— Прохладнее?

Харриет отрицательно покачала головой.

— Нет. Даже наоборот. Но это офис, Робин. Это бизнес.

— Ты думаешь слишком много об этом чертовом бизнесе.

Его лицо потемнело. Она увидела, что он не может больше притворяться.

— Сними это сейчас же, — он рванул ее шелковую блузку, и она услышала слабый звук разрываемой ткани.

Харриет огляделась — стол и экраны с котировками на час закрытия биржи, ряд телефонных аппаратов, ожидающих звонка.

— Здесь, — прошептала она.

— Здесь и сейчас, — скомандовал Робин. Он нажал на кнопку. — Никаких звонков. Не прерывать.

Потом он быстро подошел к двери и запер ее.

Харриет могла бы засмеяться, но она была возбуждена. Она сбросила блузку и спустила юбку в следующую кучу. Затем под взглядом Робина она сбросила с себя белье. Затем обнаженная она медленно повернулась на пятках, вытягиваясь и чувствуя холодный воздух на своей коже. Это было так эротично — ощутить себя стоящей здесь голыми ногами на прекрасных коврах под хорошими картинами в то время, когда котировки на час закрытия лондонской биржи мелькали на экранах Робина у нее перед глазами.

— Подойди, — тихо сказал Робин.

Он гладил ее руки, бедра и обвил руками ее талию. Когда он притронулся к ней, она почувствовала, что горит. Она ослабила узел его галстука и расстегнула пуговицы на рубашке, чувствуя свежий хлопок под своими пальцами. Ее рука опустилась, нашла молнию на его брюках и ловко расстегнула ее. Ведомая неожиданным императивом, Харриет опустилась на колени и взяла его орган в рот. Ее язык двигался вдоль него, а губы были сжаты над гладкой головкой.

По мере того, как она двигалась, поднимая и опуская свою наклоненную голову, Харриет стало совершенно ясно, чего же она хочет. Она хочет иметь и Робина, и Мартина, и «Лендуит Эссоушиэйтс» — всех вместе, получив их себе и используя для своего собственного удовольствия, как награду за свою энергию и свой успех. Она была полна энергии, и она управляла ею значительно глубже, чем Робин это когда-либо делал. Робин чувствовал ее рот и ее горло, она хотела проглотить его, уничтожить его. Он промычал над ней:

— Я кончаю, Харриет.

Она подняла голову и встала. Робин отклонился назад на угол своего стола. Его глаза были устремлены на нее жадно, с желанием, соответствующим ее собственному. Одним движением Харриет приподнялась и с изящной сосредоточенностью обхватила его за шею. Она обвила ногами его талию, и он вошел в нее, наполняя ее волнами тепла и света, которые распространялись вверх в ее сердце и голову.

Неистово Харриет получала то, что хотела, не просто Робина, а все то, что он символизировал. Это сильно, глубоко возбуждало.

Она хотела погрузить свои зубы в горло Робина, глубоко зарыть свои пальцы в мышцы его спины. Они оба были сильными, но они были также отвлеченными и изменчивыми, практика и теория сошлись вместе. Она закрыла глаза на стены и картины, а вместо них увидела уравнения, запутанные формулы, связывающие секс, энергию и деньги. Она подумала в это мгновенье, что она ясно видит мир и читает его секреты. Она также была слепа и беспомощна, сбитый с толку свидетель своего собственного страстного желания. Голова Харриет откинулась назад.

Она не вспомнила почти такой же сцены из другой эпохи — дверь в студию Лео. Но здесь не было жены, которая неожиданно появилась в тишине, и разоблачения через открытую дверь. Дверь была заперта, а секретарша Робина охраняла их, ничего не подозревая. Харриет была забывчива. Они никогда так полностью не отдавалась своим чувствам, никогда не получала того, в чем так жестоко нуждалась. Это было похоже на то, что человека разбудили и оставили одного. Она прошептала:

— Робин.

Но это была значительно больше, чем Робин, то, что она в действительности звала. Ее рот открылся в долгом беззвучном крике.

Позже они прильнули друг к другу, дыша одинаковыми короткими вздохами. Голова Харриет лежала на плече Робина. Она видела рядом со своими глазами красные пятна, которые оставили ее пальцы.

Робин приподнял ее, а потом опустил в кресло. Она чувствовала себя такой же мягкой и бессловесной, как тряпичная кукла. Робин открыл шкаф и взял рубашку в шуршащей упаковке прачечной. Он разорвал бумагу и расстегнул пуговицы. Потом он протянул ей рубашку. Харриет завернулась в нее, вновь осмотрев комнату. Она удивилась, что снова владеет собой, и почувствовала себя несколько неловко.

Робин зашел в ванную, которая располагалась рядом с его кабинетом, а затем вышел одетым с гладко причесанными волосами. Харриет поплотнее запахнула на себе холодную хлопковую рубашку и поджала под себя ноги. Робин приблизился, а потом, глядя ей в лицо, встал перед ней на колени. Харриет посмотрела ему в глаза. Она знала, что волосы ее взъерошены и что ее губы покрыты синяками.

— Харриет? — сказал Робин, — посмотри, это я, тогда тоже был я. Ты здесь, Харриет?

Она с трудом выговорила слова:

— Я знаю, что это был ты. Я здесь.

— Ты выйдешь за меня замуж?

Она изучала его лицо, знакомое ей и далекое от нее. Она не знала, Робин ли зажег в ней это пламя или она сама сделала это. Но чувство, что они здесь перешагнули через какую-то границу, которая их разделяла, осталось с ней. Она протянула руку, чтобы коснуться кончиком пальца угла его рта.

— Спроси меня после вторника, — попросила она.

Робин улыбнулся.

— Ну как, ты чувствуешь себя миллионершей?

— Пока только на бумаге.

Он наклонил голову к ее округлому бедру и поцеловал его.

— Плоть и кровь, — возразил он ей.

— Это приятно, — и Харриет запустила пальцы в его темные волосы и снова их спутала. — Робин, я должна сейчас уйти, чтобы встретиться с представителями прессы.

Он поднял голову.

— Тогда давай, ведьма.

В его ванной Харриет увидела себя в зеркале. Она не изменилась после того, как стала богатой. Она снова надела свою одежду — льняной костюм и шелковую блузку, и привела в порядок лицо. И снова появился руководящий работник корпорации. Робин уселся за свой стол. Но было еще чувство соучастия, которое заставило ее захотеть задержаться еще немного.

— До свидания, мистер Лендуит, — сказала она твердо.

— До свидания, мисс Пикок.

Харриет закрыла за собой дверь, кивнула секретарше в смежном кабинете и, счастливая, пошла на встречу со своим агентом по связям с прессой. До вторника надо было сделать еще массу работы.


Пять дней до выпуска акций, затем четыре, затем три.

Харриет проснулась, уже смотря на электронный циферблат у кровати. Она вставала в шесть утра, чтобы быть в офисе к семи тридцати. Приготовления к выпуску акций на биржу отнимали у нее столько времени, что рутинная работа была отложена в долгий ящик. Теперь она должна была наверстать упущенное.

Красные цифры сообщили ей, что было восемь часов. Сконфуженная, она потянулась за своими часами, и тогда вспомнила, что это суббота. Она специально накануне вечером не завела будильник, чтобы позволить себе подольше поспать. Теперь она, свернувшись, лежала спокойно и наслаждалась чувством, что она проснулась в особый день, как ребенок за неделю до Рождества. Это происходило с ней со времени той встречи, на которой были подведены итоги ее работы.

Брокеры «Маговерн Коупер» собирали будущих инвесторов по телефону и сообщали о большом энтузиазме. Сообщения прессы были обнадеживающими. Харриет с нетерпением ждала ударного дня, с уверенностью, приятно приправленной неопределенностью.

Но так как она совершенно проснулась, она не могла больше спокойно лежать в кровати. Ей никогда не доставляло удовольствия нежиться в постели. Сейчас она встала, надела халат и пошла наверх.

Ей действительно нравилось без дела бродить по кухне. Казалось, что прошло много времени с тех пор, как у нее было такое субботнее утро, как это.

Она взяла горсточку кофейных зерен из жестяной банки и смолола их, наслаждаясь богатым ароматом. Пока варился кофе, она поджарила хлеб в тостере до коричневого цвета и намазала его медом, а затем встала у окна и ела его, глядя вниз на розовые кусты в саду, которые, несмотря на отсутствие ухода с ее стороны, выжили и расцвели. Светило солнце.

Харриет раздумывала, пойти ли ей в «Шик» в Хэмпстед-виллидж подобрать что-нибудь грандиозное, подходящее для спонсорского завтрака во вторник, или просто провести утро, сидя в саду с газетами. С некоторым удивлением она вдруг поняла, что второй вариант сейчас был бы для нее более приятным.

Не то, чтобы ей не нравилось иметь деньги, чтобы, конечно, тратить их, однако роскошью было ходить в дорогие магазины и критически осматривать развешанные шелестящие шелка, хрустящее полотно и мягкие твиды, выбирая или отвергая фирменные знаки модельеров. Она еще не забыла то время, когда она могла ими только восхищаться, а потом ей приходилось искать что-нибудь подобное, но подешевле. А теперь перспектива нескольких часов безделья была гораздо приятнее, чем беганье по магазинам в поисках самых роскошных нарядов в мире.

Харриет услышала, как щелкнула крышка почтового ящика у парадной двери. Она вышла из дверей своей квартиры, чтобы взять утреннюю почту.

Большая часть ее почты приходила в офис «Пикокс». Сегодня утром пришли только счет, рекламные проспекты и ярко-желтый конверт, на котором адрес был написан детским почерком. Харриет взяла маленькую пачку с собой на кухню и налила чашку кофе. Затем она села за стол и аккуратно открыла желтый конверт столовым ножом.

В верхнем левом углу единственного листочка желтой бумаги был нарисован танцующий Снуппи. Справа был адрес школы близ Эскота, о которой она никогда не слышала. Нахмурившись, она перевернула лист, чтобы взглянуть на подпись. Там было написано: «С любовью, Линда».