Екатерина Янова - Жена из прошлого

— Пусть только попробуют. Я с ними контракт расторгну! А вообще подумай, нужна ли тебе эта работа?

— А ты что, хочешь превратить меня в домохозяйку? Нет уж. Я не согласна.

— Дело твоё. Я настаивать не буду. Кстати, я тебе уже предлагал пожениться? — У меня пропадает дар речи. Ничего себе переход.

Не дожидаясь ответа, Егор продолжает.

— По твоему лицу вижу, что не предлагал. Ну ладно. Я сделаю это в соответствующей обстановке, с кольцом и цветами. Попозже. Но тогда я хочу слышать ответ сразу. Никакие "я подумаю" не прокатят!

Я отвожу глаза. На них наворачиваются слезы. Это то, о чем я тайно мечтала и боялась. Это сейчас все хорошо и легко. Пока мы встречаемся. А когда начнутся будни, бытовые проблемы?

— Вижу, ты уже задумалась. Рано. До вечера у тебя полно времени!

— До вечера? Ты что?

— У тебя есть сомнения? Я тебя люблю безумно, люблю и твоего сына тоже. Ты знаешь, я тебе скажу сейчас одну вещь. Не знаю, как ты к ней отнесешься, но все же, — взгляд Егора становится грустным, глубоким. Я уже знаю, о ком пойдет речь. — Это касается моей жены. Мы не сразу узнали, что у Алены рак. Сначала узнали о том, что она беременна, — я замираю. О боже! Егор продолжает:

— Мы много лет мечтали о ребенке, я мечтал о мальчике, но у нас не получалось. А тут такое, — он тяжело вздыхает, потом продолжает. — Беременность пришлось прервать. Алене предстояло слишком тяжелое лечение, — он делает паузу. Потом поднимает глаза на меня и смотрит так пронзительно, — я знаю, ты переживаешь из-за того, что напоминаешь мне жену. Мне и самому так вначале показалось. Но сейчас я думаю по-другому. Мне кажется, что это Алена так подсказала мне, указала на мою судьбу. Потому что она хотела, чтобы я отпустил ее, чтобы был счастлив снова. Я больше не вижу вашего сходства, я вообще давно не вспоминал о ней. Все мои мысли теперь занимаешь ты. И Антон. Знаешь, если бы тогда мой ребенок выжил, он сейчас был бы примерно такого же возраста. Поэтому я хочу, чтобы Антон был моим. Я понимаю, что у него есть родной отец, какой бы он ни был. Но я уже люблю твоего сына тоже. Поэтому хочу стать ему родным человеком! Слышишь? Я люблю вас обоих.

Я хочу сказать, что тоже безумно люблю его. Что жизни больше не представляю без него. Только горло перекрывает ком. Слезы поступают к глазам, кажется, я сейчас опять устрою истерику. Поэтому просто прижимаюсь к Егору. Делаю несколько судорожных вздохов, а потом целую его, пытаясь так передать все свои мысли.

После всех утренних признаний я все еще в растрепанных чувствах. Только Егор опаздывает на работу. Поэтому приходится быстро собираться. Мы успеваем выпить кофе и бежим по своим машинам. Выезжаем на дорогу. Мне нужно дотянуть до ближайшей заправки, ведь бак у меня по-прежнему почти пустой. Я живу в новом районе, который расположен на окраине города. Я расслаблено веду машину, скорость небольшая. В зеркале заднего вида вижу машину Егора. Мы проезжаем пустырь. Дорога идет на спуск. Я притормаживаю, но педаль тормоза вдруг проваливается, и машина под гору катится, набирая скорость. Впереди меня автомобиль, на встречке тоже машины, меня охватывает паника. Я пытаюсь выкрутить руль, чтобы объехать по обочине, машину заносит, я слышу свист, шум, уже не понимаю ничего, куда-то лечу, потом удар, еще один, и я проваливаюсь в темноту.

Чувствую боль. Не пойму где. Вообще ничего не пойму. Слышу голос. Он зовет меня. Отчаянно громко. Пытаюсь открыть глаза и не могу. Делаю усилие. С трудом разлепляю веки. Вижу лицо Егора. Он что-то говорит мне. Я не слышу. Мне трудно дышать. Закрываю глаза. В памяти всплывает наше утро. "Я тебя люблю безумно, люблю и твоего сына тоже". А ведь я ему так и не сказала, о своих чувствах. А теперь могу не успеть. Он должен знать. Эта мысль придает мне сил. Я открываю глаза. Егор гладит меня по щеке и целует. У него кровь на лице. Или это моя? Я вздыхаю. Пытаюсь сказать. Но получаются только булькающие звуки. У меня изо рта что-то течет.

— Тише, Ника, тише. Сейчас прибудет помощь. Все будет хорошо, — шепчет Егор. Мне надо сказать, как он не понимает!

Я чувствую слезы. Он вытирает их. По его щекам они тоже текут. Я собираю все силы и выдыхаю:

— Я люблю тебя…

А потом меня накрывает темнота и приходит покой. Я сказала. Пусть знает. Теперь не страшно.

Когда машина Вероники начала вилять по дороге, я даже испугаться не успел. Все произошло так быстро, ужас охватил меня, но я еще ничего не понял. Все происходило как будто не со мной. Вот только мы лежим в постели, я чувствую ее губы и податливое тело, а сейчас вижу, как ее машина летит в кювет, переворачивается и врезается в дерево. Не помню, как я остановился, как добежал до изувеченного автомобиля. Где-то мелькнула мысль, хорошо, что машина влетела в дерево правой стороной. Сейчас она стояла на колесах. Я подскочил к двери машины. Через разбитое окно увидел Веронику. Она была без сознания, по виску стекала кровь, кругом битое стекло. Дальше все было, как в тумане. Я не помню точно, как вытаскивал ее. Остались какие-то обрывки. Помню, что дверь заела. Не открывалась сначала. Пришлось залезть через разбитое лобовое стекло, открыть изнутри. Потом уже помню, что унес её от машины подальше. Положил на мокрую траву. Помню, как звал ее, целовал, прижимал к себе. Подошли какие-то люди. Что-то спрашивали. Говорили, что скорая помощь уже в пути. А я понимал и не понимал. Что это? Как это случилось? Мы же должны были сегодня в ресторан идти. У меня в кармане кольцо лежит. Почему опять у меня судьба пытается отнять самое дорогое? Зову Веронику. Она не может меня оставить. Ника открывает глаза. Она жива. Жива. Пытается что-то сказать. У нее изо рта течет кровь, она сглатывает тяжело. Я прижимаюсь губами к ее щеке. Не оставляй меня, пожалуйста. Второй раз этого я не переживу.

Она снова открывает глаза. Смотрит на меня пронзительно. Как будто прощается. Потом тихо произносит:

— Я люблю тебя…

В этот момент ее глаза закатываются, а у меня все обрывается внутри. Как будто взрыв происходит, ломаются кости, разрываются внутренности. С этого момента я почти ничего не помню. Знаю только, что прижимал ее крепко к груди и рыдал, уткнувшись в окровавленные волосы. Пытался вдохнуть свою жизнь, потому что без нее жить бы смог.

Сейчас я сижу в больнице, не знаю столько времени. Ко мне периодически подходят врачи, многие меня знают, приходил и мой хороший знакомый зав отделением травматологии Иван Борисыч. Когда Антон сломал ногу, я именно его просил о помощи. Мне сделали какой-то укол, наверное, поэтому я впал в такое состояние. В голове главной была лишь одна мысль. Операция. Сейчас идет операция. Сейчас моя любимая женщина снова находится между жизнью и смертью. А я опять ничего не могу сделать. Я так боялся этой боли. Я клялся себе, что не полюблю больше никогда. Мысленно обращаюсь к жене: «Алена, если нашу встречу с Вероникой устроила ты, не забирай ее к себе. Оставь. Мне. Её».

Из этих мыслей меня вырывает Борисыч. Он тяжело садится рядом со мной. Я замираю. Не дышу. Сейчас он объявит приговор. Или подарит надежду, или отправит в бездну боли, откуда не будет возврата. Он говорит только одно слово:

— Жива, — это дарит мне вздох, потом еще один, — надежда есть.

Я боюсь спрашивать дальше. Он молчит, я тоже.

Потом он тяжело опускает руку на мое плечо.

— Остается ждать. Она молодая, сильная. Должна выжить. Держись, Егор. Ты ей очень нужен, — потом наклоняется, чтобы заглянуть мне в глаза, и добавляет, — нам всем ты очень нужен!

Продолжает:

— Она в реанимации. Немного позже пущу тебя к ней, слышишь? Это запрещено, но для тебя будет исключение.

Я киваю, говорить не могу. Надежда есть. Есть. Держусь за эту мысль. Иначе сойду с ума.

В палате пикают приборы. На лице Вероники кислородная маска. Я держу ее за руку. Сжимаю холодные пальцы, пытаясь согреть. Прошло уже два дня с момента аварии. Она без сознания. Но я не теряю надежду. Это все, что у меня есть. Ника знает это. Я уверен. Я разговариваю с ней. Мысленно и вслух.

Мне пришлось сообщить о произошедшем ее родным. Это было еще одно испытание. Ведь это я не уберег ее. Нельзя было позволять ей садиться за эту рухлядь. Мама Вероники приехала вместе с Антоном. Их бы не пустили сюда, но я договорился. Они побыли здесь несколько часов. Сейчас уехали в квартиру Вероники. Антон был очень подавлен. Молчал. Ничего не говорил. Только в глазах я видел страх. Это чувство объединило нас всех.

Врачи не спешили с прогнозами. По словам Борисыча, операция прошла успешно. Внутреннее кровотечение остановлено. Повреждена печень и селезенка, переломы ребер и ключицы. Сильное сотрясение, большая кровопотеря. Что-то еще. Я не запомнил. Я сосредотачиваюсь на одном. Надежда есть. Она не может уйти вот так. Мы еще столько должны успеть, столько попробовать, узнать друг о друге.

Я подношу ее руку к губам. Целую каждый палец, зарываюсь лицом в ее ладонь. Пытаюсь почувствовать ее запах. Он такой родной, он дает мне силы бороться с отчаяньем. Вдруг чувствую, ее рука вздрагивает. Поднимаю голову. Смотрю на Веронику. Лицо ничего не выражает, но пальцы снова легонько сжимают мои. Я вскакиваю.

— Вероника! Вероника! Ты слышишь меня?

Приборы начинают пищать чаще. Это приводит меня в панику. Я выскакиваю в коридор и зову медсестру, забыв, что это реанимация и шуметь нельзя. Молоденькая девушка входит в палату:

— Что случилось? — сосредоточенно смотрит на приборы, подходит к Веронике, осматривает ее. Потом говорит, что позовет доктора и уходит. А я растерянно стою возле кровати, снова боясь вздохнуть. Вдруг веки Вероники вздрагивают, я хочу позвать ее, но у меня пропал голос. Наклоняюсь, глажу ее по щеке трясущейся рукой. Наконец, она открывает глаза. Я смотрю в омут родных глаз и не могу поверить. Чувства снова разрывают меня изнутри. Но теперь это похоже на радость. Она открыла глаза, она вернулась ко мне. Наконец-то.