– Да как-то нет…

– А почему?

– Не знаю… Нам с мужем и Лёли хватало. Мы очень любим ее.

– Так тем более… Значит, и внука любить будете. Вы ведь с мужем хорошо живете? Мне Наташа говорила…

– Да, хорошо. Только я боюсь, он такому повороту дел не обрадуется. Если честно, нам Лёля очень трудно далась… Мы на втором курсе института учились, когда я забеременела… Мы и женаты еще не были…

– Да, я помню, мне Наташа рассказывала. Ваш муж оказался порядочным человеком, на аборт вас не отправил, сразу женился, все честь по чести. По крайней мере, Наташа очень хорошо о нем отзывается. Может, вы зря сомневаетесь, что он… так уж и не обрадуется?

– Ну, у Наташи же свой взгляд на чужую семью, поверхностный… Сама она, кстати, на аборте настаивает… Поэтому нас с дочерью к вам и отправила.

– И хорошо, что отправила. По крайней мере, я не формально подошла к вашей истории. Вот если бы вы к другому врачу попали, тогда… Можете своей сестре спасибо сказать, что она о вас позаботилась.

– Да, я скажу. Только она вряд ли обрадуется такому повороту, я думаю.

– Да вам-то какая разница, обрадуется она или огорчится? Это ведь ваш ребенок, а не сестры! Я даже думаю, что она и дальше будет на аборте настаивать… И я больше вам скажу – для этого есть причины. Вы ведь не знаете, наверное, что Наташа в юном возрасте тоже аборт сделала? А потом всю жизнь страдала от того, что родить не может. В психологии это называется как-то, не помню… Когда производится подсознательный перенос личных страданий на другого…

– Наташа? Делала аборт? Да что вы… Да она ведь и замужем никогда не была…

– Ну да. Не была. А родить хотела. Что тут такого особенного?

– Надо же… А я думала, она сама не хочет…

– Да ладно! Я ж вам объясняю – сколько я таких «нехочух» на своем веку перевидала! Знаете, какое душевное горе стоит за этим «не хочу»? Неужели вы такой судьбы и для своей дочки хотите?

– Нет… Нет, что вы…

– Тогда пусть рожает! А вы совершайте свой материнский подвиг, берите все на себя!

– Да, да… Я вас услышала, Анна Витальевна. А можно я подумаю? С мужем посоветуюсь…

– Идите, советуйтесь на здоровье. Только у меня к вам одна просьба будет… Наталье не рассказывайте, что я про нее тут насплетничала в порыве откровения… Что использовала ее в качестве примера… Я ведь как лучше хотела, правда? Для вас – лучше…

– Да, я поняла. Спасибо вам, Анна Витальевна.

– Да ладно. Удачи вам, Катя. Надеюсь, вы с мужем примете правильное решение. Очень надеюсь…

* * *

Потом они с Лёлькой возвращались домой по залитой солнцем улице. И так было празднично кругом, так месяц май буйствовал! И небо тебе синее пожалуйста, и ветерок теплый, и сирень уже цвет набирает, и запах такой нежный от нее идет – надышаться невозможно! А только не дышится ни черта… И глаз не видит майских красот. Наоборот, растет внутри неопределенность положения, похожая на злую досаду, и даже разговаривать с Лёлькой не хочется. Лучше уж так – идти и молчать.

– Мам… Смотри… На той стороне кафе открылось… Столики на улице стоят, под тентами… Я так мороженого хочу, мам!

Катя вздохнула, улыбнулась грустно. Какой же Лёлька еще ребенок по сути! Мороженого она хочет…

– Что ж, пойдем. Будем мороженое есть. Что еще нам остается, правда, Лёль?

– Ты сейчас так сердишься на меня, да, мам? Я по голосу слышу… Будто смеешься надо мной.

– Ну что ты, Лёль. Мне вовсе не до смеха. Да и не сержусь я… Хотя и надо бы.

– Так ты лучше сердись, не сдерживайся… А то идешь рядом и молчишь. Мне плохо, когда ты молчишь. Лучше ругайся, кричи на меня, обзывай последними словами… Только не слушай эту врачиху, ладно? Какое она вообще право имеет что-то решать за нас, правда?

– Ладно, пойдем в кафе… Не на улице же мне все это проделывать – кричать, да ругать, да последними словами обзывать!

Потом она смотрела с грустью, как Лёлька уплетает двойную порцию фисташкового мороженого, как старательно облизывает ложку востреньким язычком – совсем как в детстве. И опять эта жалостливая мысль пришла – ребенок, совсем ребенок! Бедный беременный ребенок… И даже на свои шестнадцать не выглядит, максимум на тринадцать-четырнадцать… Господи, да как этот Олег влюбиться в нее мог, чего он там в ней разглядел? Наделал делов и сбежал… Вот бы найти его да по голове настучать за содеянное! Хотя можно найти, конечно, если захотеть… Но все равно ведь ничего уже не изменишь, если найдешь и если даже по голове настучишь… Только отношения с Лёлькой окончательно испортишь.

– Так что тебе сказала эта врачиха, мам, когда меня за дверь выгнала? – снова осторожно спросила Лёлька, подтягивая к себе высокий стакан с пепси-колой.

– Осторожно пей, Лёль, там льда много… Тебе нельзя сейчас простужаться.

Сказала это автоматически и вдруг поняла, что для себя давно уже приняла нужное решение. Просто вслух его произнести духу не хватало, а внутри оно, оказывается, само собой вызрело…

Да, надо рожать. Ничего не поделаешь. Анна Витальевна сто раз, тысячу раз права! Нельзя сейчас взять и поддаться желанию разом избавиться от проблемы и жить себе дальше припеваючи. Нельзя, нельзя… Конечно, Лёлька этого не понимает, но она-то взрослая женщина, она мать! И если уж так получилось… Что ж, так надо, значит. Будет у нее внук. Или внучка… Без разницы, кто будет. Кого Бог и судьба пошлет.

– Так что тебе она сказала, мам? Чего ты молчишь?

– Я не молчу, Лёль. Я думаю. Думаю, как тебе объяснить, чтобы ты правильно поняла…

– Ой, мама, я тебя умоляю! Даже не начинай!

– А не надо меня умолять, а просто послушать надо! Можешь ты меня послушать хотя бы минуту? И вот это свое «даже не начинай» спрячь куда подальше, не будь ребенком! В конце концов, кто из нас двоих беременный, ты или я?

Лёлька даже рот забыла закрыть от такого материнского натиска, так и сидела, удерживая в пальцах полную ложку мороженого.

– Ешь, а то сейчас накапаешь на себя… Не отстирать потом будет…

Лёлька автоматически сунула ложку в рот, проглотила с трудом. И проговорила уже тихо, почти смиренно:

– Мам, ну ты же понимаешь, что я не могу… Во-первых, мне учиться надо, а во-вторых, я просто боюсь… Да я же умру, мам, ты что…

– Не умрешь. Родишь как миленькая. Все рожают, и ты родишь.

– Ну мам…

– Тихо, Лёль, тихо! Как ты выражаешься – даже не начинай! Лучше наберись смелости и посмотри правде в глаза.

– Да не хочу я никакой правде в глаза смотреть! Не хочу! Мне страшно, мам!

– Ну, так давай вместе посмотрим, если тебе страшно. Дело в том, что эта врачиха права, сто раз права, как ни крути. Если она говорит – нельзя рисковать, значит, действительно нельзя. Ей виднее, Лёль, она очень хороший, опытный врач. Есть вероятность, что после аборта у тебя может быть бесплодие, ты понимаешь это или нет?

– Ну и пусть будет, подумаешь… И не надо мне никаких детей…

– Это ты сейчас так говоришь – не надо. А потом… Да у тебя же вся жизнь впереди, Лёль, как ты можешь знать, надо будет тебе или не надо?

– Но это же будет потом, мам… Вот потом и разберусь. А сейчас я не хочу никакого ребенка, я в институт поступить хочу. Да я просто нормально жить хочу, мам, как все! В конце концов, это мое право решать, что мне нужно, а чего не нужно!

Катя слышала, как снова начал дрожать слезами Лёлькин голос, как он поплыл вверх по спирали, до самой высокой ноты. Похоже, опять сейчас истерить начнет…

– Тихо, Лёлечка, тихо… Успокойся, пожалуйста. Не нервничай так. Тебе нельзя волноваться ни в коем случае, это ужасно вредно…

Хотела добавить – для ребенка вредно, да не стала. Лучше не надо пока привязывать это вынужденное решение к ребенку. Он же не виноват, что угодил во чрево юной нехочухи, правда? Лучше все сгладить как-то, другие слова произнести, более правильные…

– Будет у тебя институт, Лёлечка, обещаю.

– Да как же, мам, он будет? Если…

– А вот так и будет. Школьные экзамены сдашь и поступишь. И все дела.

– А потом что?

– Что, что… Потом родишь и снова пойдешь в институт…

– А как же…

– А это уже мое дело будет. Я решу, Лёль. Все будет хорошо, не волнуйся. Нельзя тебе волноваться, слышишь? Доедай свое мороженое и пойдем… Мне еще на работу надо, я только до обеда отпросилась. А ты домой иди, садись заниматься. Экзамены скоро…

– Ой, я совсем забыла, мам! Сегодня же у Олеськи день рождения, она меня приглашала! Можно я пойду, а?

– Иди, конечно… Развеешься хоть немного. Только чтоб спиртного – ни грамма! Даже сухого вина нельзя! Обещаешь?

– Да ну, мам…

– Тогда не пойдешь никуда, будешь сидеть дома и заниматься, поняла?

– Ну хорошо, хорошо, я обещаю… Денег дашь на подарок?

– Дам… Сколько надо-то?

– Ну, хоть тысячу… А лучше две…

Катя достала кошелек, молча выложила перед ней две тысячи. Лёлька цапнула их так ловко, будто боялась, что она может передумать и отнять… А Катя в который уже раз подумала про себя – ребенок, совсем ребенок… Господи, ужас какой… За что, господи? Может, она плохая мать и это для нее наказание? Или вообще в таком ключе мыслить нельзя – про наказание-то? Ведь ребенок – это ж счастье, а никакое не наказание!

Распрощавшись с Лёлькой, она побежала рысью на автобус, который аккурат выруливал из-за угла. Села у окна, попыталась хоть как-то отвлечься, глядела рассеянно на проплывающие мимо дома, деревья, людей, спешащих по своим обычным делам… Счастливые эти люди, наверное. У них беременных детей нет…

Потом ее мысли плавно перетекли к Мите. Надо сегодня же вечером с ним поговорить, посоветоваться. Вернее, пусть он так думает, что она с ним советуется. И хорошо, что вечером Лёльки дома не будет… Мало ли, какая у Мити будет первая реакция на эту новость? У него ж такая натура взрывная… Сначала взрыв, а потом уже все остальное, и здравая рассудительность в том числе. Уж она-то знает своего мужа Митю…