Уже в дверях я обернулась и взглянула на чемодан с радио. Генрих велел мне оставить его на месте и просто уйти, но я почему-то задумалась. Я что, если в несколько последующих дней Генрих ещё что-то важное узнает? Что, если ему нужно будет срочно отослать сообщение, а радио не будет?

Я положила руку на ручку двери и уже начала было её поворачивать, когда я приняла решение, которое впоследствии изменит всю мою жизнь. Я пошла обратно к столу, захлопнула чемодан с радио внутри и крепко взялась за ручку. Нет уж, гестаповцам я его оставлять не собиралась. Я возьму его с собой.

Согласно моим расчётам, с таким незначительным количеством агентов в городе, у меня было минут двадцать или даже тридцать, чтобы уйти достаточно далеко от дома и вернуться в отель неспешным шагом, не вызывая ничьих подозрений. А там я суну радио вместе с другими нашими чемоданами, пока оно нам снова не понадобится. Никто же не станет разыскивать радио в номере штандартенфюрера СД и его жены.

Только вот я просчиталась. Я едва успела завернуть за угол, как услышала визг тормозов на улице, с которой я только ушла. Громкое хлопание дверьми, крики на немецком и звук тяжелых сапог по асфальту не оставил никаких сомнений: гестапо было прямо у меня за спиной. Тем не менее я продолжала идти по направлению к большой аллее, через которую я сюда и попала, надеясь, что они меня не видели. Теперь им потребуется минут пять, чтобы обыскать здание и прийти к выводу, что и радист, и само радио исчезли. И вот тогда они начнут обшаривать близлежащие улицы в поисках людей с чемоданами.

Черт, черт, черт! Надо срочно избавляться от чемодана. Срочно! Но не могла же я взять и поставить его на землю и преспокойно удалиться, как бы велик не был соблазн. Прохожие наверняка такое заметят и ткнут на меня пальцем агентам при первой же возможности. А вот на другой стороне улицы есть многоквартирным дом, куда можно войти, оставить чемодан в подъезде и выйти, не вызвав никаких подозрений. Да, это, похоже, мой единственный выход.

Я попыталась как можно быстрее добраться до единственного многоквартирного дома среди частных, но узкая юбка и высокие каблуки скорости явно не способствовали. К тому же, радио у меня в руке весило целую тонну, а обернуться и посмотреть, как далеко были гестаповцы, я не решалась. Я была все ближе и ближе к дому, к его открытой двери и темному подъезду, только улицу осталось пересечь. Вот сейчас все эти машины проедут, и я спасена.

Но одна машина нарушила мои планы. Она остановилась прямо передо мной и, как только я увидела номера СС, сердце вдруг упало в самые пятки. Всё, попалась. Дверь тем временем открылась, и когда я увидела самого водителя, я не могла заставить себя даже моргнуть от охватившего меня ужаса. Это был он. Выше двух метров ростом, одетый сплошь в чёрное, с черепом и скрещёнными костями на фуражке над черными горящими глазами, со шрамами, изрезавшими лицо — лидер австрийских СС, группенфюрер доктор Эрнст Кальтенбруннер.

— Фрау Фридманн. — Он сощурил глаза, голос тихий и угрожающий. — Вы арестованы.

Ну всё. Вот теперь мне точно конец. Я ещё сильнее вцепилась в ручку чемодана, только чтобы он не заметил, как предательски задрожали руки. Не знаю как, потому что сердце колотилось уже где-то в горле, я всё-таки набралась храбрости спросить:

— За что?

Он пристально смотрел на меня какое-то время, а затем вдруг неожиданно расхохотался.

— За то, что разгуливаете в такой юбке. Создаёте аварийную ситуацию на дороге, знаете ли.

«Чего?»

— Я прошу прощения, герр группенфюрер?

Он подошёл ближе и кивнул на чемодан.

— Что это у вас такое? Не похоже на дамскую сумочку, с какой обычно ходят хорошенькие девушки, как вы.

— Ах, это? Я только что забрала его со станции. Это один из наших чемоданов, который они умудрились потерять. — Я выболтнула первую пришедшую в голову ложь.

«Идиотка!» Тут же подумала я, ловя себя на собственной ошибке. «И какого черта ты, интересно, делаешь в километрах от станции? И на чемодане нет ни одной пометки с именем владельца!» К счастью, группенфюрер Кальтенбруннер ничего не заметил, просто взял чемодан из моих рук и сказал:

— Позвольте мне тогда вас подвезти. Не пристало вам носить такие тяжести. — Он открыл багажник и разместил чемодан внутри. — Что у вас там такое? Камни?

— Мои пластинки. И кое-какая одежда, но в основном пластинки.

— Вы привезли с собой пластинки?

— Это классическая музыка, чтобы упражняться. Для театра, понимаете?

«Да уж, более идиотского объяснения я, пожалуй, придумать не могла».

Группенфюрер Кальтенбруннер только усмехнулся, покачал головой и открыл для меня пассажирскую дверь.

— Прошу вас.

— Благодарю, герр группенфюрер.

Я забралась в его черный «мерседес», и он захлопнул за мной дверь. В боковое зеркало я увидела, как несколько мужчин в гражданском, крайне похожие на типичных гестаповцев, остановили нескольких человек и проверяли теперь их документы. Я была в относительной безопасности, если безопасным можно назвать то, что я сидела в машине лидера австрийских СС, в то время как моё радио находилось у него в багажнике.

Когда он сел рядом и завёл машину, я махнула головой в сторону гестапо.

— Что там такое происходит?

Группенфюрер взглянул в зеркало заднего вида и небрежно махнул рукой.

— Да кто их разберёт? Наверное, ловят каких-нибудь партизанов из сопротивления. Или евреев ищут. Или, что скорее всего, просто делают вид, что работают.

Я улыбнулась. Он, казалось, был в хорошем настроении. Теперь мне нужно было только вежливо смеяться над его шутками, и скоро я буду дома. Может, всё ещё и обойдётся. Я невольно тронула католический крест на руке; его холодная поверхность придавала мне уверенности. В нём был спрятан мой цианид и, как ни странно, я чувствовала себя из-за этого куда более спокойной.

— Я думал, вы протестантка, — сказал доктор Кальтенбруннер, не отрывая взгляда от дороги.

И как он только всё замечает? И как он вообще помнил, что я была протестанткой? Из моего файла?

Я покачала головой и улыбнулась.

— Нет, я иудейка, помните?

Он рассмеялся.

— Ах, да, простите. Та девушка оставила вас в покое? У меня с ней был очень серьёзный разговор.

— Да, она мне рассказала, — ответила я не без удовольствия. Гретхен получила по заслугам, и очень хорошо. — Она с тех пор присмирела. Вы, должно быть, можете быть очень убедительным, герр группенфюрер.

— С некоторыми людьми, — уклончиво ответил он.

Я только что вспомнила, что не дала ему имени моего отеля. Куда он меня вёз?

— Вы не против, если мы остановимся перекусить прежде чем я вас отвезу в ваш отель? — спросил он, будто читая мои мысли. — Из-за рейхсфюрера с его бесконечными собраниями я пропустил ланч и теперь умираю с голоду.

— Конечно, герр группенфюрер. Я бы и сама не отказалась от чашечки кофе.

Я улыбнулась ему. Я бы не отказалась от чего-нибудь покрепче, по правде говоря. Меньше чем через десять минут мы подъехали к одному из лучших ресторанов в городе, быстро ставшим излюбленным местом военной элиты рейха. Оккупанты точно не тратили время даром, наслаждаясь всеми привилегиями новых хозяев города.

Два часа спустя, закончив вторую бутылку шампанского, я уже почти совсем забыла и про радио, и про гестапо, и хохотала над историей, которую рассказывал мне группенфюрер.

— Боже, какой кошмар! Ну а вы-то что сказали?

— А что бы вы сказали, если бы обыскивали гостиницу, где должен был скрываться известный марксистский лидер, а вместо этого застали там своего командира с проституткой? Да ещё и престрашной?

Я смахнула слёзы, выступившие в уголках глаз. У меня уже живот болел от смеха.

— Представить себе не могу! И что вы сделали?

— Ничего. Закрыл дверь и велел своим людям продолжать обыск, пока сам я стоял на этаже и следил, чтобы никто больше не побеспокоил этого идиота, пока он не закончит свои дела.

— А он тот ещё был персонаж, да?

— Это ещё мягко сказано. Не удивительно, что он окончил свои дни с пулей между глаз. А знаете, кстати, кто его застрелил?

— Думаю, что вы, — в шутку ответила я.

Он сделал на меня наигранно огромные глаза.

— Я? Да разве я на такое способен? Я бы никогда и мухи не обидел.

— Почему я так сильно в этом сомневаюсь, герр группенфюрер?

— Не знаю. Я всего лишь обычный политик. Я людей не расстреливаю. — Он хитро ухмылялся, не спуская с меня пристального взгляда темно-карих глаз. Я прекрасно знала, кто он на самом деле был такой и чем именно он занимался, и лишний раз напомнила себе, что нельзя было вот так расслабляться в его обществе. Только вот по какой-то совершенно непонятной причине я чувствовала себя как ребёнок, которому сто раз повторили не играть с огнём, но который всё равно настойчиво тянет к нему руку.

— А я вот слышала крайне противоположное.

— И что же вы такое слышали, фрау Фридманн?

— Разные вещи.

— Не верьте ни единому слову. Это всё слухи и пропаганда, распространяемая антиправительственным движением.

Я сильно сомневалась, что хоть кто-то из антиправительственного движения покинул гестаповский подвал живым, чтобы начать распространять подобные слухи, но ничего не сказала. Группенфюрер Кальтенбруннер тем временем жестом показал официанту, чтобы тот принёс новую бутылку шампанского.

— Ещё одну? Герр группенфюрер, я и так уже совершенно пьяна, а сейчас ещё даже не время ужина.

Мои возражения не возымели на него никакого результата.