– Никто не интересуется мной! – с раздражением воскликнула Джастина.

Лицо ее вспыхнуло. Впалые бледные щеки заалели краской.

– И вы, доктор, занимаетесь мной потому, что вам за это платят. Оставим все пустые разговоры. – Джастина резко встала со стула.

Внутри ее все переворачивалось. Теперь она была уверена в абсолютной бесполезности лечения. Этот человек, хоть он и доктор, оказался беспомощным и недалеким. Возможно, она в чем-то ошибалась. Ведь вылечил же он десятки людей, но не ее… И никакие порошки и таблетки, никакие уколы ей не помогут, потому что бессильны сделать ее счастливой, вернуть любовь, а без этого она никогда не придет в себя, никогда не станет жить нормальной жизнью.

Она вновь почувствовала себя брошенной и одинокой.

– Вы думаете, что можете управлять мною? – резко выпалила она.

Джастина стояла уже у двери.

– Попробуйте заставить меня влюбиться в вас, – в голосе ее звучала ирония. – Пока, во всяком случае, вы не произвели на меня впечатления!

Она хотела говорить еще, высказать этому твердолобому медику все, что она думает, но судорожный комок сдавил ее горло. Чтобы не разрыдаться здесь, она выскочила в коридор.

Проклятье! Проклятье! Никто не понимал ее. Она была одна со своими чувствами и переживаниями.

Джастина бежала по свежевымытым коридорам больницы, слезы градом сыпались из ее глаз. Теперь она ужасно сожалела, что согласилась на эту беседу. Разговор ни к чему не привел, а только еще больше разбередил ее душу.

Медсестры и санитарки только сочувственно провожали ее взглядами и качали головами: совсем безнадежна!

Джастина открыла дверь своей палаты. На стуле у подоконника сидел Питер. Он уже давно ждал ее.

В руках он держал большой букет ярко-красных роз.

Увидев ее, Питер хотел что-то сказать, дернулся с места, но Джастина сделала знак, приложив ладонь к губам.

– Молчи, ничего не говори.

Почему-то ее совсем не удивил его приход.

Она легла на кровать, накинув на ноги клетчатый плед. Лицо и даже волосы на ее висках были мокрыми от слез.

Питер положил цветы на тумбочку, подошел к ней, наклонился.

Она осторожно отвела его руку. Он достал носовой платок, который на этот раз был у него в кармане, и протянул ей.

Она взяла, вытерла лицо и сказала:

– Если хочешь что-нибудь сделать, – она указала рукой на приемник, стоявший на подоконнике, – вставь батарейки, они вон там, за твоей спиной.

Питер обернулся, взял батарейки с полки, снял приемник. Вошла молоденькая медсестра.

– Миссис Хартгейм, вот ваше лекарство.

Она протянула Джастине белый пластмассовый поднос, на котором в таких же белых пластмассовых тарелочках, лежали таблетки и стоял стакан воды.

– Спасибо.

Джастина высыпала их в руку и взяла стакан.

Медсестра бесшумно удалилась. Питер смотрел на Джастину.

Она казалась донельзя худой, даже дистрофичной. Ее шея еще больше удлинилась, ключицы выпирали так, что по ним можно было изучать строение груди. Она повернулась, чтобы достать что-то из тумбочки, и Питер ужаснулся, увидев ее спину. Лопатки торчали, будто крылья. Все подчеркивало ее болезненный облик. К тому же она вела себя так, что нагоняла тоску. Раньше это было совершенно не свойственно Джастине. С ней определенно что-то случилось. В этом Питер уже не сомневался.

– Таблетки – первый сорт! – сказала Джастина неестественно радостным тоном и улыбнулась. – Просто чудо.

От худобы ее рот казался неимоверно большим. Некогда ослепительная улыбка вдруг превратилась в оскал, от которого Питеру стало не по себе.

– Вот от этой – спишь двое суток напролет, – сказала она все с той же неестественной улыбкой.

В голосе ее была ирония. Она пыталась подражать доктору.

– Очень рекомендую. А вот эта – повышает аппетит. – Джастина показала два шарика в твердой оболочке.

Затем она взяла с тарелки третью таблетку:

– А эта – для веселья. Проглотишь и хохочешь в одиночестве. Тебе не нужны такие?

Питер старался не обращать внимания на ее издевательские фразы, терпеливо вертел в руках приемник.

– О, мне и так неплохо, спасибо, – пробормотал он.

– Ты уверен? Наступила короткая пауза.

Питеру не хотелось с ней спорить. Он видел ее состояние и понимал, что задевать ее сейчас небезопасно. Она взяла стакан и положила в рот одну таблетку, отпила глоток.

– Как поживает Ольвия?

Питер вертел в руках приемник, не поднимая головы. Он боялся ее взгляда. В нем была видна какая-то сумасшествинка.

– Как обычно, – уныло ответил он. – Без перемен.

Джастина продолжала глотать таблетки, запивая их водой.

Оба молчали. Питер не знал, о чем говорить с бывшей любовницей. Совсем растерявшись, он не находил нужных слов. Он видел, что Джастина не в себе. Одним неосторожным словом, жестом, взглядом он мог вывести ее из такого хрупкого равновесия. Да и вообще – все разговоры были пусты и напрасны. Прошлого не вернуть, настоящее – не поправить. Питер тяжело вздохнул.

– Ты исполняешь свой долг, изнывая от скуки? – Джастина бросила на него такой взгляд, от которого у Питера по спине пробежали мурашки.

– Ну что ты, Джастина, вовсе нет!

Он встал и поставил приемник на тумбочку.

– Все, готово. Можешь слушать новости, интересные передачи…

– Нет, я слушаю только песни, – вызывающе сказала она. – В них – правда. Чем глупее, тем правдивее. В этом есть свой смысл.

Она привстала, взбила подушку и села, опершись на подушку спиной. После этого она включила приемник. Играла музыка.

Как назло, это оказалось «Влюбленная женщина».

– Знаешь эту песню? – Джастина лукаво посмотрела на Питера и стала тихо подпевать, все время глядя на него.

Ей было интересно наблюдать за его реакцией.

Но Питер сидел, потупив взгляд. Он смотрел в пол. Ему действительно не следовало приходить, его визиты раздражали ее еще больше. Джастина злилась, и у нее был повод для этого, но, к сожалению, исправить ничего нельзя. Надо воспринимать действительность такой, какая она есть.

– Ну, что же Джастина, – тихо сказал он. Питер поднялся со своего стула, подошел к ней и наклонился, чтобы поцеловать. Но она резко отвернула голову. Тогда он погладил ее волосы. Они были блестящими, мягкими и пахли по-прежнему. Джастина всегда предпочитала травяные шампуни. Наверное, это была единственная из привычек, которой она еще не изменила.

– Я приду еще, – тихо сказал он.

Питер коснулся ее руки и, опустив голову, поспешил к двери. Она проводила его долгим пристальным взглядом.

– Не утруждай себя, Питер, – бросила она ему в спину. – Больше не приходи. Можешь сказать всем, что твоя миссия выполнена. Сумасшедшая становится нормальной!

Последние слова она произнесла подчеркнуто презрительно и резко. Она ненавидела его и была права. Питер сам ненавидел и презирал себя. За то, что пришел сюда, за то, что совершил непоправимую ошибку, которую нельзя простить никогда. В душе он ругал себя, обзывая себя твердолобым болваном, ненасытным кобелем и негодяем.

Он не нашел слов, чтобы ответить Джастине и, едва заметно кивнув, вышел из палаты.

Глаза Джастины снова наполнились слезами. Уткнувшись в подушку, она пролежала так очень долго, пока медсестра не принесла ужин. Девушка была совершенно уверена в том, что унесет все назад нетронутым. Однако запах бифштекса и жареного картофеля заставил Джастину подняться. Обычно вид пищи вызывал у нее тошноту и головокружение. Но сейчас она ощущала, как внутри у нее урчал пустой желудок, давно уже не пробовавший настоящей еды.

Нет уж, хватит! Она будет есть. Все развлекаются, пьют, гуляют, веселятся. Даже Питер. Холенный, жирный мешок, даже он живет припеваючи, делая вид, что ничего не произошло.

Она взяла вилку и стала есть салат. Проглотив несколько мелко нарезанных долек помидора, Джастина почувствовала острую боль в желудке. Ссохшиеся за голодания стенки отвыкли от приема пищи. Джастина скорчилась, зажмурив глаза.

– Что с вами, миссис Хартгейм? – озабоченно спросила медсестра.

– Больно. Желудок.

– Все потому, что вы долго не ели. Ведь так нельзя, – назидательно произнесла девушка.

Она села поближе к пациентке.

– Выпейте молока.

Джастина послушно взяла стакан с молоком и сделала несколько глотков.

Молоко было свежее и приятное. Ей стало легче, и она выпила целый стакан.

– Вот и хорошо! – радостно сказала девушка. – А теперь попробуйте поесть.

Внезапно проснувшийся аппетит удивил Джастину. Она жадно ела бифштекс, закусывая его картофелем и салатом.

– Как вкусно!

Она не подозревала, что пища может приносить такое удовольствие.

– Не торопитесь, миссис Хартгейм. Может быть, на сегодня достаточно? – осторожно прервала ее пиршество медсестра. – Желудок может не выдержать такого обилия пищи. Он должен привыкнуть.

– Он может лопнуть? – с насмешкой спросила Джастина.

– Нет, – девушка улыбнулась.

Эта взрослая женщина показалась ей трогательным, наивным ребенком.

– Просто может произойти несварение.

– Ясно, – Джастина отставила поднос. Медсестра удалилась.

И вот она осталась одна в четырех стенах. Начинало темнеть. Джастина включила настольную лампу. Она не знала, чем заняться. Одиночество и тишина навевали грустные мысли. Она хотела освободиться от них.


Лион увидел Ольвию и поспешил ей навстречу.

– Добрый день! – она протянула руку.

– Здравствуйте, Ольвия. Уезжаете?

– Да.

Ольвия замялась. Они с Лионом находились в одинаковом положении и без слов понимали друг друга.

Оба испытывали неловкость: он из-за жены, она из-за мужа.

– Вы купили новый дом или возвращаетесь назад в Лондон? – спросил Лион, пытаясь рассеять возникшее у обоих замешательство.

Ольвия оживилась.