Хром закрыл дверь в спальню и вдруг ошмётком упал на постель рядом с Оливой. Всё это время он только и ждал этого момента, когда они останутся одни, без посторонних. Сказать по правде, Хром Вайт уже давно положил глаз на Оливу, но, поскольку она была девушкой Салтыкова, не осмеливался предпринимать к ней более решительных действий. Теперь же Хром как никто другой знал, что отныне путь к ней для него открыт...

Олива зевнула и, отодвинув от себя миску, высыпала в неё косточки от черешен. Хром Вайт придвинулся поближе, так, что уже мог осязать прохладную кожу девушки и запах её волос. Желание пробежало по его телу волнующей дрожью; он пристально, не отрываясь, смотрел своими огромными серыми глазами на полные, как переспелые черешни, губы Оливы, и чувствовал, что ещё чуть-чуть — и он отдаст себя во власть жаркого дурмана и не сможет более владеть собой.

— Унеси миску, — зевнув, сказала Олива, — И принеси мне с кухни персик. Он лежит на столе, я его как раз собиралась съесть.

Хром Вайт со всех ног бросился в кухню и через секунду уже вернулся. Правда, без персика.

— Персика на столе я не нашёл, — сказал он, опять ныряя в Оливе в постель, — Наверное, его кто-то съел.

— Ну, тогда принеси шоколадку, что ли, — ответила она, — Или чипсы с укропом.

Хром принёс чипсы. Олива надорвала пакет, принялась хрустеть чипсами. Хром Вайт опять придвинулся к ней вплотную, гипнотизируя её своими огромными серыми глазами.

Олива невольно отметила, что лицо его при близком рассмотрении как бы делится на две половины, и раздвоенный напополам низкий лоб, срезанный полосой светлых волос переходит в конце лица в такой же раздвоенный, с ямочкой, подбородок. Подобный тип лица был у артиста Баширова; но, в силу того, что Олива артиста Баширова не знала и сравнивать Хрома ей было не с кем, она вообразила, что лоб у него раздвоен, потому что ему когда-то давно рассекли надвое череп шумовкой, той самой, которой Гладиатор рассекал «накуски» сегодня утром котлеты. Было странно смотреть на это раздвоенное лицо и эти глубоко посаженные, в пол-лица, глаза. «Франкенштейн какой-то...» — лениво подумала Олива и отвела взгляд.

— Ты мне телевизор заслоняешь, — пробурчала она, хрумкая чипсами, — Принеси мне лучше спрайт из холодильника, видишь же — ем всухомятку…

Хром Вайт, мысленно проклиная всё на свете, побежал за спрайтом. Олива попила из бутылки, и опять было принялась за чипсы, но Хром Вайт мягко вынул пакет с чипсами у неё из рук и положил его на тумбочку.

— Выключи телевизор, — попросила Олива, утомлённо прикрывая глаза, — Там всё равно смотреть нечего.

Хром выключил телевизор и тут, решив, что более не будет терять ни секунды, ринулся в постель и жадно набросился на Оливу с поцелуями. Она не оттолкнула его; ей было лень двигаться, к тому же она невольно разомлела от этих поцелуев Хром Вайта, как от ласк и мурчания домашнего кота.

«Пусть целует... — вяло думала она, — Хром Вайт, так Хром Вайт. Какая разница...»

Хром Вайт, словно ополоумев, не переставая страстно обцеловывать тело девушки, принялся судорожно разрывать на ней подвязки. Но тут раздался звонок в прихожей — ребята вернулись с кальяном.

— Ну вот, вы пришли в самый неподходящий момент… — злобно пробормотал Хром Вайт, открывая им дверь.

«Да нет, момент как раз самый подходящий, — подумала про себя Олива, — Хотя… Это как посмотреть…»

Глава 40

Вот уже несколько дней в Архангельске стояла устойчивая жаркая погода. На Северной Двине был отлив; река значительно отошла от берега и обмелела.

Олива шла вброд по воде, придерживая в согнутых руках подол расклешённой юбки и щурясь на яркое солнце, отражающееся бликами в воде. Ветер трепал её выбившиеся из-под заколки длинные кудри; она тряхнула головой, отколов заколку, распустила волосы, которые тотчас же веером рассыпались на ветру и, расправив плечи, пошла вдоль берега, на котором остались её друзья.

— Слушайте, а чего Салтыков-то от неё опять в Питер слинял? — спросил Флудман, глядя из-под ладони на сверкающую на солнце реку, — Если, как она говорит, он ей и звонил, и писал... Что-то я ничего не понимаю. Или она врёт, и не писал он ей ничего?

— Да блин, тут, короче, такая история... — сказал Хром Вайт, — Он ей реально писал, это ещё в ту пятницу при мне было.

Гладиатор снял солнечные очки и недоуменно воззрился на него.

— Нахрена?..

Хром с опаской оглянулся на реку и, убедившись, что Олива ещё достаточно далеко от них, произнёс:

— Только ей не говорите, ладно? В общем, откуда-то он прознал, что у неё бабло есть... То ли Медвед сказал. Короче, неважно. А у него как раз с деньгами напряг пошёл. Ну, и...

— Фу, какой он мерзкий, — скривилась Никки.

— Дак, а в Питер-то тогда зачем свалил? — не понял Флудман.

— Ну, наверно, решил свой финансовый вопрос в другую сторону, — изрёк Гладиатор.

Олива вышла из воды и, опустив подол, пошла босиком по мокрому песку. До бревна, на котором расположилась компания её друзей, оставалось ещё метров двадцать, и она вдруг остановилась, близоруко щурясь. Хром Вайт вскочил на бревно и помахал ей рукой.

— Бедная Оля, — протянула Никки, — Она ведь действительно поверила, что Салтыков раскаялся, что он любит её. Знала бы она...

— Есть такая правда, которую лучше не знать, — произнёс Хром Вайт, — Вот она идёт. Всё, тихо!

Олива, по инерции вертя в руках подол юбки, приблизилась к ребятам.

— Ну, как водичка? — спросил её Флудман.

— Ничего, тёплая, — отозвалась Олива, садясь на бревно и стряхивая с ног прилипший к ним песок, — На Медозере вода тоже прогрелась, я думаю.

— У тебя телефон звонил, — сказала Никки, подавая ей мобилу.

У Оливы захолонуло сердце. «Неужели он?..»

Но это был всего лишь Кузька.

— Это Кузька, — сказала Олива, перезванивая ему, — Алло! Кузь, ты? Ты щас где?

— Я сегодня пораньше закончил работу, — ответил Кузька, — Так что мы могли бы встретиться…

— А мы щас на реке, — сказала Олива, — Я, Никки, Хром Вайт…

— Давай встретимся через полчаса у Ленина, только без Хрома, — попросил Кузька, — У нас с ним органическая непереносимость.

Хром Вайт через телефон Оливы аж почувствовал на себе волны органической непереносимости Кузьки к нему, поэтому, едва дождавшись конца её телефонных переговоров, решительно поднялся с бревна.

— Лёха, — сказал он, обращаясь к Флудману, — Ты мне обещал сегодня DVD отдать.

— Ну, зайдём ко мне, я тебе отдам, — предложил Флудман, — Славон, ты с нами?

— Я потом, — сказал Гладиатор, — Мне ещё нужно до вечера заглянуть в «Пятиборец».

— Ладно, ребят, тогда до вечера, — сказала Олива, – Мы щас с Никки пойдём к Ленину, а вечером приходите.

Глава 41

Когда девушки пришли к памятнику Ленину, Кузьмы ещё не было. Чтобы скоротать время и чтобы он не думал, будто они его дожидаются, Олива предложила Никки пройтись туда-обратно по Чумбаровке.

— А ты говорила — Кузька пунктуальный, никогда не опаздывает, — поддела Никки.

— Вообще-то он пунктуальный, — сказала Олива, — Может, в пробку попал…

Появление Кузьки у памятника как раз совпало с появлением девушек, сделавших круг по Чумбаровке. От ежедневной работы под открытым небом Кузька похудел и сильно загорел лицом; светлые волнистые волосы его, отросшие за зиму, выгорели на солнце и стали ещё светлее на фоне его тёмного от загара худого лица. Поцеловавшись с Оливой в щёчку, Кузька первым делом осведомился о её здоровье.

— Жива, а о здоровье не спрашивай, — усмехнулась Олива, — Кстати, Кузя, знакомься: это Никки…

— Вика, — поправила её та.

— Вася, — представился Кузька.

Олива даже смутилась: она так привыкла называть почти всех своих друзей по никам в интернете, что даже забыла их настоящие имена: Вика, Вася.

— Пойдёмте к нам чай пить, — распорядилась Олива, и все втроём направились к дому Никки.

— Один мой друг — он, кстати, хочет поступать на режиссёрский факультет — взахлёб зачитывался твоей книгой, — говорил Кузька, идя рядом с Оливой, — Он сказал, что ты гениальна, и однажды твоё произведение станет классикой.

— Да ладно! — Олива аж зарделась.

— Он хочет поближе познакомиться с тобой; впрочем, ты его знаешь. Это Ярпен: он был в нашей компании на Новый год со своей эстонской девушкой…

— Конечно, я его помню, — обрадовалась Олива, — Светленький такой. И эстонку помню: готичная девушка с шипами на запястьях. Как, кстати, они сейчас? Встречаются?

— Нет, они расстались. И Паха тоже расстался со своей Немезидой. Вообще, год какой-то, наверное, високосный: все только и делают, что расстаются…

— Вот это да… — озадаченно произнесла Олива, — Куда ни посмотришь: эти расстались, те расстались — нахрена тогда было начинать отношения? Этого я не в силах понять.

— Я тоже не понимаю, — сказал Кузька, — Однако, это не моё дело...

Никки молча шла впереди них в своей полосатой тельняшке и широких штанах, прихрамывая на одну ногу. Оливе стало немного неловко перед ней за то, что она одна общается с Кузькой, а Никки как бы не у дел. Но, похоже, у той не было никакого настроения поддерживать беседу о вещах, к которым она не имела отношения, и Олива не стала её вовлекать в разговор.

— Так где же этот твой Ярпен? — спросила Олива у Кузьки, — Пользуясь случаем, мне бы хотелось поближе познакомиться с поклонником моей книги…

— Ярпен, к сожалению, уехал в деревню.

— Ай, как обидно! А я так хотела позвать его на чашку чая…

— Если хочешь, я вызвоню его оттуда, — предложил Кузька, — Видишь ли, Ярпен — поэт, он пишет стихи. И ему порой необходимо абстрагироваться от городского шума в тихой и глухой деревне под Пинегой. Он обожает уединение; обожает читать, и перечитал все книги в городской библиотеке. У него в деревне, в горнице стоят огромные стеллажи, сверху донизу наполненные книгами.