Галина Миленина - Желтая гора

Вот и правда жизни! Молитвы, ладан, церковь, посты – все это хорошо, конечно, до определенного момента, пока не возникнет рядом вот такая Ирочка. И не надо себя обманывать.

«Живем один раз, сколько мне осталось – жменька в кулаке, а что там нас ждет после смерти, это никому не известно», – решил Витя. А еще ему нравилось думать, что спасает Ирочку от ее греховного пути. А то ведь если бы она в его руки благородные не попала, то при ее интенсивности личной жизни…

А он ее заботой окружит, вниманием своим драгоценным, спать с ней будет, играть во взрослые игры, а утром в церковь молиться, не согрешишь – не покаешься.

Ирочка не скрывала своего характера и намерений, с первых дней недвусмысленно дала понять, что она стоит денег. И немалых, как выяснилось для Виктора. Но Витя готов был выделить денежки для украшения своего дома и спальни, всяких там рюшей и прочей лабуды, внимательно изучая ценники в магазинах, но положить на тумбочку девочке на мелкие расходы категорически уклонялся. При таком раскладе конфликта было не избежать. И он не заставил себя ждать. И грянул гром на Желтой. На очередное требование денег Витя ответил, что готов проехать с ней до рынка (ну не до Милана же, как ей сдуру показалось, он может!) и выбрать все, что ей необходимо. Девушка истерически рассмеялась:

– Мне нужна конкретная сумма на тумбочке по утрам (долгие годы практики), новая машина и личное пространство! Да, и отпуск хорошо бы проводить отдельно!

– Да мы еще с тобой вместе его не проводили, не жили, я тебя еще не знаю практически, девочка, ты кто? – изумился Витя.

– Ты сказал, я твоя любимая, но не вижу подтверждения твоей любви!

– Сто баксов на тумбочке по утрам подтверждение? И тебе не стыдно?

– А тебе? – парировала Ирочка.

Спешно собрав по спальне свой профессиональный гардероб, впорхнула в подошедшее такси, успев плюнуть на прощание в лицо Виктора любимым словом «Козел!». И отчалила с Желтой Горы, так что пыль столбом.

Бывает, видишь, как другие катаются на Mersedes S 500 новеньком бронированном, тебе очень хочется, но реально понимаешь, что никогда не купишь, и ездишь десять лет на своем Vito. И вдруг тебе выпадает случай приобрести тот самый желанный в нереальных мечтах сто раз намечтанный автомобиль и по очень сходной цене. Правда на нем уже пять-семь владельцев хорошенько погоняли, и кузов покоцали, и кожу салона изрядно потерли, в некоторых местах до трещин, и даже выжгли до дыр, когда пьяными об нее сигареты тушили. Но закрываешь глаза на все эти мелочи и все равно берешь, совладать не можешь со своим «хочу»! И платишь, и берешь. А потом понимаешь, что в обслуживании, блин, машина дорогущая! И уже подуставшая, и не едет так бодро, как бы хотелось, и ты думаешь: «Ну ладно, сколько поезжу, столько поезжу, зато пофоткаюсь».

Как-то так и у Вити с Ирочкой получилось.

Прошло три скучных Витиных дня, и решил он поделиться бедой по-соседски с Мариной. Радостью мы обычно не очень, а вот бедой, пожалуйста, давай, у тебя же тут яма сливная, и я солью свои нечистоты. И вылил с «выходом из-за печки» с предисловием, соломки себе подстелил, чтоб о Марину «не удариться»:

– Ты же умница, помоги понять! И показывает сообщения в телефоне, переписку с Ирочкой.

– Извини, чужие письма не читаю, хочешь, – сам.

И Витя зачитал соседке шедевры эпистолярного жанра: «Я молодая и красивая, не выходила замуж до тридцати, берегла себя для достойного и пришла к тебе без детей от чужих мужиков в отличие от тебя! (Почему Ирочка решила, что у Виктора дочь от мужика?) Ты говорил, что любишь, но я не вижу доказательства твоей любви. Ты не спросил у меня, хочу я жить с твоей мамой? С твоей дочкой? Я не чувствую себя в своем доме, как в своей крепости! Я опросила всех своих подруг, сколько им денег дают мужчины, и все они ответили, что никто никогда не считает! Просто есть место в доме, где они берут сколько надо! И никто не отчитывается! Вот так!»

Виктор дочитал сообщение и поднял на Марину свой печальный взгляд.

– Что скажешь?

– Тебе правду или чтобы понравилось?

– Правду, конечно, – не очень уверенно ответил сосед. – Я отправил дочку в лагерь, маму отвез домой на время и хочу разобраться в своей личной жизни.

– Ну, молодец, конечно. Правильно сделал, – пошутила Марина, но Витя не понял. – Хочешь вернуть Ирочку?

– Хочу.

Ну конечно, хочет, иначе зачем пришел за советом. Зачем от мамы, от дочери избавился…

– Думаю, необходимо сделать следующее: сдать маму в дом престарелых, дочь в приют и устроить где-то «святое место», но не с иконами, как у тебя. А с тумбочкой для денег, чтобы можно было «просто взять, сколько хочешь, и не спрашивать».

– Ну да, ну да, – заерзал нервно на стуле Виктор.

– Решай, сможешь так, Ирочка твоя. Ну не прям твоя-твоя навеки, а пока в «святом месте» святой источник купюр не иссякнет. Как-то так. – Марина помолчала, давая понять, что добавить ей к сказанному больше нечего, но Виктор не сдавался, ему хотелось услышать что-то важное, ценное, что может враз решить его задачу. Или вдруг он сейчас вспомнит какую-то зацепку, деталь волшебную про их высокие отношения и соседка скажет: «Витя, не печалься, все у вас будет хорошо, Ирочка тебя любит, ты классный парень». Или что-то в этом роде. И он уйдет домой окрыленный, в прекрасном расположении духа.

Ну, бред же, очнись уже, Витя, делом займись, у тебя их как всегда полно, и собаку выгуляй, слышишь, в клетке воет? Да, кстати, о собаке. И собака Ирочке тоже не понравилась. Ну что это за порода – овчарка? Негламурная. Бесит.

Через несколько дней Марина, спускаясь с Желтой, услышав за собой звук автомобиля, отступила на обочину. Мимо промчался сосед на своем авто, заворачивая соседку плотной простыней в клубы пыли. «И к бабке не ходи, вернулась Ирочка, рядышком сидит, – подумала Марина вслед счастливому молодожену. – Только нехорошо, не вовремя из дома я вышла, в неловкой ситуации мужчина оказался».

На следующий день Витя позвонил и, между прочим, поинтересовался, не она ли шла вчера в такой большой шляпе, что за ней и лица не видно?

Не она. Спи спокойно, товарищ. А можно он придет? Ему очень важный вопрос обсудить надо…

– А смысл?

– Ну, я объясню, – не понял сосед.

– А Ирочка разрешит?

– Да она к маме пошла.

Цирк шапито.

Она смотрела в окно и видела только петлю. И понимала, никто не виноват, что она выбрала недостойного человека. Это был ее выбор и, значит, только ее вина. Необходимо выйти из этого дома, чтобы не видеть петлю, которая так манит.

В разгар лета вспомнила, как с давним приятелем была в гостях в монастыре, как владыка приглашал приезжать в любое время. Видно, пришло оно, время. Бросила в сумку минимум необходимых вещей и уехала за пятьсот километров от дома.

Мать-игуменья встретила приветливо – провела на второй этаж по крутой винтовой лестнице до кельи и передала ключ Марине – устраивайтесь и спускайтесь вниз, на вечерние правила (молитвы).

Марина открыла дверь и остановилась на пороге в удивлении – полы были точно в такой же плитке, как у нее в прихожей. Чувство, что она у себя дома, появилось с первой минуты. Она огляделась: две узкие кровати по обеим сторонам, маленький платяной шкаф и письменный стол со стулом составляли все убранство кельи. Из окна открывался вид на золоченые купола монастырской церкви, которые ночью подсвечивались электричеством и выглядели сказочной картинкой. Общий душ с туалетом находился в конце коридора.

Она переоделась в черную юбку в пол и такую же блузку с глухим воротом, покрыла голову платком. Когда спустилась на первый этаж в зал для молитвы, все монашки уже стояли на своих местах, а две за клиросом по очереди читали вслух. Молились около двух часов. У Марины от непривычно долгого стояния заболела спина, но сесть на скамейку у стены постеснялась. Решила разделить правила монахинь во всем, почувствовать, каково это быть одной из них.

На следующее утро, а точнее, к половине шестого, она уже спускалась в зал и снова стояла два часа, слушая и повторяя, пытаясь вникнуть в смысл молитвы…

После правил все разошлись по своим делам, а к девяти собрались на завтрак за длинный, уставленный яствами стол. Был пост, из еды на столе только овощи и фрукты тушеные, сырые. И травяной чай. Перед тем как сесть за стол, снова молитва. Во время завтрака одна монахиня читала всем вслух «Жития святых» – ни одной минуты не проживалось впустую, без мысли о Боге, остальные молча ели и слушали – разговаривать во время трапезы нельзя.

Марина не успела поесть, как прозвенел колокольчик, все поспешно встали, снова прочли теперь уже благодарственные молитвы и очень быстро разошлись по своим рабочим местам. У каждой было свое дело, своя служба.

Марине предложили на выбор вышивать бисером по ткани образа святых, на светлой летней открытой террасе, где во множестве стояли вазоны с комнатными растениями. Или же в удушливо-ядовитой от запаха красок, мастерской разрисовывать и украшать камнями деревянные иконы.

Один день она трудилась в мастерской, на следующий вышивала в одиночестве на террасе. Но такая творческая работа, похожая на трудотерапию в психиатрической больнице, была приятная, успокаивающе-убаюкивающая, даже и не работа вовсе, но ей не приносила облегчения. И Марина поняла, что сейчас ей хотелось тяжелой, черной работы-наказания, до седьмого пота.

Матушка удивленно выслушала ее просьбу, но удержалась от комментариев. Объяснила, что в монастырском огороде и в птичнике трудятся монахи из мужской половины монастыря. Так что из грязной – газоны с цветами, мытье полов и кухня. Марина выбрала полы.

Она усердно скребла, вычищала, вымывала все уголки помещений, как будто отмывала себя, свое вывалянное в грязи тело. С волнением вошла в зал, уставленный иконами, где они совершали свои молитвы, для этого зала, матушка предупредила, даже инвентарь был особый.