– Чего ты хочешь? – спросил Джульен, и она поняла, что он говорил не о рождественских подарках.

– Еще одна попытка Рождества с тобой, – прошептала она.

Она прижалась лбом к его лбу. Одна минута. Все, что ей нужно было, это не целовать его одну минуту, чтобы прочистить голову и думать ясно.

– Джульен, если мы вмешаемся, наши родители поубивают нас, – сказала она. – Я не говорю, что нам не стоит вмешиваться. Просто будут последствия.

– Мать думает, что иметь женщину-управляющую для Ферм Арден позор. Отец постоянно называет тебя шлюхой. И твоя семья, и моя семья каким-то образом зарабатывают миллионы на подстроенном конном соперничестве. Думаешь, меня волнует, что они думают?

– Да, – ответила она. – Как и меня волнует, что думают мои родители, потому что они любят меня, и я люблю их, даже если они бесят меня в эту же секунду.

– Я тоже волнуюсь, – признался он. – Но недостаточно, чтобы перестать целовать тебя.

– Никаких поцелуев, пока не доберемся до твоей спальни. Еще раз поцелуешь меня так, и мы никогда не доберемся до нее.

– Целовать тебя как? – спросил он и стащил ее со скамьи.

– Целовать, словно ты никого не целовал очень давно и тебе надо наверстать упущенное.

– Если я скажу, что так и есть, ты окончательно испугаешься?

– Нет, конечно, нет. У нас у всех бывают затишья.

– Это чуть-чуть больше, чем затишье, – застенчиво ответил Джульен. Она знала этот взгляд. У Джульена было такое же выражение, перед тем как признаться, что ему было всего семнадцать.

– Что такое Джульен? Мне ты можешь сказать.

– Это, вроде как, длинная история.

– У тебя много длинных историй. Ты убежал из Кентукки и переехал в Париж, избегая родителей. У тебя ассистент, которая тебе не ассистент, но которая живет с тобой. И у тебя было более чем затишье? Что происходит? Расскажи.

– Затишье – это преуменьшение, – ответил он.

– Вот черт. – Реми прикрыла рот ладонью.

– Не спрашивай, – попросил он с отчаянием в глазах. – Пожалуйста.

– Боже мой.

– У меня есть хорошее оправдание, честно.

– Ты девственник? – спросила она совершенно потрясенная.

– Я просил не спрашивать. – Джульен скрестил руки на груди и нервно усмехнулся.

– Прости.

– Это действительно тебя тревожит?

– Я просто шокирована, – ответила Реми, глядя на Джульена в новом свете.

– Шокирована?

– Джульен, ты прекрасен. Я подумала об этом, как только увидела тебя четыре года назад. И подумала тоже самое, как только увидела тебя сегодня. А теперь ты краснеешь и становишься еще сексуальнее, чем был четыре секунды назад.

– Давай поговорим в моей комнате. Мне нужно кое-что рассказать тебе. И показать.

– Твое обнаженное тело?

– Если ты все еще хочешь увидеть его после моего признания, тогда ты его увидишь.

– «Если» не обязательно, клянусь, – ответила она.

Джульен взял ее за руку и повел через уже пустую гостиную.

– Интересно, куда Салена и Меррик отправились? – прошептал Джульен.

– Это Меррик. Ставлю пять баксов, что они в ее спальне.

– Салена очень придирчива к парням, с которыми встречается.

– Это Меррик. Поверь, дело не в свиданиях.

Джульен взял ее за руку, и они пробрались мимо запертой двери. Из-за нее донесся голос.

– Так сколько тебе лет? – услышали они вопрос Меррика Салене.

– Тридцать три. А тебе? – спросила Салена.

– Тридцать шесть. Сложи вместе, и получится шестьдесят девять.

– Ты очень хорош в математике.

– Кто занимался математикой? – спросил Меррик.

– Загадка разгадана, – прошептал Джульен и закатил глаза. Он был таким милым, изображая отвращение, что Реми пришлось остановить себя от желания схватить его и поцеловать. – Пошли.

Они быстро добрались до его комнаты в конце коридора. Он толкнул дверь и сорвал небольшой листочек сложенной бумаги с двери. Он посмотрел на записку, улыбнулся и засунул ее в карман. Как только они оказались в комнате с запертой дверью, Джульен притянул ее к себе. Реми подняла руку и прикрыла его рот.

– Никаких поцелуев. Сперва ты хотел поговорить, – напомнила она.

– Я не мофу фаварить ф тфаей рукой на мофем рту.

– Что? – перепросила она, убирая руку.

– Я не могу говорить с твоей рукой на моей рту, – повторил Джульен.

– Хорошо, говори. Я буду сидеть на безопасном расстоянии и слушать. – Реми выбрала кресло и села в двух метрах от кровати, на которую сел Джульен. Она была впечатлена его спальней. Стены были элегантного нефритово-зеленого цвета, а кровать обрамлена антикварными бра. Стены увешаны красивыми, но странными картинами, и каждая поверхность была безупречна.

– Твоя комната очень чистая, – сказала она. – Это неестественно.

– Салена наняла домработницу. Не моя идея. Я не настолько разбалован.

– Я хочу знать о Салене. Она слишком красивая, она живет с тобой, но она не твой ассистент, и все же она наняла домработницу.

– И она видела меня обнаженным. Часто. Просто чтобы ты знала все.

– Надеюсь, есть хорошее объяснение. – Реми не была ревнивицей, но все же довольно быстро привыкла к идее быть единственной женщиной, которая видела Джульена обнаженным.

– Есть. И она связана с тем, почему я, понимаешь...

– Непорочен?

– Это дипломатический термин для парня, который никогда не трахался.

– Я пытаюсь быть дипломатом. Это лучше, чем сорвать с тебя одежду, – ответила Реми и села на свои руки, напоминая себе позволить ему говорить, прежде чем начнется срывание одежды.

– Я бы предпочел, чтобы ты просто сорвала с меня одежду.

– Говори, – приказала она.

– Хорошо, говорю. Просто... Это вроде как все изменит, когда я начну.

– Изменит что? Что такое?

– Причина, из-за которой я девственник, и причина, почему Салена живет со мной, и причина, почему у меня есть домработница, которая держит все в безупречном порядке и продезинфицированным, и причина, почему я жил с родителями до прошлого года, когда наконец не смог выносить их, и причина, почему я не отправил письма, написанные для тебя...

– Что за причина?

Джульен сделал глубокий вдох. Казалось, он собирался с духом. – Салена не мой ассистент, но она работает на нас.

– Что она делает?

– Она мой врач. Доктор Салена Кар – онколог.

Реми разинула рот. Она быстро его закрыла. Ее желание к Джульену сразу же превратилось в жалость, сострадание и страх.

– У тебя есть живущий по месту работы онколог? – прошептала она.

– Да.

– Что у тебя?

Джульен снова вздохнул.

– Не то, что у меня есть. А что было.

– И это?

– Лейкемия, Реми. Через две недели после того, как мы почти занялись сексом, у меня диагностировали лейкемию.


Глава

4


Никаких фамилий


– Лейкемия, – повторила Реми. Ее губы формировали слово, но язык хотел выплюнуть его, отвергал слово, правду, страдания, который пережил Джульен.

– Острый миелоидный лейкоз, если быть точным.

– Это звучит... плохо.

Джульен немного усмехнулся.

– Хорошей лейкемии не существует.

– Нет, – выдохнула Реми, ее руки дрожали от шока. – Не существует. Что произошло?

Джульен пожал плечами и выдохнул. Она поняла, что он не хотел рассказывать, но она должна была услышать ее. Каждое слово.

– В ночь рождественской вечеринки, ты подумала, что я старше, чем был. Почему?

– Я не знаю, – ответила она. – Ты был почти шесть футов ростом, и в руке был бокал вина.

– Я думал, вино заставило тебя думать, что я был старше.

– Это, а еще и каким умным и забавным ты был. Я удивилась, что родители разрешили тебе пить вино.

– Обычно не разрешали. Но в тот день меня мучили головные боли. И на вечеринке стало хуже. Папа сказал, что я могу выпить один бокал вина, и, если это не поможет, мне стоит просто прилечь в одной из гостевых спален. Они нашли меня, когда пришло время уезжать. Поэтому мама искала меня.

– Ты не говорил, что тогда у тебя болела голова.

– У меня всю неделю периодически болела голова. Когда я увидел тебя, и мы начали общаться, она исчезла. Но следующим днем она вернулась. Через неделю после Рождества начали появляться синяки, которые не проходили. Я, наконец, сказал маме, что со мной что-то не так, и показал ей синяки на животе. Следующим днем в кабинете врача во время анализа крови, мама плакала, а доктор смотрел на мою кровь в пробирке и хмурился.

– Хмуриться не к добру, – сказала Реми, ее руки дрожали, словно это она была в той комнате, рядом с Джульеном, и видела, как врач втыкал иглу ему в руку.

– Врач сказал, что проведет несколько анализов, и, скорее всего, у меня будет А.

– А?

– А 11– это анемия, которую легко лечить, и она бы объяснила синяки и головные боли. По анализам я получил С12. Рак. Они сразу же поместили меня в больницу. Затем домой на несколько дней. Затем опять в больницу. После трансплантации костного мозга, я по большей части жил в больнице.

– Насколько плохо все было?

– Плохо, – просто ответил он. – Но рак – это всегда плохо. С ним или плохо, или еще хуже. Мой был плохой, так что могло быть и хуже. Это ты себе говоришь, чтобы пережить ночь. Мой поддавался лечению, даже излечению. Не все С такие.

Ее сердце колотилось в ее груди. Джульен говорил о годах на пороге смерти так непринужденно, слишком непринужденно.

– Значит тебе лучше? Полностью?

– Видишь это? – Джульен указал на график на стене. – Это календарь на пять лет. Один год и одиннадцать месяцев ремиссии. Тогда и начинается отсчет. Если через пять лет я все еще буду чист, тогда буду считаться здоровым. Но в данный момент вероятность рецидива крайне мала.