетесь!

В зале опять захлопали.

– В конце хочу сказать только одно – самая страшная опасность для театра – это стать банальным. И самая большая сложность тут заключается в том, что нет никакого математического правила, по которому можно высчитать, банален ли спектакль или нет. А поэтому результат будет целиком и полностью зависеть от вас. Но одно могу сказать совершенно определенно – театр должен быть мудрым, честным, смелым и оригинальным.