— Вакх, спелость, гниль, виноград, вино, грязные ногти… — подхватила Женька.

— Грязные ногти? — скривился я.

— Ты видел этого «Вакха» Караваджо? Фрукты гнилые, бокал трясётся, рука грязная. Пьянь!

— Вот об этом я и говорю, — улыбнулся док. — Так что никакой мистики. Всё закономерно.

— Но я вижу то, чего видеть не могу и не должна. Чужие воспоминания. События, что происходили не со мной. Случились задолго до моего рождения. Это разве нормально? — спросила Женька.

— Да, теперь о самом интересном, — кивнул доктор. — Слабо изученном, но имеющем место быть, — он переключил несколько изображений на экране, остановился на одном и ткнул в фиолетовую точку колпачком ручки. — Мы называем это «подключение», как изначально предложил Парацельс, хотя в конце девятнадцатого века был предложен термин «телепатия» и реальность феномена получения достоверной информации словно из ниоткуда была вытеснена в область псевдонауки, чтения чужих мыслей, оккультизма и спиритических сеансов.

— Парацельс? Не Фрейд? — удивилась Женька.

Док понимающе улыбнулся в ответ.

— Суть этой, одной из, теории Парацельса в том, что существует некое общее информационное поле, подключаясь к которому, человек может получать недоступную ему информацию. Правда для этого ему нужно перейти в некое изменённое состояние сознания. Но толчком перехода может послужить что угодно: внешнее воздействие, — он выразительно посмотрел на Целестину. — Гипноз — вот это как раз к Фрейду, определённые вещества. Но порой и внутренние ресурсы, стресс, сильные эмоции, как в вашем случае. Важно, что такое действительно возможно. И мы не считаем это ни патологией, ни отклонением от нормы. Это возможности человеческого мозга, что просто плохо изучены и не всем доступны, впрочем, как и, например, хорошая память, незаурядный ум, талант и другие особенности, свойственные каждому человеку индивидуально.

Женька тоже посмотрела на Элю.

— Это часть твоего дара? Я помню, ты назвала его «эффект первой встречи». И заставила меня увидеть, как ранили Марго.

— Я могу подтолкнуть, даже на расстоянии, — потёрла она бровь, ту, что уже почти зажила после операции, но теперь у Целестины появилась привычка её тереть. — Но я понятия не имею, что именно увидит человек, которого я так «подключила»: прошлое, настоящее, будущее. Своё или чужое. Это мне не подвластно, — развела она руками, посмотрев на меня.

Ну что ж, со снами всё ясно, с теми снами, что я видел в тюрьме. И той пощёчиной, что однажды получил от неё ментально. Но я услышал и другое.

— Вы сказали: определённые вещества? — я посмотрел на Киру, потом на Женьку.

Так вот в чём подвох! Чай! Чай тоже вызывает видения. И сны.

По дороге к машине, пока Женька обсуждала что-то с Кирой, я задержал Целестину.

— Ты сказала: прошлое, настоящее и будущее. Но это будущее обязательно сбывается?

— Ты знаешь ответ, Сергей, — усмехнулась она. — Порой мы сначала слышим ответы, а лишь потом задаём себе вопросы. И я тебе уже ответила.

«…теперь я точно знаю, что не все пророчества сбываются, — недавно сказала она. — Их рушит воля людей, что не сдаются под давлением обстоятельств… И пророчества лопаются как мыльные пузыри, уступая силе любви, веры, надежды… Я сказала Женьке не ходить к тебе. И знаешь, что она сделала? Плевать она хотела на меня и мои предупреждения. Она всё равно пошла. И всё изменилось. Всё!»

 Но к лучшему или к худшему? Не просто же так ты говорила ей, чтобы она не ходила. Не просто так предупреждала. А там была Евангелина…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Признавайся, что ты видел во сне, — снова пристала ко мне Женька в машине.

— Тебе будет это дорого стоить, — улыбнулся я, подтягивая её к себе. — И я бы потребовал оплату немедленно, но обещал сберечь твой макияж и не мять платье.

Она, конечно, фыркнула. И я даже услышал, как пробормотала, что за мной ещё должок. Это она намекала на то утро? Так я уже жду, жду, моя злопамятная, когда ты мне его вернёшь, а ты всё спишь и спишь.

Я открыл ей дверь машины у адвокатской конторы.

Нас тут же облепили журналисты, которые, наверно, как и прошлый раз у тюрьмы, дежурили здесь с вечера.

— Господи, как я могла забыть! — воскликнула Женька, когда мы оказались внутри. — Завещание Вальда! Его адвокаты тебя всё же нашли? И ты молчал?! — ткнула она меня локотком в бок.

— Зато я всегда выполняю свои обещания, — болезненно скривился я: локти у неё острые.

А вот и она.

В полупустом коридоре (внутрь журналистов пока не пускали) стояла Евангелина Неберо собственной персоной. А рядом прыгала её дочка.

— Привет! — первой поздоровалась девочка.

— Привет! — улыбнулась ей Женька.

— Не знаю, зачем ты заставил меня притащить ребёнка, — зло зашептала мне в ухо Ева. — И напрасно притащил свою…

— Осторожнее со словами, — предостерёг я. — А то знаешь, один человек, который недавно был настолько глуп, что обозвал мою жену подстилкой, до сих пор лежит в тюремном лазарете со сломанным носом. Там ему правда ещё добавили, но я к этому уже не имею никакого отношения. Да кому я рассказываю, — махнул я, — ты же, наверное, в курсе. — И тут же делано осёкся. — Ах, нет! Как я мог забыть! Твоего друга ведь уволили, теперь начальник СИЗО его заместитель.

Евангелина скривилась, но не успела ответить.

— А его ты зачем позвал? — округлила глаза.

— С-сергей… Ан-н-натольевич, — нервно теребя в руках шапку и заикаясь, застыл в дверях Михаил Барановский.

— Да мы же вроде на «ты», Мишенька, — ласково улыбнулся я. — Или, когда ты решил меня подставить и диктовать свои условия, ты забыл не только данные мне обещания, но и это?

— Й… й… йа… Сергей! — кинулся бы он мне в ноги, но мои люди, что держались рядом, ему не позволили. — Она меня подговорила, клянусь, я был сам не свой, — чуть не взвыл он от страха, показывая на Еву.

— Михаил, будьте добры, — раздался Женькин голос, и он испуганно побледнел ещё сильнее. — Держите себя в руках. Здесь всё же дети, — погладила она по голове девочку.

Удивительно, как при такой матери у ребёнка была настолько незамутнённая душа и приветливый характер, что они с Женькой даже подружились, разговорились.

— А он здесь зачем? — шепнула мне Женька. А потом присвистнула. И был повод.

Вслед за Барановским, которого потеснили, вошла Сашка.

— Ну здравствуй, дорогой мой, — поздоровавшись с нами, развернулась Александра к бывшему мужу. — Да ты я смотрю похудел, похорошел. Но у меня только один вопрос: а что он здесь делает? — повернулась она к Моцарту.

— Не мог упустить такой момент, — ответил я, — и не увидеть вашу встречу. Прости, что не предупредил, — я повернулся к Евангелине, —  это женщина, на которую тебя променял Мишенька ещё при жизни, то есть я хотел сказать: пока вы были женаты. Буквально вскружил ей голову. Или она ему, — я задумчиво почесал бритый затылок.

— О, да у вас отличный вкус, поздравляю, — Александра смерила Евангелину таким взглядом, что та покрылась пятнами.

Впрочем, пятнами она скорее покрылась от того, что вместе с адвокатом лорда Вальда, приехал наш адвокат. Она точно знала кто он, и вмиг напряглась, как любая сука, что держит нос по ветру, тут же почуяв, что запахло жареным.

— Какого чёрта? — зашипела она, проходя мимо, когда нас пригласили в зал.

— Ты о чём? — невинно удивился я.

— Ещё раз повторю: только родственники и указанные в завещании лица, — надев очки, произнёс пожилой адвокат, когда мы вошли. — Все остальные могут присоединиться позже, когда я оглашу документ.

— Мы предупреждены, — ответил Аркадий Валентинович.

Адвокат удовлетворённо кивнул. Сел. Разложил бумаги. И… вскрыл конверт.

Что он там бубнил после, я не вслушивался. Я сжимал Женькину руку, перебирая её тонкие пальчики и едва сдерживал улыбку, глядя на Евангелину. Она сидела напротив и заметно нервничала: ёрзала, оглядывалась, дёргала ребёнка. Мне было глубоко всё равно, кому оставил наследство старый Вальд. А вот госпожа Неверо явно поставила на эту карту так много, что папочку с её «домашним заданием», где, видимо, лежало и свидетельство о браке, и другие бумаги, которыми запаслись она и её адвокат, что стоял позади, буквально распирало.

— Итак, приступим, — душеприказчик сэра Александра Вальда очередной раз залез в конверт и достал два запечатанных конверта.

— Да, уж будьте добры, — хмыкнула Евангелина.

— Госпоже Евангелине Неберо, — прочитал адвокат надпись на первом конверте и передал помощнику.

Ева воодушевилась. Смерив меня презрительным взглядом, распечатала письмо.

— Моему сыну, — громко и чётко произнёс адвокат надпись на втором. 

Помощник передал конверт Аркадию Валентиновичу, представляющему интересы Виктора Вальда. 

Я сжал Женькину руку сильнее, чем надо — она пискнула и забрала её, но так уж сжалось моё сердце. Надеюсь то, что написал на смертном одре отец сыну всё же помирит их, а не окончательно разобьёт сердце моему отцу. Надеюсь, лорд Вальд всё же разобрался, что был несправедлив. И его вторая жена, прежде чем вскрыть себе вены, всё же призналась, что оклеветала пасынка.

Не знаю, расскажет ли он нам с Антоном, что написал ему в письме отец. Но я был признателен деду за то, что мой отец всё же сын Таты, а не Женькиной бабушки, а то это было бы совсем печально для нас, хоть меня бы и не остановило. Но для нас всё сложилось так, как сложилось. Как бы причудливо ни плела свои узоры судьба.

— Должен ли я в интересах моего клиента прочитать письмо сейчас? — уточнил Аркадий Валентинович.

— Нет, нет. Это ваше дело, когда вскрыть конверт. Моё — чтобы письмо до вас дошло, — снял очки адвокат Вальда, давая понять, что он закончил.  — У меня всё.