— Я верю, верю. Просто в голове пока не укладывается… И всё это так невовремя!

— Ну, такое и не бывает вовремя, — вздохнула Вера, а потом повернулась к ней, округлив глаза: — Слушай, а ты что, с Онегиным теперь?

Эту новость Мика собиралась рассказать Вере при встрече вчера.

— А откуда ты знаешь?

— Он приходил сегодня утром.

— К тебе? — удивилась Мика.

— Да. Представь моё удивление! Последнее, что я помню — то, как вы врагами расстались, как ты его ненавидела. И тут он такой с утра пораньше прибегает. И спрашивает: где Мика? А я же сама тебя потеряла! Весь вечер тебе вчера звонила, два раза к тебе заходила. Не знала, что и думать. А Женька напирает. Вы, говорит, вчера вечером встречались. Где Мика? Ну я ему сказала, что должны были, но не встретились. Мы с ним ещё раз к тебе сходили. На нём, если хочешь знать, лица не было. Так значит, вы теперь вместе?

— Я не знаю, — поникла Мика. — Мы только-только начали встречаться. Да у нас всего одно свидание и было. И вот теперь всё это…

— Так ты его отбила у Карасёвой? Слушай! А, может, это она тебе так отомстила? Да, конечно, она! Ты про неё полиции сказала?

— Я про всех сказала. Они же допрашивали, с кем общаюсь и вообще… Вер, ты только Жене не говори, где я.

— Почему? — неподдельно удивилась Вера. — Он же тебя ищет. Мы когда утром к тебе ходили, он потом поехал к твоей бабушке. Думал, что, может, ты там.

— Я даже не знаю… Но я не хочу, чтобы он меня такой видел. Не хочу встретить в его глазах жалость. Хочу, чтобы он меня запомнил той, какой я была.

Вера просидела с ней, пока её не попросили. Уходя, она всучила Мике пакет с экзотическими фруктами и пообещала прийти завтра.

На следующее утро адская процедура, именуемая перевязкой, повторилась. Смена работала другая, но больно было так же. Правда, медбрат пообещал, что ещё день-другой потерпеть, а там уже станет легче.

Из процедурной, которую она окрестила пыточной, Мика передвигалась по стеночке — так её качало от пережитых ощущений. Лоб блестел от испарины. Ноги сковывала слабость. Домашний халатик, которому сто лет в обед, расстегнулся и сбился набок — это она так снова елозила под ремнями. На голове наверняка свалялось воронье гнездо — уже два дня она не расчесывала и не мыла волосы. Но в эту секунду Мике было абсолютно плевать, как она выглядит. Добраться бы до палаты, до кровати и рухнуть без сил. И лежать неподвижно, пока измученные раны не успокоятся.

А когда ввалилась, еле переводя дух, в свою палату — замерла на пороге, затем бессильно привалилась к стене. Там был Женя. Он стоял посреди комнаты и с нескрываемым ужасом смотрел на обеих перевязанных женщин.

На шум он обернулся, вскинул на неё глаза. Конечно, в его взгляде полыхнула жалость. И жалость, и боль, и смятение. Но почти сразу он улыбнулся и медленно подошёл к ней. И смотрел при этом так, будто не видит никаких бинтов. Будто она такая, как раньше.

— Ты жива… Я чуть с ума не сошёл…

— Женя… — выдохнула Мика и сглотнула подступивший к горлу ком.

В голове теснились всякие мысли, слова, вопросы, но почему-то спросила она самое неважное и незначительное. Наверное, потому что спросить о важном не хватало сил.

— Как тебя пропустили?

— А как меня можно не пропустить? — он ослепительно улыбнулся. — Все ведь люди. Со всеми можно по-хорошему договориться.

— Тебе Вера сказала?

Он кивнул, неотрывно глядя на неё с такой щемящей нежностью, что напряжение, сомнение и страхи в эту минуту как-то сами собой улеглись. Поднял руку, легонько провёл пальцами по спутанным волосам, по виску, по здоровой щеке, коснулся подбородка.

— Больно? — спросил с сочувствием.

Мика тоже кивнула, веки защипало, на глаза навернулись слёзы.

— Боль уйдёт, а это уродство, — она приподняла руку, едва коснувшись повязки на щеке, — останется.

Женя мельком скользнул взглядом по бинту, потом снова посмотрел ей в глаза. Пристально, остро, пытливо. Он больше не улыбался. И выглядел как никогда серьёзным.

— Ты поэтому не хотела, чтобы я приходил? Мика, ты правда думаешь, что для меня… что я такой идиот, которому только красивая обёртка нужна и ничего больше?

— Ты сам говорил, что тебе нравится моя внешность, а всё остальное… а больше ты ничего про меня не знаешь.

Мика опустила глаза.

— Ну как не знаю? Мика… — он издал смешок и качнул головой. Потом чуть наклонился к ней, заглянул в лицо. — Посмотри на меня. Я сказал, что ты красивая. Но это же так. Ты для меня была, есть и всегда будешь самой красивой. Даже если бы тебя действительно изуродовали, это бы ничего для меня не изменило. Всё, что мне надо, я про тебя знаю. Но хочу знать ещё больше, всё хочу про тебя знать. Какая ты была в детстве, что тебе нравится, чего ты боишься, о чём мечтаешь… словом, всё.

Мика слушала его, и ей казалось, будто до этого момента у неё внутри всё было стянуто в тугой узел, а теперь её отпускает… Даже дышать стало легче. Но непонятно почему вдруг из глаз покатились слёзы.

— Не плачь… — прошептал Женя и, помолчав, добавил: — Я люблю тебя.

64

Женя


Признание вырвалось у него само по себе. Прежде он никогда не анализировал свои чувства к Мике. Просто не задумывался. Они жили внутри, казалось, целую вечность. Только раньше, в школе, это было больше похоже на болезнь. Острую, с жаром, с лихорадкой, с ломотой во всём теле. И, очевидно, неизлечимую, хоть и говорят, что время лечит.

Не лечит — всего лишь сглаживает симптомы, убирает остроту, переводит болезнь в хроническую форму. Даже возникает иллюзия, что всё осталось в прошлом, что ты пережил и избавился от этого недуга.

Но не тут-то было. Стоило им столкнуться — и как будто не было этих лет.

Хотя сейчас от прежних «симптомов» ничего не осталось. Теперь, когда он думал о Мике, — сердце не болело, а замирало и плавилось. Когда видел её — тело не ломило и не корежило, а переполнялось сладким томлением. В груди не разъедало мучительно, а сжималось от невыносимой нежности.

Так что если это и болезнь, то лучшая, желанная, благословенная…

Женя упивался переполнявшими его чувствами, но не спешил дать им определение, не стремился облечь их в слова. Но сегодня, когда увидел Мику, израненную и несчастную, внутри всё перевернулось.

Казалось, всё на свете отдал бы, чтобы только она не страдала. Если ему даже смотреть на неё было нестерпимо, то каково ей самой? Еле справился с собой. И это при том, что Вера его предупредила.

Спасибо ей, конечно, за то, что рассказала про Мику, хотя и неизвестно, позвонила бы она ему сама. Может, и нет. Просто вчера вечером они случайно встретились, вот Женя и выспросил. Перед этим он опять приезжал к Мике домой и опять напрасно. Он даже поднимался к Ивлеву, хотя после его выхода с букетом не хотел с ним разговаривать.

Впрочем, Ивлева тоже дома не оказалось. Тогда Женя спустился во двор и как раз расспрашивал знакомых парней, может, кто из них видел её.

— Говорят, нарки какую-то девчонку вчера облили кислотой возле стройки, — сказал один.

Какие нарки? Какую девчонку? На все вопросы парни пожимали плечами — слышали только это, без подробностей. Женька был готов уже взвыть от отчаяния — за день он изъездил полгорода: в больницу заглянул, встретил там её мать и убедился, что Мики нет и три дня как не было. Ярика нашёл и попытал, во сколько она ушла вчера с работы, как, с кем. Даже до Алины доехал.

Никто ничего не знал. И эта неизвестность сводила с ума, как и страх, что с ней что-то случилось.

Когда Женя решил, что надо всё же найти Ивлева — пусть тот через своих поможет отыскать Мику, тогда и увидел Веру. Она шла через двор к своему подъезду.

Утром они уже виделись, и та, как и все остальные, ничего не знала. Поэтому Женя без особой надежды подошёл к ней и спросил:

— Мика тебе так и не звонила?

— И звонила, и виделись уже. Сейчас вот от неё как раз иду.

Женька, сморгнув, издал возглас.

— Да?! Где она? Что с ней?

Вера немного помялась, но ответила:

— Вообще-то Мика просила не говорить тебе.

От такой вводной сразу сделалось нехорошо.

— Но мне кажется, это неправильно. Она в больнице, в ожоговом центре на Тимирязева.

— В ожоговом? Что с ней?

Вдоль позвоночника пополз страх.

— Какие-то неизвестные парни вчера плеснули ей в лицо кислотой. Ей повезло, ну, в том смысле, что в глаза не попало. Зрение не пострадало. Только рука, шея и лицо с одной стороны.

Женька на миг окаменел, глядя на Тихонову с недоверием и ужасом. Потом отвернулся, прижав ладонь ко рту. Невидящим взглядом скользил по окнам пятиэтажек. Нет, только не она! В голове никак не укладывалось. Было ощущение, что внутри образовалась бездонная яма, куда камнем падает сердце.

Горло перехватило спазмом, отчего голос прозвучал глухо и сипло.

— Как она?

— А ты как думаешь? — Вера цепко следила за его лицом, словно пыталась разгадать его мысли.

Женя отошёл, опустился на скамейку, уперся локтями в колени, ладонями сжал виски.

— Не могу поверить… — пробормотал он тихо.

Вера с минуту наблюдала за ним, потом подошла и присела рядом.

— Я понимаю, у тебя шок. Понимаю, что вы только начали встречаться, и даже говорить, что у вас с Микой отношения как-то… слишком рано. То есть, по сути, вы друг другу… ещё никто. И я понимаю, что такое даже для крепких отношений было бы серьёзным испытанием. И знаю, что многие не выдерживают. Уходят даже от невест или жен в похожих ситуациях. Это же тяжело, долго а, возможно, навсегда. Я всё понимаю, но, пожалуйста, не оставляй её! Хотя бы первое время…