Покаянно стуча себя в грудь и принося извинения, французы обычно в душе находят подобные ситуации весьма забавными. Les Americans, по их мнению, слишком серьезно к себе относились, и хороший тычок под ребра время от времени идет им только на пользу, n'est-ce pas?[93] Прелестное личико Дельфины исчезло с экрана — по-видимому, надолго. И поделом — ей бы следовало знакомиться с новостями перед эфиром, вместо того чтобы прихорашиваться. В сатирическом еженедельнике «Утка» этот сюжет смаковали на все лады. Мэгги испытывала определенную гордость за то, что не кто-нибудь, а именно она устроила этот «национальный праздник». Но в то же время ей захотелось поскорее покинуть Францию во избежание возможного разоблачения.

Ранним утром следующего дня Мэгги рассчиталась в гостинице, и Золтан начал перетаскивать в машину чемоданы с парижскими покупками. Они собирались на юг, и он по такому случаю нацепил зеркальные солнечные очки и оделся более броско. Стоя на рыльце и давая Золтану разные «Ценнейшие» советы по укладке вещей Мэгги вдруг увидела знакомое лицо на противоположной стороне улицы.

— Се n'est pas vrai, са![94] — закричал граф де Боскьер, подбегая к ней. — Умоляю, скажите, что вы не уезжаете!

— Мы с Мадам направляемся в Рим, — гордо сообщил Золтан.

— В Рим! Но, послушайте, какое совпадение! Я сам через месяц-полтора должен быть в Риме. Надо забрать сына. Он там изучает итальянский. Потом собирается стать лингвистом.

— Большое спасибо за подарок, — сказала Мэгги. — Никогда прежде не ела такого превосходного сыра.

— Ах да… Это лишь один из прекрасных сыров, что есть во Франции. Жаль, вы уезжаете, я бы показал вам, где его можно купить. Де Голль сказал, что невозможно управлять страной, в которой делают столько разных сортов сыра.

Золтан закончил погрузку и молча ждал с ключами в руке.

— Да, жаль, — кивнула Мэгги, — но у нас дела.

— Ах да… Импорт-экспорт. Где вы остановитесь в Риме?

— Мадам остановится в отеле «Д'Англетер», а я собираюсь поселиться у друзей, — сказал водитель, усаживаясь за руль.

— Отель «Д'Англетер» — как вам подходит! Нужно дать вам визитную картону. — Перерыв все карманы, Люк нашел слегка замызганную визитку. — Je regrette. Вот, это все, что у меня есть. Вот, — он ткнул пальцем в нижнюю цифру, — это мой номер в Дордони. Конечно, сначала вам придется набрать код Франции — «ноль-ноль-три-три».

— Набрать «ноль-ноль-три-три», — машинально повторила она.

— И пропустить один ноль в коде Дордони, если звоните l'etranger.[95]

— Пропустить ноль.

— С другой стороны, вам, наверное, проще будет позвонить мне на мобильный телефон. Где-то у меня был мобильный телефон. — Граф похлопал себя по карманам. — Вот, смотрите.

Мэгги взглянула на ряд крошечных цифр.

— Но вам тоже придется набрать «ноль-ноль-три-три».

— Понятно, «ноль-ноль-три-три», — ответила она, не выходя из оцепенения. — Что ж, до свидания. — И уселась на переднее сиденье.

— Au revoir, bon voyage!

Заворачивая за угол, они с Золтаном оглянулись: Люк, прощаясь, неистово махал им обеими руками.

По дороге Золтан молчал, прячась за зеркальными стеклами очков, и угадать выражение его лица не представлялось возможным. «Надо бы подарить ему на Рождество пару итальянских туфель», — подумала Мэгги, рассматривая квадратные мыски его бледно-серых тканевых мокасин, давивших на педали. Он ведь мастерски справился со своей задачей — без него она не сумела бы так ловко расправиться с Дельфиной.

Как выяснилось, Золтан не только не возражал против визита в Вечный город, но и имел свои причины вернуться на место преступления Джереми. В Риме у него осталась девушка, с которой тот поддерживал связь и именно у нее он намеревался пожить. Пока Мэгги будет разрабатывать свой новый товарный план.

А Мэгги, внимательно прочитавшей третью коробку «Бумаг Джереми», больнее всего было сознавать, что римская возлюбленная ее покойного мужа была не чужим, а хорошо знакомым ей человеком. С ней Мэгги сидела рядом на заседаниях комитетов, посещала ежегодные благотворительные ярмарки, вела светские беседы на приемах, иногда даже бывала приглашена к ней в гости на чашку чая. Поведение этой женщины воспринималось как двойное предательство. Арабелла Стюарт-Уотсон была, как казалось тогда Мэгги, ее подругой. В то время она работала — и, без сомнения, оставалась до сих пор — директором престижной школы для девочек, где учились дочери представителей элиты и тех, кто стремился влиться в ее ряды. Временами, в случае персонального одобрения дотошной директрисы, последние преуспевали в своих стремлениях, тогда школьная казна благосклонно принимала их взносы. Арабелла всегда казалась Мэгги этакой породистой, застегнутой на все пуговицы леди из высшего общества, с высокими моральными принципами. Ее легко было представить верхом на лошади, но уж никак — эта мысль приводила Мэгги в полуобморочное состояние — не в постели, верхом на мужчине.

Арабелла была на несколько лет младше Мэгги, но вряд ли кто-нибудь назвал бы ее хорошенькой. И потому Мэгги испытывала еще большую обиду. На сей раз ее соперницей оказалась не изящная блондинка, а грубоватая особа с большим носом и зычным голосом. Мойсхен и Дельфина по крайней мере красивы — в особенности последняя — безусловно, женственны и привлекательны. Однако следовало признать: в Арабелле все же чувствовался определенный стиль. Мэгги невольно задавалась вопросом — мог ли Джереми потянуться к женщине лишь потому, что чувствовал ее принадлежность к одному с ним социальному слою?

Сама она, выходя замуж, четко понимала — несмотря на безупречно Правильную речь и врожденную интеллигентность, позволявшую ей правильно вести себя в любых ситуациях, ей не хватало того апломба, той непринужденной уверенности в себе, которые обретаются лишь благодаря многим поколениям предков, посещавших роскошные балы и живших в загородных поместьях. Двадцать пять лет в качестве жены дипломата так и не научили Мэгги входить в помещение гордо и уверенно, а не проскальзывать скромно и незаметно. Она была как корабль, плавно скользящий по поверхности спокойного моря. Арабелла же скорее напоминала гоночную лодку обтекаемой формы, решительно рассекающую волны во время регаты.

Для начала было решено побывать на юге Франции, приняв любезное приглашение Камиллы и Джеффри Хендерсон.

— О, превосходно! — сказала Камилла, когда Мэгги позвонила ей. — Мы будем счастливы тебя видеть. Водитель? Великолепно… Да, конечно, он может остановиться у нас. Дом большой, всем хватит места.

Камилла с Джеффри жили в маленькой деревушке близ Кранс-сюр-Сэр. Мэгги с мужем навещали их в предыдущую Пасху, когда Джереми исхитрился получить сразу несколько выходных. Мэгги любила юг Франции и иногда мечтала поселиться там, когда муж выйдет в отставку. Она бы рисовала пейзажи с бескрайними лавандовыми полями, а Джереми играл в гольф на ближайшем поле с восемнадцатью лунками. Однако в последнее время муж стал всерьез поговаривать о переезде в винодельческое село на берегу Дуная, неподалеку от Вены. «Интересно, — уныло подумала Мэгги, подъезжая к дому друзей, — руководствовался ли он при этом соображением быть поближе к Мойсхен?»

Джеффри с Камиллой ожидали ее на крыльце старого каменного деревенского дома. Они, хоть и видели в гостях у Фэрчайлдов Мэгги с новой прической, все равно были явно обескуражены, когда из автомобиля выбралась цветущая женщина в костюме цвета eau de Nil,[96] как назвал его продавец в магазине. Присутствие добродушно-веселого Золтана в зеркальных очках и яркой клетчатой рубашке тоже не способствовало улучшению ее репутации.

Водитель упорно продолжал называть Мэгги «мадам», однако после совместных проделок и долгого путешествия по Европе в их отношения все же закралась некоторая фамильярность, необычная для жены дипломата и ее шофера. Хотя он ел на кухне с кухаркой и никоим образом не пытался вклиниться в их круг, его подчеркнутая официальность отошла на второй план, и Мэгги ощущала витавший в воздухе холодок вызванного этим неодобрения.

Когда она спустилась к ужину, хозяева молча сидели на обитом ситцем диване. Рядом с ними был невысокий мужчина в галстуке-бабочке, с пышной седой шевелюрой, который встал при появлении Мэгги.

— Мэгги, дорогая, — весело прощебетала Камилла, — позволь представить тебе нашего соседа, доктора Франклина Стерна. Он недавно вышел на пенсию и переехал сюда из Нью-Йорка.

— Для вас это, наверное, серьезная перемена образа жизни, — вежливо заметила Мэгги.

Он взял обеими ладонями ее руку и выразительно посмотрел в глаза:

— Иногда в жизни человека происходят серьезные перемены. И тогда все зависит от его умения держать удар.

— Стаканчик апельсинового сока? — предложила Камилла.

Мэгги рассеянно окинула взглядом поднос с напитками.

— Да я бы не отказалась от небольшой порции хереса…

Джеффри принес маленькую хрустальную рюмку и аккуратно поставил перед ней. Сделав первый осторожный глоток, Мэгги поймала на себе пристальные взгляды присутствующих.

— Доктор Стерн приобрел очень милый домик по ту сторону холма, — сказала Камилла.

— Я надеялась, что мы с Джереми тоже когда-нибудь здесь поселимся, — ответила Мэгги.

В комнате воцарилось неловкое молчание. Наконец его нарушил доктор Стерн:

— Насколько я понимаю, вас недавно постигла тяжкая утрата?

— Да, — без тени грусти произнесла Мэгги. — Я была замужем за одним из старых друзей Джеффри.

— В таких ситуациях человек очень нуждается в поддержке друзей, — сказал доктор.

— О да, безусловно, — согласилась она, сделав второй глоток и чувствуя, что присутствующие продолжают пристально смотреть на нее.

— Что ж, пора приступить к ужину! — бодро произнесла хозяйка.

Она подала луково-картофельный суп и неизбежную запеченную баранину, время пребывания которой в духовке можно было бы и сократить. Мята в соусе была прямо с огорода, и Камилла не преминула этим похвастаться.