…Шло время, Виктор стал для дочери и мамой, и папой, и другом, и учителем. А Лиза, безусловно, для Виктора была всем. Нужно было видеть взгляд, каким он смотрел на свою принцессу.

«Сможет ли отец когда-то расстаться с ней, отпустить в университет, выдать замуж, отдать в руки чужому мужчине?» – думала Марина, наблюдая за Виктором. И уверена была, что вот теперь уже никто и никогда не сможет войти в этот дом в качестве жены, не снискав прежде любви и благосклонности Лизы. Девочка его идол, его маленький божок, вокруг которой он неустанно крутился.

Марина млела, когда видела этот отцовский, полный беззаветной любви и милосердия взгляд, устремленный на дочь. Он терпеливо и мягко журил Лизу за ее детские проступки, и, слушая его, было непонятно, ругает или хвалит, столько тепла было в его голосе.

Прошло два года с того памятного дня, когда девочка вернулась в отчий дом. Лиза пошла в школу, отец передал сыну бизнес и посвящал все время дочери. Он носился на своем автомобиле, поднимая пыль на Желтой, стараясь везде поспеть: утром в школу, после уроков на шахматы, привезти на обед, отвезти в танцевальную студию. Он забрал из Харцызска свою старенькую маму. Так и жили втроем, еще завели собаку – немецкую овчарку. И было им вместе душевно и уютно. Летом принимали гостей из Москвы, из Украины. Дружно сидели во дворе за большим столом с коваными ножками, и над Желтой плыл аромат шашлычного дымка, и под звездным низким небом взлетали украинские застольные: «Нэсэ Галя воду, коромысло гнэться, а за ней Иванко, як барвынок вьеться…»

Гости гостями, но по воскресеньям – строго церковь. Лизонька обожала покупать в церковной лавке красивые иконы, и в спальне отца во всю стену разрослось уже подобие иконостаса. Девочка наизусть знала многие молитвы. Виктор, борясь со своими бесами, брал кадило, зажигал ладан и обходил вечером большой дом: «Да воскреснет Бог и расточатся врази его, да бежат от лица его ненавидящие его, яко исчезает дым, да исчезнут…» Не помогло.

Не здешний Виктор – мужчина во всех смыслах привлекательный для одиноких дам, был на виду в крошечном курортном городке и пользовался репутацией религиозного вдовца, верного своей безвременно ушедшей жене. И только он знал, что до сих пор в его паспорте стоит штамп о браке с настоящей живой женой, боевой подругой, прошедшей с ним огонь, воду и медные трубы, и только он знал, какие бесы одолевают его по ночам. Но кому какое дело? И свое сердце держал закрытым.

Но одна смазливая длинноногая кассирша продмага явно ловила его учащенный пульс, наметанным глазом подмечала его подрагивающие нервные длинные пальцы, лихорадочно открывающие толстый кожаный пресс портмоне перед кассой, достающие яркие хрустящие новенькие банкноты с изображением Хабаровска. И реально ощущала флюиды, исходившие от Виктора, уж больно часто заезжавшего именно в этот магазин, хоть и козе понятно, ему было явно не по пути ни с какой стороны.

И еще долго после его ухода у Ирочки перед глазами зависал кадр с кожаным портмоне, с картинкой Хабаровска, и запах денег будоражил ее низкое сознание.

Кто сказал, что деньги не пахнут? Ирочка четко научилась на расстоянии улавливать запах денег лет с пятнадцати. А уже к восемнадцати уехала с «папиком» в большой и славный город Москву. Но папик оказался так себе (с Ирочкиных слов), и она его бросила. На самом же деле вышвырнул ее он, когда девушка окончательно «выела мозг» мужчине своими постоянными требованиями несоразмерными с ее достоинствами. И тогда Ирочка вернулась к маме зализать свои раны, оплакать выброшенные коту под хвост бездарно прожитые два юных года. Мама советовала дочери не отчаиваться, держать нос по ветру, а хвост пистолетом и в следующий раз требовать от «старого козла» сразу и все, чтобы было с чем к маме вернуться.

Единственная доченька была самая красивая, самая талантливая и самая умная – но только для мамы. И слыша такие речи с пеленок, Ирочка действительно о себе так и возомнила. «Ведь я этого достойна!» – повторяла Ирочка слова глупой рекламы, вытянув губки утиной гузкой перед зеркалом.

Через некоторое время Ирочку подобрал очередной заезжий папочка и увез ее тоже в столицу, но уже Крыма. Не спеша с компенсацией использования молодого Ирочкиного тела, он занял выжидательную позицию, дабы лучше ознакомиться с новым персонажем в его бурной жизни. Девушка же хотела все и сразу, как учила мама. Но как известно из истории любого предприятия, если хотеть все и сразу, не получить ничего и никогда! И барышню-таки опять оставили на бобах.

Она переходила из одних папиковых рук в другие и думала: «Ну вот теперь-то точно этот старый козел мне купит и машину, и шубу, и… и… и!..» Но в очередной раз и опять ни с чем возвращалась к маме и прилавку проклятого магазина. Ирочка понять не могла, что до тех пор пока она будет думать о своих мужчинах, как о козлах, история ее будет повторяться. Но понять ей было нечем, вот беда.

А очередной Ирочкин «старый козел» накануне говорил друзьям, потягивая вискарик: «Да мне машину этой дурочке купить, как два пальца об асфальт, но: когда я решу! И не надо на меня так агрессивно наезжать и требовать! А сейчас я лучше в казино выкину эту тридцатку!»

И выкидывал – сначала тридцатку, а наутро – орущую на него в гневе Ирочку, «случайно» подслушавшую о проигрыше в казино.

Юность, а за ней и молодость стремительно уходили, махнув на прощание парусом белой яхты, с которой Ирочку высадили в родном порту, и девушка, протрезвев, стала отчаянно оглядываться по сторонам. От родного перрона отправлялся последний поезд, в который ей необходимо было вскочить. Ирочка запаниковала, засуетилась. Подкачав и наколов все впадинки и трещинки на уставшем личике, ринулась в последний бой искать слепоглухонемого капитана дальнего плавания. Но, увы, в Ирочкиной очереди таких не стояло.

И однажды, когда в ее крошечном мозгу неустанно вились незатейливо мысли о новом спонсоре, перед ней оказался этот местный вдовый с вожделенным памятным портмоне, который, почуяла опытная девушка, ей как раз и подойдет.

«Говорят, у него дочь, – не страшно, любая дочь вырастает и из дома отчаливает. А разница в четверть века меня никогда не пугала, бывали и постарше. И с этим богобоязным справиться будет легко, быстренько забеременеть, тест под нос – и в домик!»

Ключевое слово здесь, конечно, «забеременеть», но Ирочка понимала, что с ее беспорядочными связями с изрядно пожившими и черт-те чем переболевшими за свою бурную жизнь партнерами да с прерванными беременностями – это еще вопрос. Мамочка последнее время покоя не дает, каждый день напоминает дочери, что той на днях тридцатник нарисуется, а у нее ни дитенка ни котенка, ни мужичонка под боком! Тут надо быстро поворачиваться, некогда «клювом щелкать» – донимала доченьку опытная мамаша.

Сама «опытная» жизнь прожила серую и никчемную, а теперь решила еще и дочкину за нее прожить. Рот мамочки закрывался только когда спала – постоянные комментарии, руководство по правильной эксплуатации Ирочкиного тела лились неиссякаемым потоком. И что интересно, уже давно не юная девица слушала мамины советы и старательно выполняла рекомендации. А ведь советчица никогда не была умна, успешна или хоть сколько-нибудь счастлива. Оставшись в юном возрасте без отца, Ирочка постоянно искала ему замену. Ее не интересовали ровесники, а только зрелые, состоятельные мужчины, которые должны были сделать ее счастливой. Должны!

…И мама все устроила – нашлись общие знакомые, напросились подружки с Ирочкой в сауну к Виктору. Мечты сбываются!

Виктор чуть не рехнулся от такой удачи, ну это же чудо! Он уже о такой Ирочке и не мечтал с его-то везением да в его лета! Нет, не могла такая красотка с ногами от ушей на него обратить внимание, не могла. В этом прав был Витя, не на него, а на его движимость и недвижимость обратила девушка свой взор и пригляделась внимательно, прикинула и решила, что подходит ей вдовец. По всем статьям подходит. Берем с маменькой.

Вошла Ирочка к Виктору в спальню и остолбенела – иконостас, что в твоей церкви, вот здесь она и возляжет вроде как на алтарь, принесет себя, деву непорочную, в жертву. А вдруг ей так подфартит, что Виктор совсем спятит и в монастырь отправится, и тогда ей этот дом достанется, и приведет сюда Ирочка молодого и мускулистого мачо – раскатала губу «непорочная».

Однажды даже не выдержала, спросила, но Виктор только улыбнулся: «Что ты, милая? Какой монастырь? Время ли думать о монастыре, когда такая красавица в дом залетела». Вот наконец-то он заживет полнокровной жизнью, наверстает упущенное за последние годы!

А не сбылось, потому как реально красотка вскоре от него «залетела». И с места в карьер начала свой характер показывать и требования выдвигать. Витя еще не успел ее рассмотреть как следует при дневном свете, порадоваться за себя, а тут и огорчения начались. «Денег давай!» – потребовала Ирочка и список выкатила, а в нем все процедуры ухода за красотой неземной, уплывающей на глазах. Витя даже и не подозревал, что все это не от природы-матушки, а за деньги куплено – и густые длинные реснички, и пухлые губки, и сияние кожи, и волосики, какой надо густоты и цвета.

Так что давай, папик, раскрывай портмоне, хрусти купюрами шибче. Тебе же любоваться на красоту, ты и плати. Начал прозревать Витя быстро, но совсем не хотелось, лучше бы ему так и оставаться незрячим. И даже когда ему в уши влили ее же подружки информацию о прежней Ирочкиной жизни насыщенной, все равно находился в эйфории. Отупение по собственному желанию. Ну, информация, ясен пень, не из приятных. Хотя как на нее посмотреть. Можно ведь и гуманно подойти к вопросу, с христианской точки зрения, например, решил Виктор: Иисус Христос отпустил грехи блуднице, когда она ему ноги омыла в доме Симона-фарисея, и сказал: «Иди с миром, прощены все твои грехи!» Стоп. Вот здесь стоп. Куда иди? Нет, оставайся с миром, Ирочка, прощаю твою прежнюю беспутную жизнь и твои грехи, но теперь ты моя и меня будешь ублажать, и мои холодные ноги, пусть не омывать, но уж точно согревать длинными зимними ночами.