Андрей положил Олесю на кровать и теперь стоял перед нею на коленях, в безумной надежде вглядываясь в её лицо.

– Доченька, – шептал он, – доченька!

Увидев вошедшего Яна, он попросил:

– Янек, вытащи кинжал! У меня никак не получается, а ей ведь больно!..

Ян хотел это сделать, но никак не мог заставить себя потянуть за рукоятку. Ему казалось, что Олеся не умерла, а просто крепко спит, и если вытащить кинжал, кровь из неё выльется и тогда уже точно она не проснется… Он будто попал в другой мир, где обычные вещи приобрели другую, не присущую им жуткую сущность и даже звук его собственного голоса звучал приглушенно, точно издалека.

Теперь все вокруг Ян видел не целой картиной, а разрозненными кусками. Мертвые глаза Олеси, – их надо закрыть, подумал он, – пустые остановившиеся глаза Андрея, кинжал, будто вросший в тело девушки, муха, назойливо бьющаяся о стекло и, наконец, звук подъехавшей брички, разорвавший замкнутый круг глухого тяжелого сна наяву…

– Выйди, это Григорий приехал, – сказал Андрей, почти не разжимая губ.

– Что такое, почему нас не встречает невеста?! – радостно кричал Григорий, помогая вылезти из повозки священнику и какой-то бедно одетой рыжеволосой девушке. – Почему она не встречает гостей, неужто все перед зеркалом вертится?!

– Григорий… – попытался остановить его Ян, но тот уже взбегал на крыльцо.

– Где моя дорогая сестренка?!

Несколько мгновений спустя из хаты донесся его отчаянный крик.

– Нет, господи, только не это! Ты не можешь отнять её у меня!

Священник, уже было поставивший ногу на крыльцо, удивленно посмотрел на Яна.

– Олесю убили, – с трудом выдавил тот.

Идущая за священником девушка испуганно вскрикнула:

– Кто убил? Когда? Меня ведь привезли молодых обвенчать!

– В лесу. Только что. Видимо, дезертиры.

– Упокой, господи, её душу, – перекрестился священник и решительно поднялся на крыльцо.

Приезжая девушка торопливо последовала за ним, будто не поверив сообщению Яна.

Григорий неподвижно стоял на коленях и молился. Он тоже не смог дотронуться до кинжала. Казалось, это должен сделать кто-то знающий, чтобы не повредить девушке невзначай…

– Отец Феодосий, – поднял глаза на священника Григорий, – бог карает меня. За неверие. Так жестоко… Вместо свадьбы – похороны. Она ведь совсем ребенок! Ее-то за что?!

Священник бережно поднял Григория с колен.

– Гроб надо ладить. Пойди, распорядись!

Видимо, отец Феодосий заметил нездоровый блеск в глазах Григория и решил, что только труд поможет ему не сойти с ума от горя и отчаяния.

Григорий побрел к выходу, а батюшка подошел к Олесе и осторожно стал вытаскивать кинжал – для убийства хрупкой девушки вовсе не нужна была такая сила, которую убийца вложил в удар – кинжал вошел в грудь по рукоятку. Наконец он вытащил орудие убийства и бросил его на пол, потом закрыл Олесе глаза. Лицо девушки, сведенное предсмертной мукой, разгладилось – это продолжала свою работу смерть, но окружающим казалось, что именно кинжал в груди мешал Олесе расслабиться и успокоиться.

– Обмыть надо покойницу, – сказал отец Феодосий и посмотрел на приехавшую с ним. – Светлана, ты сможешь?

Та, сглотнув что-то, застрявшее в горле, медленно кивнула. Мужчины вышли на крыльцо, а Ян задержался у двери на случай, если ей что-нибудь понадобится. Но услышал только, как она возится с кастрюлями и тазами и тихонько причитает:

– Подруженька любимая, единственная ты у меня была, свет в окошке, что я теперь стану делать одна-одинешенька, кто пожалеет, кто успокоит, кто уму-разуму научит! Не мне ли этим ножом, что лишил тебя жизни, себя порешить, да с тобой в одной могиле успокоиться…

Ян, услышав такое, чуть было не вернулся в комнату, но, видимо, здоровое начало в девушке пересилило…

Андрей безучастно сидел на крыльце. Он хотел было помочь Светлане, но девушка выпроводила его.

– Нельзя, дядя Андрей, не положено!

Ян принес лопаты из сарая, подле которого трудились Григорий и отец Феодосий, и позвал с собой Андрея. Тот покорно пошел за юношей, но двигался и отвечал на вопросы, как сомнамбула: медленно и невпопад, так что Яну самому пришлось выбирать место для Олесиной могилы. Выкопали они её на небольшом пригорке под молодым дубом, чуть поодаль от тропинки, по которой бегала в лес юная италороссиянка и где нашла погибель в день своей свадьбы…

– Хватит, дядя Андрей, хватит! – пришлось прикрикнуть Яну на казака, который копал с таким ожесточением, точно хотел дорыть до центра земли. Помогая выбраться из ямы Андрею, Ян заглянул в нее, будто в глаза самой смерти. Он вздохнул и невольно повторил любимую присказку Беаты:

– Цо то бендзе! 1

Они вернулись к дому, возле которого священник с Григорием что-то горячо обсуждали, Ян прислушался и обомлел: родной брат торопил его с похоронами сестры!

– По христианскому обычаю покойная должна лежать дома три дня! – не соглашался отец Феодосий. – На третий день положено отпевать и хоронить!

– Да поймите же, – горячился Григорий, – если мы завтра не уедем, то и нас придется отпевать и хоронить!

"Что же это за работа такая? – подумал Ян. – Ради неё на такой грех идет! Неужели можно кого-то бояться пуще гнева господнего?"

– Завтра – последний срок – нам с Андреем надо быть в Новоросийске, а я сам должен похоронить сестру! Как мне уехать, не бросив горсточки земли на её могилу?! Что я скажу матери?!

– У неё есть мать? И она не приедет на похороны дочери? – изумился отец Феодосии.

– Из Италии? Да она и в месяц не доберется! Мать ещё ничего не знает. Я убедил её, что здесь Олесе будет безопаснее, – Григорий всхлипнул. – Теперь уже ей нечего бояться!

– Хорошо, – нехотя согласился священник, – хотя это не по-христиански!

– А война – это по-христиански? А молодые гибнут ни за что – это по-христиански?!

– Еще во время смуты 1905 года великий праведник отец Иоанн Кронштадтский предостерегал русских людей, чтобы готовились к принятию грядущих бед и испытаний. Но слаб человек, не верит речам святым… – отец Феодосий открыл небольшой, похожий на докторский, чемоданчик, достал из него церковные книги, небольшую икону, тяжелый серебряный крест, зажег свечи и стал читать над Олесей.

Ян и Андрей слушали его монотонное чтение, недоверчиво вглядываясь в лежащую Олесю. Обоим казалось, что вот сейчас она встанет и весело скажет:

– И вы поверили, что я умерла? Разве можно умирать так рано?!

Григорий немного постоял у гроба, но горе находило у него свой выход в чем угодно, только не в смирении и бездействии. Ему хотелось закричать, побиться головой о стену, схватить топор, бежать куда-то и там крушить все, что ни попадя… Если бы он не держал себя в руках, то, наверное, стал бы выть и кататься по полу, точно раненый зверь…

Он и другим не давал стоять спокойно. Отправил Светлану искать полотенца – на чем опускать гроб в могилу? – потом отозвал в сторону Яна.

– Послушай, Янек, на дворе лето, а у Олеси и цветочка нет. Пойди, нарви. Хоть ромашки какие или маки… А мне ещё крест надо достругать.

Оставшись один, Ян в растерянности потоптался посреди двора, куда увлек его из комнаты Григорий, и пошел искать цветы. Он и прежде чувствовал себя среди этих людей не в своей тарелке, а тут и вовсе растерялся: привык, чтобы к смерти относились с должным уважением и уж не спорили со священником, который наверняка знает больше других!

Он брел по тропинке от дома, пока не вышел на луг, которого прежде не видел. Один участок его был распахан и засеян люцерной, а вся остальная земля вокруг пестрела ромашками, васильками и даже колосками ржи, горстку которой здесь кто-то рассыпал. Янек собирал цветы, а сердце его мучительно сжималось от тоски и печали: один, опять один! Вместо того, чтобы дарить цветы невесте, он положит их к ней на могилу…

Когда он вернулся обратно, отец Феодосий стоял на крыльце, будто поджидая кого-то. Ян попросил разрешения поговорить с ним наедине.

– Слушаю тебя, сын мой!

– Это для Олеси, – смущенно пояснил Ян, думая, что священник может неправильно понять, почему в такое время он ходит с букетом…

– Я знаю, – кивнул тот, – не переживай, она увидит и возрадуется любви твоей… Но ты ведь хотел поговорить не об этом?

– Не об этом. Бандиты… ну те, что убили Олесю, они не ушли от возмездия, но хорошо ли, что они лежат сейчас там, в лесу, без погребения?

– Григорий? – только и спросил отец Феодосий.

– Андрей.

– Он понес большую утрату, – покачал головой священник. – Хороший человек, добрый, а позволил, чтобы злоба затмила разум. Мы должны прощать врагам своим, как прощал их Всевышний… Хорошо, сын мой, я обо всем позабочусь.

Подошло время выносить гроб. Присутствовавшие в доме мужчины взялись за три его угла, а к четвертому подбежала было Светлана, но отец Феодосий отстранил её.

– Батюшка, но вы же не должны, – робко начала она.

– Бог простит! – с достоинством сказал священник.

Было часа три пополудни одного из лучших дней лета. Небо ярко синело. В воздухе стоял густой аромат свежескошенных трав, пели птицы, порхали бабочки и мимо всего этого буйства жизни на руках мужчин плыл гроб с юным, так рано увядшим цветком…

Гроб поставили у края могилы. Отец Феодосий стал говорить о том, как сейчас страшно и одиноко там, наверху, Олесиной душе, которую могут поддержать лишь молитвы её близких, когда Светлана вдруг покачнулась и стала медленно падать на гроб. То есть для всех остальных это произошло мгновенно, а для Яна время как бы остановилось, и в его вязкой тягучести он увидел, как девушка клонится вниз. Он подхватил Светлану и отнес поодаль на траву…

У ямы, которая должна была послужить последним прибежищем Олеси, с Андреем вдруг случилось то, что старый знакомый Яна граф Головин назвал бы нервным припадком или истерикой.

Пока Олесю отпевали, пока священник говорил прощальную речь, он покорно следовал за всеми, но когда Григорий взялся за молоток и гвозди и потянулся за крышкой гроба, Андрей закрыл тело Олеси собой.