Делаю глоток, прежде чем успеваю передумать.

‒ О боже.

Виски обжигает мне горло, подобно кислоте, что прожигает до самого основания.

Он закусывает губу, чтобы не прыснуть со смеху.

‒ Отличная вещь?

‒ О, заткнись.

Это уже не имеет значения, потому что я тоже смеюсь. На самом деле, штука отвратительна.

Он улыбается и делает глоток. И даже не кашляет и не морщится.

‒ К этому привыкаешь.

‒ Сколько мне нужно выпить, чтобы привыкнуть?

‒ Больше, чем следовало бы.

Я делаю еще один глоток. Алкоголь снова обжигает, но должна признать, не так сильно. На вкус все еще не очень, но я все равно собираюсь выпить до конца. Этот домик у бассейна ‒ единственное место, где я могу нарушать правила, где могу испытать хоть что-то. Домик у бассейна ‒ единственное место, где я чувствую себя живой.

‒ Давай попробуем то, что я принесла, ‒ говорю я. Мой голос огрубел от алкоголя.

Он поднимает сигару.

‒ Ты принесла зажигалку?

‒ Вот дерьмо.

Вокруг его глаз собираются морщинки именно так, как мне нравится. Мою грудь сдавило, как будто от нехватки воздуха.

‒ Это не имеет значения, ‒ говорит он.

‒ Но я не выполнила свою часть обещания.

Он делает еще глоток. И это выглядит так естественно.

‒ Какое еще обещание?

‒ Делать плохие вещи, ‒ говорю я серьезно. ‒ Когда твоя жизнь контролируется, как моя, тебе нужно учитывать подобные нюансы. Предполагается, что сегодня будет та самая ночь.

Он опускает глаза со странной улыбкой на лице.

‒ Давай начнем с виски. Если его будет недостаточно, мы можем ограбить банк, например, или придумаем что-нибудь еще.

Я шлепаю его по руке.

‒ Ты смеешься надо мной.

‒ Никогда, ‒ наши глаза встречаются, и я вижу, что ему совсем не смешно. ‒ Я бы ограбил банк, если бы ты пожелала.

От серьезности его тона мои внутренности скручиваются узлом.

‒ Я бы предпочла, чтобы ты был в безопасности, ‒ шепчу я.

Джованни протягивает ко мне руку, чтобы обхватить ладонью мое лицо, но в полудюйме от него застывает. Я почти чувствую его жар, но остаюсь абсолютно неподвижной, ожидая его дальнейших действий.

Джо швыряет пустой стакан в бар и отходит.

Я вздыхаю с облегчением. Что это значит? В последнее время у нас бывают такие моменты, когда кажется, будто он собирается ко мне прикоснуться. Но никогда этого не делает. Я тоже хочу прикоснуться к нему, но также воздерживаюсь. Не знаю даже, с чего начать. Я даже представить не могу, что он почувствует. Будет ли он похож на виски, оставляющий за собой огненный след? Я боюсь это выяснить.

Джо плюхнулся на диван, и я следую за ним. Присаживаюсь рядом, стараясь не коснуться его.

‒ Джо, я волнуюсь о Хонор.

Джованни не смотрит на меня.

‒ Она сильная. Она может сама о себе позаботиться.

‒ Да, но Байрон ‒ придурок.

И даже она не в силах бороться с течением. Цунами. Ураган. Стихийное бедствие. Именно так характеризуются люди, как Байрон.

‒ Твоему отцу нужен кто-то, кто сможет перенять бизнес. Гарантирую, что он будет мудаком.

Он не говорит ничего того, чего бы я ни знала, но это все равно расстраивает. Здесь слишком темно, чтобы разглядеть выражение его лица. Я могу видеть только его фигуру рядом с собой, его шею и плечи, освещенные лунным светом.

‒ Это не восемнадцатый век. Это Лас-Вегас.

‒ Суть брака не в этом. Не здесь, по крайней мере.

Речь идет о создании альянсов. Все дело в деньгах.

‒ Он должен сделать тебя следующим в очереди.

По крайней мере, Джо крутится в этом уже много лет. Его отцу здесь доверяют, несмотря на то, что он не на верхах иерархии. Байрон очень долго не жил в Лас-Вегасе. Плюс он полицейский. Я с раннего возраста научилась не доверять копам... особенно грязным.

Джо качает головой.

‒ Нет, спасибо.

‒ Почему бы и нет? У тебя бы хорошо получилось. ‒ Я вижу, как он прикусывает язык. ‒ Что?

‒ Хорош в убийстве людей? ‒ тихо спрашивает он.

Я вздрагиваю. Большую часть времени мы обходим стороной то, чем конкретно занимается мой отец. И технически Джо ‒ часть всего этого. Я никогда не спрашивала его, убивал ли он кого-нибудь. Насколько мне известно, он уже грабил банк. Джо еще учится в старшей школе, так что они держат его непосвященным. Но как только он закончит школу, они захотят принять его в свои ряды. Я бы предпочла, чтобы он покинул это место. Даже если его отъезд меня добьет.

Он отрицательно качает головой.

‒ В любом случае, если бы именно меня готовили к этому, мне бы пришлось жениться на Хонор. А я не могу этого сделать.

Мысль о том, что он женится на моей сестре, сводит меня с ума. Он всего на пару лет ее моложе. Вообще-то, это неплохая идея.

‒ Почему бы и нет?

‒ Потому что мне нравится ее сестра.

Я замолкаю. Есть только одна сестра. Я.

‒ Что ты сказал? ‒ шепчу я.

‒ Ты слышала меня.

Он наклоняется ближе. Тянется ко мне, но на этот раз его ладонь скользит по моей щеке. Его прикосновение шокирующее, поразительное, невероятно грубое и теплое одновременно. Он проводит большим пальцем по моей коже, царапая меня. Мои глаза накрывают трепещущие веки.

Старая кожа кушетки скрипит, когда он наклоняется вперед. Сейчас он должен быть в нескольких дюймах. Его дыхание касается моих губ. Мурашки бегут по коже. Я жду... надеюсь…

Неожиданно его теплые и мягкие губы прижимаются к моим. Боже, я видела, как эти губы улыбаются, смеются, извергаются потоком проклятий, но никогда не думала, что они могут быть такими мягкими. Круче, чем обжигающий виски. Это нежное тепло, ласка, и я растворяюсь в нем, позволяя себе расслабиться.

Через секунду он отстраняется. Совсем не прикасаясь ко мне.

Мои глаза резко открываются.

‒ Джо?

Он выглядит измученным. Может, я и не чувствовала, как обжигает виски, но он это ощущал. Боль мелькает в его глазах. Он встает и отходит.

‒ Нет, Клара. Это было неправильно. Я был неправ, поступая так.

‒ Но почему?

Как это может быть неправильным? Это лучшее, что когда-либо со мной случалось. В ночь, когда я решила быть плохой, я испытала свой первый поцелуй. Это лучшее, что я могла себе представить. И он был таким сладким на вкус.

Он все еще качает головой, так яростно, что я не уверена, кого он пытается убедить: меня или себя.

‒ Ты пила.

‒ Всего один глоток, ‒ говорю я несколько оскорблено. Возможно, я и новичок в этом, но я не пьяная.

‒ Одного вполне достаточно.

‒ Ты тоже выпил, ‒ указываю я, обвиняя.

Он смеется, звук неуверенный и резкий.

‒ Я взрослее.

Я не поняла, что он имел в виду. Толи выпивка влияет на него меньше, или это просто еще одна причина, почему поцелуй был плохой идеей... как будто он мог превзойти меня. В моем понимании нет ни одной причины, почему это может быть плохой идеей. Я хотела, чтобы он целовал меня всегда. И судя по тому, как он ответил на поцелуй, ему тоже понравилось. Разве что…

‒ Я... сделала что-то не так? ‒ спросила я слабым голосом.

Он выдает череду ругательств.

‒ Нет, красавица. Ты не сделала ничего плохого. Это все я. Я не могу прикасаться к тебе, когда ты выпившая. Мне вообще нельзя к тебе прикасаться!

ГЛАВА 2

СТОН вырывается из меня, когда свет ударяет в глаза. А также здесь очень шумно. И что-то тяжелое давит мне на голову. Я вскидываю руку в универсальном жесте «уходи». И на случай, если это будет недостаточно ясно, добавляю:

‒ Выключите свет.

‒ Это солнце, глупышка, ‒ говорит моя сестра.

Я приоткрываю один глаз и буквально слепну. Если это солнце, мы, должно быть, переживаем какой-то апокалипсис, потому что оно в сто раз ярче, чем я когда-либо видела. И с каких это пор она говорит через микрофон? Все, что я в силах из себя выдавить, это хныканье.

Кровать проседает, когда она садится рядом со мной. Ее холодная и сухая рука опускается на мой лоб.

‒ Ты заболела, или что-то в этом роде? Выглядишь не очень хорошо.

‒ Спасибо, ‒ говорю я, усмехаясь, а потом вздрагиваю, когда слово эхом отдается в моей голове.

События прошлой ночи обрушиваются на меня. «Джек Дэниелс». Потом поцелуй. Затем отказ.

Потом еще «Джек Дэниелс».

Мы допили всю бутылку, при этом демонстративно не обсуждая поцелуй.

‒ Я не больна, ‒ говорю я, чтобы она хотя бы не волновалась. Несмотря на то, что я чувствую себя хуже, чем во время гриппа. Надеюсь, похмелье не продлится несколько дней.

‒ Я измерю тебе температуру, ‒ говорит Хонор, направляясь в ванную, соединенную с моей комнатой.

‒ Нет, ‒ протестую я. Мысль о том, как что-то пищит в моем ухе, заставляет меня съежиться. Я пытаюсь сесть, чтобы доказать, что все в порядке.

‒ Видишь? Все в норме.

На Хонор кремовая винтажная блузка и черная юбка-карандаш. Она всегда выглядит такой собранной. Я смотрю на часы. Десять утра. Ладно, думала, что еще не так рано. Тем не менее, она выглядит элегантно и стильно в любое время дня. У нее напряженное выражение лица. Из-за меня?

‒ Со мной все в порядке, ‒ повторяю я.

Морщинки от беспокойства между ее бровями исчезают, но губы по-прежнему сжаты. Есть что-то в ее выражении лица такое знакомое. Потом я понимаю... что это боль. Реальная боль. Не та пульсирующая боль, которую я испытываю сейчас, и которую я полностью заслуживаю. Это что-то другое.

Я встаю и подхожу к ней.

‒ Мы встречаемся с поставщиком через тридцать минут, ‒ говорит Хонор. Она позволяет мне участвовать в планировании вечеринки, чтобы я чувствовала себя вовлеченной. Еда, торт. Фейерверки.

Это безумие ‒ устраивать фейерверки посреди чертовой засухи. Но это преимущество того, кто держит пожарного инспектора на коротком поводке. Чем и пользуется Байрон.