— Ну, что тебе? — спокойно спросила она, взяв трубку. Спросила она это таким будничным голосом, как будто все эти полгода он каждый день звонил ей.

— Мелкий, ты не спишь?

— Идиотский вопрос, заданный в полпятого утра, — хмыкнула Олива, — Так что ты от меня хочешь?

— Я хотел поговорить с тобой…

— Я слушаю.

В трубке повисла тишина.

— Так о чём ты собирался со мной говорить? Я слушаю тебя, — бесстрастно повторила Олива.

— Видишь ли, мелкий… Это не телефонный разговор…

— А какой же? Граммофонный?

— У тебя номер аськи остался тот же? — Салтыков пропустил ехидство Оливы мимо ушей, — Выйдешь сегодня вечером в сеть? Сможешь?

— Нет, — отрубила Олива, — Если тебе что-то надо, говори сейчас.

— Это в двух словах не скажешь, — замялся Салтыков, — Мелкий, я напишу тебе в аську днём, хорошо?

— Странно, зачем тут вообще нужна аська, — проворчала Олива, — Ну ладно, чёрт с тобой. Номер аськи у меня тот же.

— Ну, вот и хорошо, мелкий. Значит, я тебе стукнусь сегодня. Договорились?

— Как хочешь. Мне всё равно.

— Ну, вот и договорились, — и Салтыков, закругляя разговор, тоном, каким обращаются к маленьким непослушным детям, заявил: — Я тебя люблю, мелкий. Слышишь меня?

— Слышу, — безразлично произнесла Олива, — Ничего пооригинальнее придумать не мог? На меня уже эти сказки не действуют.

Салтыков не стал спорить и просто прервал связь. Так он делал всегда, когда заканчивал разговор. И от собеседника не зависело ровным счётом ничего, чтобы оттянуть этот конец хотя бы на полминуты.



Глава 37

В седьмом часу утра из клуба вернулась Яна и, притворив за собою дверь, вошла в комнату. Она удивилась, увидев, что Олива лежит поверх одеяла и смотрит перед собой каким-то странным, мутно-блестящим взором. Глаза её были воспалены, щёки пылали нервными красными пятнами. «Неужели опять началось?» — тревожно подумала Яна, не зная, чем ещё объяснить странное состояние подруги.

— Яна, — тихо позвала Олива, — Ты знаешь, он мне позвонил.

— Позвонил?

— Да.

— И что?

— Он сказал, что ему надо со мной поговорить. Сегодня. В аське.

— Зачем?

— Не знаю. Он не сказал.

Яна молча сняла с себя джинсы и топик, облачилась в пижаму. Её волосы насквозь провоняли сигаретным дымом. Олива вспомнила запах сигарет Салтыкова, его кашель курильщика со стажем — и заплакала.

— Ну вот… — проворчала Яна, — Чёрт бы его побрал. Что он от тебя хочет-то?

— Не знаю!!! — Олива разрыдалась, — Но я чувствую, что это неспроста!

— Ясен пень, неспроста. Однозначно ему что-то от тебя надо. Не любовь, — уточнила Яна, — А что-то другое.

— Но что, что?! Господи!!! Он же мне всю душу вымотал! Зачем он меня мучает?! Я всю, всю ночь не спала! И сейчас… Мне так плохо…

Олива заметалась по кровати, скидывая на пол одеяло. Красные пятна ещё резче обозначились на её бледном лице; воспалённые глаза стали ещё мутнее.

— Э, да у тебя жар, — Яна дотронулась ладонью до её лба, — Заболела ты, дорогуша. Надо измерить температуру.

Она сунула Оливе под мышку градусник, достала из аптечки Колдрекс, разбодяжила кипятком.

— Пей без разговору.

— Я больше не хочу, — прохрипела Олива, откидываясь на подушки.

Яна унесла кружку на кухню, вернулась, жуя на ходу слойку с повидлом. Олива, красная от жара, металась по постели и бредила. Яна вытащила градусник у неё из-под мышки — температура была под сорок.

— Уйди от меня!!! — завопила Олива в бреду, — Я тебя ненавижу!!!

— Чего ты, чего? — Яна потрясла её за плечо. Та подняла на неё мутные глаза.

— Салтыков… — прохрипела она, — Я не люблю тебя, Салтыков… Я не хочу, чтоб ты… был…

И, закатив веки, вновь провалилась в изнуряющий больной сон.

Салтыков, однако, в аське не появился ни днём, ни вечером. Напрасно Олива, то и дело выныривая из забытья и преодолевая слабость и ломоту во всём теле, бросалась к компьютеру — никто в аську не стучался.

«Но что же, что же ему всё-таки от меня надо было?» — вновь и вновь задавала она себе один и тот же вопрос, и, не в силах найти ответ, проваливалась снова в беспамятство.

И лишь под утро следующего дня на её телефон прилетел долгожданный «конвертик»:

«Мелкий, я тебя люблю так, как никого и никогда в своей жизни не любил».

Глава 38

Поезд из Москвы прибывал на станцию Исакогорка с опозданием на десять минут, вследствие чего стоянка была сильно урезана. Пассажиры уже сдали своё постельное бельё проводнице и теперь сидели на своих кушетках, подавляя нетерпение, смотрели в окна, ожидая, что вот-вот за поворотом блеснёт на солнце кусочек воды, как предвестник скорой радости от встречи с любимым городом, где каждого ждали на перроне родные, любимые или друзья — у кого как — и, по въезде на мост, их жадным взорам откроется милая сердцу панорама города с величавым белым Кремлём-высоткой на противоположном берегу широкой Северной Двины.

Олива отнесла проводнице постельное бельё и, кинув его ворохом на пол, не спеша вернулась на своё место. «Ну что ж… — подумала она, вытаскивая косметичку и устанавливая перед собой зеркало, — Пора приводить себя в порядок перед приездом. Сейчас я должна выглядеть как никогда…»

Олива быстро надела своё новое ярко-лиловое платье со стразами и распустила по плечам пышные кудри только вчера завитых в парикмахерской и выкрашенных в фиолетовый цвет волос. Быстро накрасившись и вдев в уши серьги-кольца, осмотрела свои ногти, выкрашенные фиолетовым лаком с блёстками. «Ну что ж, вроде ничего… — удовлетворённо подумала она, — Жаль только, загореть не успела, но так даже и лучше: к фиолетовым волосам больше идёт бледная кожа…»

На перроне Оливу должны были встречать её друзья: Никки, Гладиатор, Флудман, Хром Вайт. Им она накануне сказала, что приезжает, да ещё Денису и Кузьке, но Кузька сейчас работал, а Денис был на военных сборах в Печенге. Наверное, кто-то из них доложил о её приезде и Салтыкову, поскольку вчера днём от него пришла эсэмэска: «Мелкий, ты собираешься в Архангельск?»

«А с какой целью ты интересуешься?» — спросила Олива.

«Ну, я просто спросил. Думаю, ты вряд ли согласишься со мною встретиться…»

Олива ничего не стала отвечать. «Много чести… — подумала она, самодовольно улыбаясь, — Если хочешь со мной помириться, завоюй меня сначала…»

То, что Салтыков писал ей в последнее время о своей любви, просил прощения за свои измены, значительно подняло самооценку Оливы. Всё-таки, уже жалеет о том, что потерял, и хочет меня вернуть, думала она, тщеславно улыбаясь. Олива вспомнила, как ровно год назад Салтыков встречал её на этом же перроне с букетом алых роз — и заулыбалась ещё тщеславнее.

Между тем, поезд уже проехал мост через реку и, сбавив скорость, запетлял среди знакомых домов-пятиэтажек, утопающих в зелени тополей. Эти торжественные минуты въезда в город всегда были самыми радостными и волнующими для Оливы; она вспомнила, как полгода назад, зимой, ехала сюда с Яной, и какое радостное нетерпение охватило её в последние минуты перед прибытием, что она, забыв о приличии, прыгала как девчонка туда-сюда по всему вагону, временами останавливаясь, и, прижавшись лбом к обледеневшему окну, вглядывалась в темноту, ожидая, что вот-вот покажутся фонари моста, отражающиеся в тёмной воде Северной Двины, за которой город Архангельск приветливо засверкает ей своими волшебными огоньками.

И сейчас Олива, как тогда, задохнулась от радостного волнения и нетерпения. А вдруг и Салтыков придёт встречать её на перрон? Если он знает, что она сегодня приезжает, ему нетрудно будет узнать и во сколько, и в каком вагоне. Наверное, уже стоит там с цветами, затерявшись в толпе друзей, и с волнением ждёт прибывающего поезда. Олива представила себе, с каким трепетом и волнением, не хуже, чем год назад, будет смотреть он, как хлынут пассажиры из вагона, жадно отыскивая взглядом среди них её, Оливу, которую он любит так, как никого и никогда не любил, и как замрёт его сердце в трепетной надежде, когда она выйдет из поезда в своём лиловом платье, и, оправляя тонкою рукой свои длинные блестящие кудри, рассыпающиеся на ветру, прошествует навстречу друзьям, шикарная и сияющая, как кинозвезда.

На перроне Оливу встретили её друзья. Перецеловав всех и отдав свой чемодан Флудману, она заметила, что Салтыкова среди них нет, и самодовольная улыбка медленно сползла с её лица.

— Что такое? — спросил проницательный Хром Вайт, — Вроде мы все здесь на месте. Или ты ещё кого-то ждала помимо нас?

— Да нет, — Олива вымученно улыбнулась, — Всё в порядке. Это тебе показалось. Кстати, ребята, знакомьтесь — это Никки. А это, Никки, мои друзья: Флудман, Гладиатор…

— Очень приятно, — улыбнулась Никки.

Флудман галантно поцеловал у Никки ручку; Гладиатор, по своему обычаю, покружил на руках Оливу и, опустив её на землю, покружил Никки.

— Ну, вот… Меня, как всегда, забыли, — обиделся Хром Вайт, исподлобья глядя на церемонию приветствия.

— Никто тебя не забыл – тебя представим особо. Итак, Никки, знакомься: это… — и Олива, театрально раскланиваясь, напыщенно провозгласила: — Мистер Хром Уайт!

— Вот так-то лучше, — смягчился Хром, и, довольный, пошёл вместе со всеми по направлению к дому Никки.

У Никки дома была только кошка Муся. Придя в квартиру и закинув в спальню чемодан Оливы, ребята уселись на кухню ужинать. Никки отварила всем макароны с сосисками, поставила чайник. Флудман сперва принялся было отказываться, ссылаясь на неудобство; однако Олива настояла на том, чтобы он поужинал вместе со всеми.

— А где Саня Негодяев? — вспомнила вдруг Олива, — Надо бы его тоже к нам сюда позвать…