Лина Манило - Жена по контракту

Лана

Я стояла спиной к окну и следила, как моя жизнь медленно, но уверенно катилась в пропасть. Разрушалась на глазах, а я ничего не могла с этим поделать. Да и не хотела, наверное. Устала.

Судебные приставы ходили по дому в пыльной обуви, деловито заглядывали во все углы, описывали имущество, не пропуская ни единой мелочи. За окном рокотал мотором грузовик, приветливо распахнувший пасть кузова, готовый принять всё моё имущество в свои недра.

За окно я смотреть боялась. Там, ничего и никого не стесняясь, по идеальному ещё час назад газону, бродили всё те же приставы, описывая даже ни в чём не повинных садовых гномов.

Почему-то именно это зрелище ранило больше всего. Я любила своих гномов. Сама их покупала, сама расставляла, а их забирали, словно несчастные пластиковые человечки в смешных красных шапочках составляли хоть какую-то ценность.

Смешно. До слёз.

Уж лучше смотреть, как вырывают “с мясом” со стен картины, чем на гномов.

Зациклило же, вот чёрт. Ни о чём думать больше не могла.

Впрочем, эти важные товарищи в синей униформе лишь выполняли свою работу. Злилась ли я на них? Нет. Какой в этом смысл? Они люди подневольные.

Злилась я на мужа, который профукал всё, что зарабатывал годами, наделал долгов и скрылся в неизвестном направлении, оставив меня у разбитого корыта. Как в самом дурном сне.

Словно в тумане, подписала протянутые приставом бумаги, и меня наконец оставили в покое в опустевшем доме. Он тоже мне больше не принадлежал. Впрочем, наплевать.

Это слово стало моим девизом в последние дни, потому что только так могла справиться с лавиной проблем, завалившей меня с головой. Иначе боялась совсем отчаяться.

Свет и телефон давно отключили за неуплату, а на личном счету не было ни копейки. Хотелось уехать в самый далёкий и незнакомый город, да только, кто меня там ждёт? Да и денег не хватило бы даже на билет. О том, что буду делать дальше, старалась не думать. Утро вечера мудренее, что-нибудь придумаю.

А после пришли те, кому нужна была информация — люди, от которых мой муж пытался скрыться. Слава богу, бывший, но для пришельцев это роли не играло. Они хотели его найти, и вряд ли выбирали способы.

Люди, которым нет дела до слов, объяснений и просьб. Те, кому Юра задолжал. Те, кто не планировали ему этого прощать.

Могла ли я им помочь? Нет. Но кого это волнует?

Они стучали в дверь, ходили по двору, громко переговариваясь — чувствовали себя хозяевами жизни. По всей видимости, в совершенстве овладели этим искусством, раз не боялись, что я вызову полицию. Или знали, что не смогу.

А я забилась в самой дальней комнате, сжавшись в комок, и наивно ждала, когда они уйдут.

Не уходили.

Лишь громче становились голоса, и, значит, скоро они найдут меня. Как бы я ни пряталось, не поможет.

Грохнула дверь, сорванная чьей-то ногой с петель, и звук этот стал последней каплей.

Глянула на окно, неплотно закрытое, выходящее на задний двор. В последний раз прислушалась и поняла: промедление — смерти подобно. Нужно уходить, пока эти утырки не зашли в комнату и не сделали со мной всё то, о чём так красочно рассказывают в криминальных сводках. Нет уж, обойдутся без меня.

Распахнула окно, прислушиваясь, но в эту часть двора никто ещё не успел добраться. Отлично. Дальше, за забором, виднелся лес, и, если пройти по почти невидимой постороннему глазу тропинке, можно за пару часов попасть в соседний посёлок. Вариант так себе, но это лучше, чем ничего.

Решено.

Подтянулась на руках, выскользнула в окно, ударившись ногой, но бежать могла, а это самое главное.

Пригнулась пониже, обмирая от страха, забыв с перепугу даже собственное имя, и всё, что понимала сейчас: нужно бежать. Эти люди не оставят меня в покое.

Пока кралась к дыре в заборе, закамуфлированной разлапистыми кустами красной смородины, почти ничего не соображала, но страх вёл вперёд, и пришлось довериться инстинкту самосохранения. Может быть, хоть сейчас он меня не подведёт?

Голоса становились всё глуше, тьма стелилась по земле, клубилась туманом, в котором оживали призраки, а я осторожно пролезла через кусты, хватаясь за крошечный шанс на спасение, как умирающий — за руку близкого.

Мне нечего было терять: всё, что можно, у меня уже отняли. Мне не по кому здесь скучать, а дом этот я давно уже перестала считать своим. Таковым он перестал быть даже по документам.

Значит, нужно бежать. И пусть мне поможет хоть кто-нибудь, потому что самой, боюсь, не справиться.

Голова кружилась, а в горле пересохло настолько, что больно глотать. Нога болела, но на неё я обращалась внимание меньше всего — не до травм и увечий. Выбраться бы.

Зачем-то свернула влево, словно меня вела вперёд невидимая рука, и бежала, путаясь в ветках, полосуя кожу до крови. Ссадины, раны — какая разница, если на кону жизнь?

Жизнь — единственное, чем я ещё дорожила. Хотя, кому, кроме меня, она вообще была нужна?

За спиной отчётливо слышались чужие шаги. Или это моё сердце стучит в ушах? Не разобрать. Под ногами ломались ветки, впивались в щиколотки, и боль эта немного отрезвляла.

Господи, как же кружится голова.

Не в силах больше бороться с тошнотой и усталостью, остановилась, хватаясь рукой за ствол дерева, попыталась отдышаться и привести мысли в порядок, понять, где вообще нахожусь, но перед глазами мелькали раскалённые добела огненные шары, и я несколько раз зажмурилась, чтобы разогнать их. Не помогло.

Сколько я уже бегу? Не понимаю. И зачем только свернула? Трусиха.

Где-то, совсем рядом хрустнула ветка, и я вздрогнула. Нужно идти дальше, иначе сердце от страха остановится. В крови столько адреналина, что в венах будто бы расплавленная магма текла. Горячо, как же горячо.

Порывисто оттолкнулась от своей шершавой, прогретой на солнце опоры и помчалась вперёд. В ушах похоронным набатом звучала чья-то поступь, и я сглотнула липкий комок, но помогло мало.

Влево, снова влево. Впереди лишь плотный ряд деревьев, и ни конца им, казалось, ни края. Когда же этот проклятый лес закончится? Там же, впереди должна быть дорога — широкая, загруженная транспортом в любое время дня и ночи. Почему я никак не выйду к ней?

Вдруг странный звук привлёк внимание, и я остановилась, хватаясь за очередное дерево, чтобы не упасть. Плачет, что ли, кто-то? Нет, не плачет, скулит.

Лес этот не был наполнен зверьём — близ дорог животные не хотели селиться. Не водилось здесь ни белок, ни зайцев, да и грибы не радовали урожаями. Тогда кто же скулит?

Прислушалась и окончательно убедилась: не померещилось.

Свернула ещё слегка левее, пролезла под выгнутым дугой стволом старого дерева и буквально через пару минут оказалась на круглой поляне, поросшей низкой травой. Казалось, здесь ни разу не ступала нога человека, а воздух, напоённый сладостной свежестью, наполнял лёгкие, очищая их и прочищая разум.

Звук совсем близко и я постаралась сфокусировать взгляд, но вышло далеко не сразу. Перед глазами бесновались алые черти, но я старалась. Кому-то совсем близко было явно хуже, чем мне, значит, надо взять себя в руки.

На поляне увидела… собаку. По всему видно, домашний. Что делает здесь? Почему скулит? Миллионы вопросов без единого ответа.

— Малыш, что с тобой?

Я подошла к псу, что скулил под упавшей причудливо изогнутой большой корягой, и присела рядом. Довольно крупный, с бесконечно печальными глазами чёрный пёс с рыжими подпалинами лежал на животе и лизал левую лапу шершавым языком. А лапу, между прочим, зажало и конкретно.

— Как тебя угораздило, милый? Больно, да?

Пёс будто понял каждое слово и в ответ тяжело вздохнул. Но больше не скулил, пытаясь быть сильным перед незнакомкой. Гордец какой, а ещё красавец: широкая грудная клетка, покрытая блестящей тёмной короткой шерстью, узкая длинная морда с влажным чёрным носом и бесконечно умными, мудрыми даже глазами.

Пёс тяжело вздохнул и положил голову на лапы, будто отчаялся, перестал бороться. От жалости моё сердце сжалось до боли. Я была благодарна несчастному животному — благодаря ему уже не помнила о своих проблемах, и не мерещились за спиной пугающие до обморока шаги.

Тем временем я присела возле пса и протянула руку. Он встрепенулся, пошевелил острыми ушами, попытался встать, но зажатая корягой лапа не давала. Снова заскулил, и показалось, что слёзы выступили, задрожали на веках.

— Нет-нет, милый, не бойся. Ты же такой храбрый, всё будет хорошо, — приговаривала я, но руку не убирала. Пёс уткнулся в раскрытую ладонь носом, вдохнул мой запах и слабо лизнул. Принял. — Умница. Ведь умница же! Сейчас, подожди, я постараюсь тебе помочь.

Никогда мне не приходилось высвобождать животных из беды, но сейчас почувствовала: не смогу его бросить. Что-то было в нём такое, что не давало отступиться.

Мы ведь похожи с ним: оба несчастные и потерянные, загнанные в угол обстоятельствами. А вдвоём всегда проще.

Провела ладонью по тёплой шерсти между ушей, потрепала по загривку, пытаясь то ли успокоить, то ли успокоиться. Не знаю, кому эти прикосновения были нужнее — псу или мне, да и неважно.

Сама я тем временем осматривала место трагедии, чтобы понять, как помочь бедняге.

Почему-то упорно казалось, что это мальчик. Даже не знаю, почему, но иначе думать отказывалась. Странные мысли.

— Как ты вообще здесь оказался, а? Потерялся? Ты же домашний, ошейник вон, я же вижу. Подожди, подожди, сейчас.

Приговаривала, переместившись к злополучной коряге. Тяжёлая, зараза. Постаралась поднять её, пёс заскулил особенно жалобно — взвыл практически, но с первого раза у меня так ничего и не получилось.