Ульяна Громова - Жестокие игры

— Я Павел, — прошёл к столу, опустил на дерматиновый облезлый, вытащенный из завала диван свою сумку, достал оттуда какую-то фотографию и положил на стол. — Это ведь ты?

Я взяла снимок, и по коже мурашки прошли: фотография сделана много лет назад. Виталя на ней играет на гитаре, сидя на спинке лавки, поставив ноги на сиденье, окруженный друзьями и их подружками. Ему тут шестнадцать, а мне — на дальнем плане, с нескольких метрах от веселой толпы подростков, сидящей на карусели — только исполнилось десять.

Странно, но почему-то я всегда считала, что Гром старше меня на пять лет, а выходит, почти на семь.

— Я… — озадаченно согласилась, не понимая, к чему вопрос и откуда обо мне знать этому парню.

— А я фотографировал. Родители подарили мне фотоаппарат, и я часто снимал нашу дворовую компанию. Смотри… — он что-то нажал в своем большом телефоне и положил на стол передо мной, — листай вправо.

Я взяла сотовый и уставилась на другой снимок тех же подростков. На заднем плане снова я. На велосипеде. На следующей фото снова. И на следующей. На всех.

К щекам хлынула кровь. Боже… как глупо это все выглядело… На каждой фотографии я смотрю только на соседа, кручусь рядом. И на тех снимках, где он уже старше, на мотоцикле, а мне тринадцать… четырнадцать — это платье мне крючком связала бабушка… Никто на малявку внимания не обращал, я помнила, что именно это и позволяло мне тогда быть ближе к соседу. Наивная и глупая детская влюбленность, переросшая в настоящие, теперь испепеленные чувства.

Я отложила телефон.

— А девочка рядом с Виталей — моя младшая сестра. Таня. Её убили…

— Мне очень жаль, — посмотрела в глаза парня. Его прямой бесхитростный взгляд изучал мое лицо. — Но зачем ты говоришь мне все это?

— Всё сложно, Марина. И не я должен тебе рассказывать многие вещи. Я утром стал случайным свидетелем сцены в коридоре… Нетрудно было понять, что вас с Громом связывают близкие отношения. К сожалению, не только мне. А это опасно…

— Гром сам опаснее любой опасности! Просто мина замедленного действия! — вспыхнула я, и дыхание сбилось.

— Он классный парень. Просто… — Павел сдвинул брови, поставив свой спич на паузу. А потом, подумав над чем-то, продолжил: — Ему ни хрена не просто. Ты здорово облегчишь ему дело, если будешь держаться от него как можно дальше.

— Мне записаться в первую экспедицию на Марс? — спросила со злым сарказмом.

И этот тоже — «держись от него подальше»! Да пожалуйста!

— Успокойся, Марина…

— А ты что, «Ново-Пассит»?! — взвилась со стула. — Иди отсюда, сама разберусь! И будь спокоен, я сама намерена обходить Грома пятой стороной! Можешь ему так и передать! И иди уже! У меня куча дел, мне еще в клуб собираться!

— Какой клуб? — тревожно спросил Павел. — Уж не «Синий филин» ли?

— Он, он! Так что давай, иди, успокой своего дружка!

Меня несло, как заведённую, и остановиться сил просто не было. Хотелось все высказать, а кому? Бабушке? Нине? Маме с папой? Нет, конечно! А вот этот дружок бывшего соседа прям удачно под руку попал! И я всё выливала на него с какой-то изощренной мстительностью, что буду участвовать в пенной вечеринке, и пойду туда с парнем, и на конкурс Мисс университет тоже пойду с Антоном, и вообще пропади они все вместе взятые пропадом!

— Не ходи, — мрачно потребовал Павел, когда я остановилась глотнуть воздуха на следующий заход отповеди.

— Куда не ходи?

Так много уже наобещала, что теперь не понимала, куда мне не ходить: на конкурс, в клуб, на ужин к Антону… Что я там еще говорила, язык мой без костей?..

— В «Филин». Моя сестра туда пошла, и ее убили.

— Я все понимаю, но это тут причем? Тебя послушать, так там просто всех девушек убивают! И если ты плохо слушал, то мы идем вчетвером!

— Парней тоже.

— Что «парней тоже»?!

— Головы отрывают…

Я захлопнула рот, едва отрыв его, чтобы снова что-то эмоционально возразить. Мгновенно вспомнились причитания бабушки — она следила за новостями об этом маньяке, что уже давно орудует в городе. Стало не по себе. Я смотрела на Павла, распахнув глаза, а он добавил спокойным, но напряженным голосом:

— Не ходи. Держись от него подальше, — и ушёл, закрыв за собой дверь.

Я только руками всплеснула, локти на стол поставила и лоб на ладони уронила:

— Ааарррр! Что это сейчас было?! «Держись от него подальше»! — передразнила басом. — Теперь-то от кого? От клуба, что ли? Бред какой-то…

— Гром… — доставал меня Пашка, сидя на диване с банкой тоника.

Еще один свидетель утреннего треша в универе. Нормально публику повеселили.

Зло пыхнул сигаретой, босым стоя на холодном полу балкона. Первые эмоции, когда Маринка сказала, что мы давно знакомы, улеглись. Не без Пашки, правда. И не без него я снова кипел.

На хрена он поперся с ней разговаривать?! Что я, сосунок, чтоб друг мою личку решал?! Но это ладно, проехали. В конце концов, можно его понять, пусть и с натяжкой.

Пашка тоже не узнал Марину. Девчонка изменилась, похорошела просто сказочно. Она и малявкой была прикольной, но теперь просто царевна-лебедь, выросшая из неуклюжего ребенка. Глупого, доверчивого ребенка!

Чуть не проглотил окурок — занервничал, отгоняя навязчивые воспоминания.

Ей было пять лет — как раз в тот день и отмечали. Она нарядная, с шариками в руках, рот до ушей. У них был полон дом гостей — приехали какие-то дальние родственники с Сахалина, помню, нам даже перепала по-соседски банка икры и пара здоровенных крабов. Вообще, у нас двор был тихий, даже как-то слишком тихий, уютное замкнутое пространство, где все знали всех и ничего не случалось.

Но не в тот день.

Мы с Пашкой сидели на моем подъезде и скучали. И два типа чем-то смутно привлекали мое внимание. Они тоже пристроились на лавке у подъезда соседнего, соединенного аркой с нашим, дома и лениво перебрасывались фразами, а мой взгляд то и дело съезжал с окружающего скучного пейзажа на них. Что-то казалось в них знакомым, я ломал голову, перебрал море вариантов, но вспомнить, где их видел, не мог. Сам тогда не знал почему, но следил за ними краем глаза и даже сел так, чтобы было видно их постоянно. От их присутствия как-то было неуютно, какое-то странное предчувствие неприятности, опасности засело в животе и изводило.

Мужики — для одиннадцатилетнего эти два залетных казались очень взрослыми — цедили не по первой бутылке пива, но вели себя тихо. Как-то даже слишком тихо, не нарушая общий фон августовского дня. Был выходной, детская площадка стояла пустая — у нас вообще мало было малышни, больше стариков, которые на все лето выезжали жить на дачи. Маринка маялась от скуки, рвала цветы с клумбы и то и дело звала маму, чтобы показать ей новый букетик. Теть Лена всегда отзывалась, а когда Маринка притихала, заигравшись в тени, сама звала дочь. Та звонко откликалась, и все были спокойны.

Я невольно косил глаза на девчонку, чувствуя какую-то чисто соседскую ответственность за нее. И в какой-то момент увидел, что эти двое вдруг подхватились и пошли вдоль нашего дома. Обернулся и увидел, как мелькнул за угол голубой хвост Маринкиного платья. Туда же повернули и эти двое.

Если бы они с самого начала смутно кого-то мне не напоминали, я бы даже не дернулся — девчонке там некуда было деться: глухие ворота закрывали выезд на улицу, а в самом тупике стояли мусорные баки. Маринке там могли угрожать только крысы.

Но ноги сами понесли меня туда, потому что стало как-то слишком не по себе. Бросив Пашке, чтобы подождал меня на лавке, я пошел вдоль дома, не сводя глаз со злополучного угла — все ждал, что девчонка или эти двое выйдут. Но нет.

Когда завернул за угол, увидел, что Маринка стоит, зажмурившись, у стены дома с широко раскрытым ртом, а один из мужиков пихает ей в него член со словами «…это большой леденец, соси его аккуратно, малышка». Я сам не понял, как налетел на него, сбивая с ног, и он врезался головой в бак и громко выматерился, угрожая мне. Маринка испугалась и тут же убежала…

А я не смог. Против двух крепких мужиков не выстоял. Как бы я ни кусался и ни бился. Губы мои были разбиты и опухли, под глазом наливался синяк, ребра были сломаны, а я, вымотанный дракой с неравными силами, обессиленный болтался, загнутый в сильных руках одного из ублюдков, со слезами кусая губы, все еще сопротивляясь, и мечтал только об одном: если бы я был лет на десять старше, я бы их раскидал! Как я хотел в тот миг быть таким же взрослым и надавать им от души! Мысленно я пинал их, размазывал по стене дома, зарывал в баки с гнильем, а на деле…

Когда штаны треснули, и в задницу толкнулся «леденец», мой мозг словно раскололся.

Тогда Егор и появился.

Я не понял, что произошло, но когда пришел в себя, сидя на паре кирпичей, меня трясло, рот был полон не моей крови, плечо вывихнуто, а двое ублюдков лежали с разбитыми головами.

Одного я убил — его черепушка была просто расколота. Но я совершенно не понимал как.

Я ни черта не помнил.

Пашка прибежал первый, а спустя максимум пять минут и все, кто был на празднике маленькой соседки.

Она, как рассказал потом мой друг, заглянула за угол, думая, что я съем ее «леденец», и увидела, как меня избивают. Прибежала и пальцем показывала в ту сторону, где «дяди ногами бьют Виталю, я пойду маме скажу!».

— Гром! — опять вклинился в мысли Пашка. — Ну это не шутки! Ты бы к доку сходил.

— Отвали!

— Ну хоть позвони! Он должен знать…

— Бро, она собирается в «Филин»! — перевел я разговор на Маринку.

— Я присмотрю за ней, просто пообещай, что скажешь доку. Сегодня! Ты все равно собирался к нему!

Бесполезно было переключать друга на другую тему. Это только я по щелчку мысли менялся местами с двойником, а Павку хрен сдвинешь. Насмотрелся он, как я реагирую на соседскую девчонку после того дня — моя в один момент свихнувшаяся детская психика назначила виноватую. Потому отец меня в кадетский корпус и упек. Впрочем, я не пожалел об этом ни на минуту, а док — Вадим Юрьевич — объяснил, что со мной произошло.