– Хозяйка, видно, убиралась днем, – сказал Федор, – мы с ней договорились, что раз в два дня она будет заходить. И ей спокойнее, и мне. Она неплохая старушка. Чистенькая.

– Вижу! – сказала Виктория и разулась у порога. – Как в больнице.

– И воду дали! – обрадовался Федор, пройдя на кухню. – Живем! Вика! Хочешь, душ прими, пока я в магазин сбегаю. Тут есть круглосуточный. Я скоро.

Хлопнув дверью, Федор скрылся, а Виктория стала оглядываться. Нигде не было бросовой вещи. Глазу не на чем было зацепиться. А где же его вещи? – удивилась Виктория. После вселения к ней в номер обычно нельзя было зайти. Начинались долгие примерки перед посещением обычного газетного киоска. Выбрасывалась из чемодана вся одежда.

Виктория заглянула в коридоре во встроенный шкаф. Оправдывая себя, она назвала это не тайным обыском, а чисто женским любопытством. Внизу стоял чемодан и пара белых дорогих полуботинок. Под целлофановым чехлом висел персикового цвета добротный летний костюм. Она удивилась.

А он в чем всю неделю ходил? Вспомнила его хлопчатобумажные брюки и легкую тенниску. Да если бы он прошелся с нею рядом в этом костюме или вошел в ресторан, посетители зарыдали бы от восторга при виде такой как они пары.

Виктория собралась закрыть дверь шкафа, но смутные сомнения испытанные ею еще в первый день знакомства с Федором, помимо ее воли уже водили ее руками. В костюме ничего не было, пустые карманы. А вот в чемодане. В чемодане в книжке со стихами Блока она нашла фотографию двадцатитрехлетней девушки. Если бы Федор в первый день не рассказал об их поразительной схожести с этой красавицей, то она подумала бы, что это ее собственная фотография сделанная десять лет назад. Одно сходство было, взгляд у обеих был строгий, престрогий.

Виктория поднесла фотографию к губам и, повинуясь внезапному порыву благодарности к незнакомке, поцеловала ее лик.

– За тебя, красавица, я расплатилась сполна! Он прелесть родниковая, чистая, не целованная! Прости!

Ей захотелось, чтобы в этот момент оказался рядом Федор. Она бы на него херувимчика, как на стеклышко нежно дышала, и языком слизывала каждую пылинку. Желание оказаться в его объятиях залило Викторию с ног до головы. И в этот момент, когда она собралась закрыть чемодан, где кроме носков и белья больше ничего не было, в книге самопроизвольно открылась еще одна закладка. Там лежал железнодорожный билет, выписанный на имя Федора Боровикова.

Машинально Виктория глянула на станцию отправления и на дату. Станция была та, о которой он говорил, захолустная станция …энской области, а вот дата на билете…. Он лгал ей в утро их встречи, когда говорил, что приехал вчера. Приехал он в этот город месяц с лишним назад. Она положила книгу на место и закрыла чемодан.

Как это понимать? Неужели через его руки пять или шесть женщин? А она седьмая? И всем он рассказывает одну и ту же историю! А она глупая совершенно потеряла голову, как сучонка побежала за ним на другой край города. А здесь, до нее было еще семь, восемь развратных дам. Он скоро начнет ее раздевать и сравнивать с теми, другими. И когда она уедет, то тут будут и десятая, и одиннадцатая.

А как красиво говорил, что она единственная и неповторимая, какими глазами на нее смотрел, как нежно ласкал. И все это ложь! Ложь! Ложь! Виктория села на кровать и решила дождаться Федора, прежде чем уйти. А у нее насчет него были такие планы! Она хотела сообщить ему их сегодняшней ночью.

Уйти сразу или подождать и потребовать объяснения. Голова у нее закружилась. Он мне не муж. Я даже с мужа не требую объяснений. Какое я право имею с него требовать. Мало ли что я хотела ему сегодня предложить. Он об этом ни словом, ни духом, ни ухом, ни брюхом.

Щелкнул замок и на пороге появился Федор. Лицо его блаженно улыбалось. В его руках Виктория увидела два наполненных доверху пакета.

– Будем гулять до утра! Я взял бутылку коньяка, два шампанского и всякой закуски. Икра правда не черная, а красная. Ты как насчет красной?

Обычно в номере у Виктории начинались кувырки, после того как она возвращалась из буфета. Он ее доносил до кровати и начинал раздевать, будто они не виделись год и два месяца. Отдаваясь ему, она восклицала, что по такому случаю готова через каждый час снова спускаться в буфет.

Ненасытными были оба. Федор думал, что и сейчас она его встретит подобным образом. Ритуал отработан. Он или она прямо с порога начинали раздевать друг друга. Но Виктория задумчиво курила. Федор догадался, что эта недоверчивая, эта мнительная женщина проверила его карманы, заглянула под кровать, в чемодан, во все углы и что-то нашла. Что ее может беспокоить? Раскладывая на кухне продукты, Федор вспомнил. Он еще в первый день встречи с нею подумал, что надо бы выбросить билет, он ведь ей сказал, что приехал только вчера. Билет увидала и подумала, что он сюда баб косяками таскал. Или за ресторан надулась? Догадалась! Правильно говорят, ни на минуту женщин нельзя одних оставлять.

Федор сделал вид, что не замечает скверного настроения гостьи, и стал выставлять на стол тарелки и фужеры.

– Ты мне поможешь?

– Помогу! – ответила Виктория. Она в корне поменяла свои планы. Никакого предложения, как задумывалось ранее, а всего лишь у них будет прощальная, незабываемая ночь.

Когда общими усилиями стол был накрыт, и рюмки с коньяком должны были созвониться, Федор задержал ее руку.

– Подожди!

Он сходил в прихожую, достал из чемодана книгу Блока и положил ее на стол.

– Уверяю, Викуша, ты никогда не угадаешь, за кого я предложу поднять эту божественную влагу в хрустальном бокале. Пусть теснит мое сердце грусть, но в стесненном сердце замирает радость. Я хочу выпить бокал этого жидкого огня, за ту, которая была для меня несбыточной мечтой, а стала светлой и прекрасной явью. Любовь моя! Кипит моя душа, и кровь кипит. Ты, Вика, стала для меня, и солнце жгучее, и уголь антрацит. Я пью за вас двоих божественный напиток, два золотых бруска, я переплавил в новый слиток. За тебя, Викуша.

Федор торжественно раскрыл книгу и положил перед Викторией фотографию девицы, в которой с большой натяжкой можно было увидеть ночную гостью.

– Это она? – спросила Виктория.

– Она!

Женщины, есть женщины. Пока своего не получит не успокоится. Виктория пригубила бокал с коньяком и стала перелистывать книгу стихов Блока. Якобы, невзначай, она наткнулась на железнодорожный билет и стала его между делом изучать. Затем быстро спросила:

– Федя, помнишь, ты мне говорил, что ты в тот же день приехал, что и я, а билет за прошлый месяц. Значит, ты мне солгал?

Федор возвел руки к небу.

– Я так и знал, что у тебя только одно на уме! Ты уже столько раз пытала меня на эту тему… Да, я приехал раньше, но уверяю тебя, ни одна женщина, кроме, старушки хозяйки, не переступала порог этой квартиры. Тебе, не к кому меня ревновать. Я расскажу сейчас, а ты мне не поверишь. И вообще, почему я должен перед тобой оправдываться?

Федор сделал вид, что хочет обидеться.

Виктория его остановила.

– Если сможешь правдоподобно оправдаться, то уверяю тебя, не пожалеешь.

Чего скрывать, за недельные труды, за то, что он доказывал ей, что она единственный свет в его окошке, Федор ожидал тяжеловесного презента.

– Хорошо, я покажу, чем занимался весь этот месяц, только ты отвернись.

Виктория отвернулась. А Федор вышел в холл, сбросил с себя дешевый, китайский хлопок, и облачился в персиковый костюм, в белые туфли из мягкой кожи, в сорочку в пышным жабо, на голове появилась белая шляпа, а в руках гнутая трость.

Концом трости он осторожно постучал в полуоткрытую дверь, ведущую в единственную комнату, и нарисовался на ее пороге.

– Смею ли обеспокоить? Виктория Петровна, здесь собирается почивать?

Перед Викторией стоял высокий, стройный, молодой мужчина, с чистым лицом и пронзительными глазами. Денди! Джентльмен. Мачо! Все три сравнения легким облачком отразились на ее челе.

– Собиралась! А сейчас в раздумье!

Федор стоял в проеме двери.

– Ваш покорный слуга весь этот месяц до встречи с вами, одевался подобным образом и как форменный идиот, как павлин в гордом одиночестве фланировал по городу. Вы можете достопочтенная Виктория Петровна этому поверить?

Виктория улыбнулась.

– С трудом. Но объясни мне Федор, зачем?

Федор перекинул трость на руку и сказал.

– Эти ежедневные прогулки не поддаются никакому объяснению. Это клиника. Спросите, что полегче.

– Спрашиваю, Федя! Ты так ни с одной женщиной и не познакомился?

Федор отрицательно покачал головой.

– Были поползновения со стороны слабого пола, но мне некогда было. Я спешил в ремонтную мастерскую забирать Альфа-Ромео! Поэтому вынужден был отклонить несколько заманчивых предложений посетить элитный бар или дорогой ресторан. Сами понимаете, Альфа-Ромео скоростная машина, а если я еще буду под шафе… Дамы входили в мое положение и очень сожалели. Я вежливо откланивался. Ах, вы бы видели, как красиво я их покидал и гордо нес голову. Виктория Петровна, что до встречи с вами, на женщин я смотрел свысока!

А в тот день, когда я встретился с тобой, я переоделся. Знала бы ты, как после месяца этого идиотизма я хотел женщину. Я тебя видел нагой, у меня мурашки на теле высыпали. А если еще представить, что ты была похожа на нее, – Федор показал на фотографию, – твоя участь была решена. Так что можешь ревновать меня к себе самой, но не к тем продавщицам из дорогих бутиков, в которые я, владелец Альфа-Ромео, входил. И мой бумажник не соответствовал придуманному мной образу. Имидж, как сейчас говорят, боялся уронить. Девки сами падали мне в руки, только моя машина была в ремонте. Я вежливо прощался разочаровывая девиц.

– Вот теперь я верю тебе! – смеясь, сказала Виктория. Они выпили. Лад и мир установившийся у любовников придает совершенно иное очарование ночи. Ночь истекает дурманящими запахами олеандра. Под окном молчаливыми стражами стоят зеленые кипарисы. Завистница луна льет на льнущие друг к другу тела влюбленных свой далекий, холодный свет.