— Там скучно, — приближаюсь к столу. — Я не привыкла бездельничать. Давайте лучше вам помогу.

Женщина отшатывается. Едва заметно. Кажется, на подобный поворот совсем не рассчитывала. Ждала истерику, рыдания, обвинения. Да что угодно другое.

Спокойно прохожу мимо нее, направляюсь к раковине, открываю кран, тщательно вымываю руки.

— Я ужасно готовлю, — продолжаю беседу. — Совсем нет опыта. Но думаю, сумею выполнить мелкие поручения. Если вы не против.

— Против, — отрезает отрывисто. — Ступай отсюда.

— Дайте мне поручение, — говорю тихо, но твердо. — Любое.

— Нет, — обдает льдом. — Твоя помощь не требуется.

Подхожу к ней, смело встречаю взгляд.

— Вы боитесь? — спрашиваю прямо.

— Чего? — интересуется с насмешкой.

— Ну, разного, — выдаю медленно. — Сегодня дадите мне задание на кухне, а завтра будете отмывать мою кровь с этого ножа.

Ее пальцы так сильно стискивают рукоять, что костяшки белеют.

— Имя свое тоже не скажете, да? — опять растягиваю губы в улыбке. — Не хотите, чтобы обреченная на смерть была хоть на шаг ближе.

Подступаю вплотную.

— Но я ни на что не претендую, просто скажите, что делать, — выдаю ровно. — Посуду помыть, прибрать. Без дела все равно не стану сидеть.

Женщина изучает меня с головы до ног, будто пытается понять, что же я за зверь такой надоедливый, вздыхает и качает головой.

— Ты не сбежишь отсюда, — говорит, наконец.

— Знаю.

Лгу. И мы обе это прекрасно понимаем. Вот. Нечто общее пролегло между нами. Начало общению положено и закреплено.

— А если сбежишь, то очень сильно пожалеешь, — заключает мрачно.

— Итог одинаковый, — криво усмехаюсь. — Смерть.

— Умереть можно по-разному, — отворачивается, продолжает нарезать овощи. — Не испытывай его терпение.

Никогда. Не рискну. Наверное.

— Вымой посуду, — коротко произносит она.

Маленькая победа одержана.

Остаток дня проходит в работе. И в молчании. Иного не жду. Невозможно получить все и сразу. Придется продвигаться постепенно.

Едва часы показывают семь вечера, женщина собирается и направляется к выходу. Не спрашиваю ни о чем. Не задаю никаких вопрос. Нельзя ее спугнуть. Даже одно слово может разрушить тончайшую нить и поставить крест на дальнейшем общении.

— Замира, — бросает она, не оборачиваясь, и закрывает за собой дверь.

Еле сдерживаю ликующий возглас.

Ее имя. Капля в море. Но… Пусть так. Важный фрагмент.

Если удастся подружиться. Если… Даже думать не решаюсь.

* * *

Мой мучитель задерживается. Пользуясь случаем, обхожу первый этаж дома, неспешно исследую обстановку. Никто не ограничивает передвижение, не мешает, не останавливает, не удерживает от спонтанного расследования. Либо скрывать здесь нечего. Либо живой отсюда меня не выпустят.

Застываю у подножья лестницы. Сердце бьется. Слишком часто. В районе гортани. Стрекочет так, точно артерии готовы взорваться.

Грохот двери. Щелчок замка.

Я вздрагиваю и оборачиваюсь. Огромная фигура накрывает густой темнотой. Надвигается настолько стремительно, что перехватывает и без того сбитое дыхание.

Похоже, он не в духе. Тяжелый рабочий день?

— Я приказал ходить голой, — холодно чеканит Марат, недобро щурится. — А ты видно себя хозяйкой почувствовала.

По всему видно — готов содрать рубашку, на клочки разодрать и ткань, и меня, готов сотворить такое, от чего никогда не сумею очнуться и прийти в себя.

— Ты хозяин, — заявляю поспешно. — Мой.

Он приближается вплотную. Настигает. Заносит руку.

А я опускаюсь на колени. Отчаянно пытаюсь обмануть его ярость. Склоняюсь. Но смотрю ему прямо в глаза. Ухожу от прямого удара, замираю под прицелом горящих глаз.

Этот жуткий мужчина единственным своим взглядом пропускает через меня электрический ток. Разряд за разрядом. До изнеможения.

Глава 16

— Знаешь, говорят, мужская рубашка на женском теле как флаг на завоеванной крепости, — заявляю чуть слышно, с едва уловимым придыханием.

Вроде обычная, избитая фраза, но даже эта банальность оказывает магический эффект.

Вижу по огню, который вспыхивает в пугающей бездне черных глаз. Марат рад бы схватить меня за волосы, вздернуть повыше, но слишком уж ему нравится мой вид. На коленях. У его ног. В позе покорности.

Он замирает. Дышит тяжело. Сжимает кулаки. Но не двигается. Просто наблюдает.

Я совсем не похожа на сломленную или завоеванную, однако послушно преклоняюсь. И это гремучее противоречие заводит похлеще любого афродизиака.

— Мне же лучше в одежде, — продолжаю тихо, нервно облизываю губы. — Разве ты не согласен?

Ниже пояса его брюк четко обозначается огромный бугор. Мое дыхание учащается. Помимо воли.

— Я люблю красивое белье, в нем женское тело выглядит эстетично, — ступаю дальше, за край допустимого. — Ты мог бы выбрать что-то на свой вкус. И если не понравится, всегда успеешь разодрать на клочки.

Выпрямляю спину, от чего грудь чуть подпрыгивает вверх и соски выделяются сквозь ткань рубашки.

— Мне идет красный цвет, — развиваю тему до предела. — Только представь.

Марат прикладывает большой палец к моим устам, приказывая заткнуться. Прикрыв веки, втягиваю его в рот. Нежно обсасываю, облизываю языком, согреваю внутри и ласкаю.

Бугор на брюках растет, ткань чуть по швам не трещит.

Главное, не перегнуть с покорностью. Иначе моему палачу станет скучно. Грань тончайшая. Он и так может взять все, что пожелает. Трудно удивить того, кто целиком и полностью владеет тобой.

Я должна зацепить его. Пронять до нутра. Вытравить мысли о других женщинах. Должна стать его наваждением. Болезнью.

Я должна поработить собственного хозяина. Иначе отсюда не выбраться. Ловушка захлопнется и погребет жертву под градом камней.

— Хочешь накормить меня? — спрашиваю, выпуская его палец изо рта. — Я очень сильно проголодалась.

Его ладонь обхватывает мое горло. Не сдавливает. Просто держит. Пальцы поглаживают кожу. Очень медленно.

— В холодильнике много мяса, — продолжаю невозмутимо. — Замира сказала, что ты всегда сам его готовишь.

— Ведьма, — бросает отрывисто.

Рывком поднимает меня на ноги. Практически шею сворачивает.

Сжимает пальцы, заставляя хрипеть, цепляться за широкое запястье, царапать ногтями мощную руку.

— Чем тверже член, тем мягче мозг, — заявляет Марат. — Угадал? Думаешь, не знаю, что творится в твоей голове? Не понимаю эти блядские уловки?

Задыхаюсь от боли. Не могу вдохнуть.

— Ты не первая баба, которая так выделывается передо мной, — припечатывает холодом. — И уж точно не последняя.

Он отпускает мое горло, позволяя судорожно вдохнуть, и тут же сдавливает грудь, выбивая кислород из легких. Сминает через ткань рубашки, заставляет закричать.

— Если бы не твои торчащие соски, я бы и секунды этот концерт не терпел.

Он дергает полы рубашки в разные стороны. Пуговицы летят на пол.

— Чтоб я больше ни клочка одежды на тебе не видел.

Сдирает ткань.

— Иначе что? — спрашиваю еле слышно.

— Иначе заставлю орать по-настоящему.

Его губы растягиваются в ледяной усмешке.

— А теперь пойдем, — выдает хрипло, подталкивает к выходу.

— Куда?

— Ты же голодна, — хмыкает. — Буду жарить.

Марат не уточняет. Что именно? Мясо или меня?

* * *

На улице уже темно. Скупой свет фонарей не дает ничего толком разглядеть. Наверное, это сделано намеренно. Выбран особый режим освещения, самый минимальный, приглушенный. Успеваю заметить вдалеке несколько фигур, однако они практически сразу растворяются в пространстве, спешат скрыться, точно следуют негласному приказу.

Значит, и охрана тут есть. Сколько человек? По крайней мере, пять или семь. И пусть сейчас они держатся на расстоянии, будет трудно обойти подобное оцепление. А за деревьями наверняка есть забор. Высокий и глухой. Может даже колючая проволока. Под электрическим напряжением.

Отчаяние затапливает изнутри. Мне не выбраться. Не спастись.

Нет. Хватит. Рано сдаваться.

Марат закатывает рукава и разводит костер, устраивает мангал. А я слежу за его движениями как под гипнозом. Сижу на сырой траве, поджав под себя ноги. Абсолютно голая. Но холода совсем не ощущаю. Наоборот. Бросает в жар.

Я пытаюсь придумать новый план. Как нагнуть этого урода. Как его продавить. Как задурить ему голову. Как войти в плоть и в кровь, стать единственной слабостью.

Я хочу, чтобы он превратился в моего раба, склонил свою упрямую башку. Но пока на коленях опять оказываюсь лишь я.

— Чего затихла? — спрашивает Марат, бросает кусок мяса на решетку.

— Думаю над новыми уловками, — отвечаю ровно.

— Валяй, — заявляет насмешливо. — Удиви меня.

— Я просто не привыкла ходить без одежды. Хотела прикрыться. Неужели это так плохо?

— Твоя единственная задача — обрабатывать мой хер, — выдает холодно. — Для этого одежда не нужна.

Он становится все грубее. Дурной знак.

— Будешь встречать меня в чем мать родила, — продолжает без эмоций. — Я сам выберу в каком порядке иметь твои дырки.

Невольно дергаюсь. Обнимаю себя руками в тщетной попытке защититься.

— Грудь не закрывай, — резко произносит Марат. — Хочу видеть твои соски.

Подчиняюсь, превозмогая дрожь.

— Не думала, что тебе так сильно нравится унижать женщин.

— Ты не женщина, — обрывает с кривой усмешкой. — Жертва.

— Это ничего не меняет.