Мика её кормила буквально с ложки, как маленькую, умывала, выносила судно, читала ей вслух. Когда бабушка засыпала, Мика шерстила сайты эйч-ар агентств в поисках вакансий. Рассылала резюме.

Сначала лишь туда, где, по её представлениям, работа соответствовала её уровню. Затем снизила планку и расширила охват, но предложений не поступало, если не считать сомнительных приглашений в сетевой маркетинг. Отчаиваться Мика себе не позволяла, но ситуация крепко настораживала. Понятно, что это не Москва, но что с работой будет такой швах, она никак не ожидала. И деньги стремительно таяли, хотя она вроде почти и не тратила.

Лёша, конечно, предлагал свою помощь по всем фронтам, но Мика открещивалась, пытаясь удерживать между ними хоть какую-то дистанцию. Чувствовала, что иначе увязнет в благодарности к нему и не выберется. А принимать помощь как должное она не умела.

Потом вдруг оказалось, что талон на посещения, выписанный лечащим врачом, не бесконечен. И в очередное утро её попросту не пустила охранница, противная, въедливая тётка, которая, между прочим, в течение трёх недель видела Мику регулярно.

— Пропуск до двадцать первого, — повторяла она как автоответчик, — сегодня — двадцать второе. Не пущу.

— Я продлю, честное слово… в смысле, выпишу сегодня же новый. Пропустите, пожалуйста. У меня там бабушка лежачая после инсульта…

— Будет пропуск — пущу. Нет пропуска — не пущу.

В конце концов какой-то молоденький ординатор вообще из другого отделения провёл её под свою ответственность.

— Спасибо вам огромное! — поблагодарила его Мика.

Паренёк добродушно улыбнулся. Оба они поднялись на третий этаж, затем он свернул направо — в нейрохирургию. А она — налево, в неврологию.

День выдался суматошным — бабушку отправили на повторное обследование. Надо было возить её по этажам, а кое-где и в очереди пришлось постоять. Лишь после обеда Мика спохватилась, что так и не попросила новый пропуск.

Лечащего врача в ординаторской не оказалось.

«Он в нейрохирургии», — сказали ей.

Мика подождала для приличия. Но спустя полчаса он всё ещё был в нейрохирургии, так что она решила сама туда заглянуть. Нашла его, стрясла заветный пропуск и уже собиралась покинуть чужую территорию, как взгляд неожиданно выхватил знакомое лицо. Рогозина.

В таком же белом халате, как у Мики, и в маске, спущенной на подбородок, она шла по коридору ей навстречу и, конечно, тоже её видела.

Мика тотчас напряглась. Хотя сейчас Рогозина смотрела на неё без прежней враждебности, но эта реакция была уже на уровне рефлекса.

Рогозина их встрече удивилась. И сама первая остановилась.

— О, ты… А разве ты не в Москве? — спросила она.

Мика тоже вынуждена была остановиться.

— Приехала три недели назад.

— А тут что? У тебя тут кто-то лежит?

— Бабушка… с инсультом.

— О, — выдохнула Рогозина, потом кивнула. — Сочувствую. Как она?

— Потихоньку восстанавливается. Я тоже тебе сочувствую. Я слышала от Лёши про твою маму… Это ужасно…

— Да, снова операция нужна… — вздохнула Рогозина.

Они ещё пару минут поговорили и разошлись.

* * *

А спустя несколько дней опять случайно встретились. На этот раз в больничном буфете. Мика иногда там обедала, если из дома с собой ничего не брала.

Она только присела за один из свободных столиков, как в буфет вошла Рогозина вместе с тем самым молодым ординатором, который недавно помог ей пройти.

Очевидно, оба собирались пообедать вместе, но тут ему позвонили и, видимо, вызвали. Он расплатился на кассе, что-то прошептал Соне на ухо и убежал, но перед этим на мгновение тронул её руку. Этот жест был таким интимным, что стало понятно — у них отношения.

Рогозина взяла поднос и, окинув взглядом небольшой зал, увидела Мику. Немного помешкала, словно решая, подойти или нет, но всё же подошла.

— Не возражаешь? — спросила хмуро.

Мика пожала плечами, мол, пожалуйста, ей без разницы. Хотя в душе пожалела, что Рогозина подсела к ней. Вежливыми фразами они уже обменялись на днях, больше им разговаривать не о чем, а есть в напряженном молчании некомфортно.

Но Рогозина, оказывается, есть в молчании и не собиралась. Она почти сразу завязала разговор. Сначала поспрашивала, как было в Москве, потом на местную жизнь переключилась.

— Ты насовсем переехала или потом туда вернёшься?

— Не знаю пока, не хочу загадывать. Но если и вернусь, то наверняка нескоро.

— Ясно. А из наших кого-нибудь видела?

— Почти никого, — невольно напряглась Мика.

— Даже с Тишей не виделась? Вы же дружили.

— Она сейчас в Тайланде, отдыхает, мы с ней списывались.

— А-а, ну, Лёху Ивлева ты видела, говорила же. Вы случайно с ним не вместе?

— Нет, конечно!

— А что такого? Все знают, как он за тобой бегал.

Мика не стала это комментировать. Рогозина на миг замолкла, словно размышляя, спросить что-то или нет.

— И Женьку Колесникова не видела? — всё-таки спросила.

Мика подняла на неё глаза, посмотрела прямо. Как же не хотелось о нём говорить! Ещё и с Рогозиной. Тем не менее она ответила и даже вполне спокойно:

— Видела. Встретила случайно в магазине. Он там был вместе со своей девушкой.

— А-а, Алиной, — усмехнулась Соня. — Местная королева красоты. Та ещё стерва.

«На себя бы ты посмотрела», — подумала Мика, но грубить не стала, просто возразила:

— А мне она показалась довольно милой.

— Шутишь? — коротко рассмеялась Рогозина, но заговорила потом серьёзно: — А ты знаешь, что Женька мне помог с деньгами? Дал на лечение мамы. Вообще-то почти все наши помогли. Честно — не ожидала. Но скинулись на лекарства все, кто сколько мог. Ну а Женька почти полностью оплатил операцию. Я не просила, он от Жоржика узнал. А вот недавно Женька снова позвонил, спросил, как мама. Ну я и сказала честно, что ещё одна операция нужна. Так эта Алина аж адрес мой откуда-то выкопала и притащилась к нам домой. И с порога давай наезжать, типа, хватит из Жени тянуть бабло, он не дойная корова, и мои проблемы — это не его проблемы. И всё в таком духе. Я её, конечно, послала.

Соня подцепила кусок мяса и отправила в рот. Прожевав, уточнила:

— Вообще, если б не Женька, я б её с лестницы спустила, у меня разговор короткий. Но чисто из благодарности к нему просто послала лесом и дверь закрыла.

Мика не знала, что на всё это сказать, да и любое упоминание о Колесникове незамедлительно отзывалось ноющей болью, так что она просто опустила глаза в тарелку и принялась вяло перебирать вилкой овощи. Только вот есть расхотелось совершенно.

— Ты что, на него злишься? — Рогозина неверно истолковала её понурый вид. — Это вот из-за того… из-за тех сплетен?

Мика вновь посмотрела ей в глаза, отложила вилку.

— Сплетен?! — хмыкнув, покачала она головой. — Слушай, Соня, я ту историю пережила. Что было, то было. И на Колесникова я не злюсь уже. Но, по-моему, вполне естественно, что мне всё это неприятно и вспоминать не хочется. Так что давай не будем?

— Ну, на Женьку и не за что злиться. Он тогда просто меня прикрыл. Взял вину на себя. Неужели ты думаешь, что он стал бы распускать всякие сплетни? Ты его совсем не знаешь… Нет, он реально подумал тогда, что у тебя другой, но ничего такого вообще не говорил. Это я вас из окна видела, ну и остальное тоже я…

Рогозина замялась, потом продолжила.

— Тупо так всё вышло. Извини. Но ты права, что было, то было.

— Не он? — только и повторила Мика, сглотнув.

— Ну, конечно, нет. Говорю же — я.

Мика встала.

— Ну, знаешь… Ты просто… Почему ты тогда промолчала? — непроизвольно повысила она голос.

— Да сядь ты. Я же сказала — извини, — Рогозина, наоборот, стала говорить тише. — А ты сказала, что всё уже пережила.

— Да ты даже не знаешь… — Мика осеклась.

Не рассказывать же ей, как это было больно — узнать, что именно он её предал. Это было даже больнее, чем вся их травля. Во сто крат больнее. Как будто у неё вырвали сердце и искромсали. Мика до сих пор помнила, с каким трудом она пережила то время. Это её тогда так подкосило, что она даже сейчас, спустя четыре с лишним года, не может строить нормальные отношения. Боится показать чувства. Да что там! Боится эти чувства даже подпустить к себе.

— А почему промолчала, спрашиваешь? — продолжила Соня, указав наверх. — А вот чтобы как мама не лежать с проломленным черепом.

Мика вздохнула, тяжело опустилась на стул, ощущая себя так, словно у неё из-под ног выбили землю.

— Ты так-то тоже промолчала. Насчёт того, что была на уроке, когда мы все сбежали. А он тоже взял твою вину на себя, и ему все бойкот объявили. Помнишь?

— А почему я вообще должна была отчитываться, пошла я на урок или нет? Я тогда пошла не затем, чтобы вас наказали, не затем, чтобы показать учителю, какая я ответственная. А потому что считала, что обязана пойти. И почему я должна была делать то, что мне претит? Только из-за того, что вы все так решили, меня не спросив? У меня своя голова на плечах есть.

Соня на ее пылкую речь только хмыкнула, но ничего не сказала. Уже спокойнее Мика добавила:

— Знаешь, я как тогда считала, что ничего плохого не сделала, так и сейчас считаю. Я делала то, что, по моему убеждению, должна была. Так что какую вину он взял за меня? Вину можно взять тогда, когда человек и правда виноват, когда он совершил что-то плохое… например, оболгал кого-нибудь.

44

Первым порывом было пойти и спросить у Лёши насчёт признания Рогозиной. Но потом Мика отказалась от этой мысли. Если когда-нибудь разговор коснётся, тогда она, может, и спросит, но специально идти — зачем? Ведь и так ясно, что Рогозина сказала правду. Какой смысл ей на себя наговаривать? Сейчас она от этого ничего не теряла и ничего не выигрывала. Да и просто чувствовалось, что она не врёт.