— Не будут, — заверил её Салтыков, — Да и с чего ты взяла, что мы обязательно прогорим? Мыслить надо позитивно.

— Но при этом проигрывать все наихудшие сценарии. Чтобы на каждую возможную проблему был готов запасной план. А не так, кидаться в омут с головой — куда удалая вынесет...

— Ты у меня стратег великий! — Салтыков шутливо поцеловал Нечаеву в губы, — Но я тоже об этом думал. Переехать в Питер мы всегда успеем, и офис снять, это не проблема. Но, пока заказы идут с Архангельска — нам же выгоднее начать там...

Так и стартовала в Архангельске их архитектурно-строительная фирма. И стартовала, надо сказать, успешно — заказы практически сразу потекли рекой, и не только из Архангельска и области, но и из других городов. Салтыков, заняв вполне подходящее его деятельной натуре кресло генерального директора, почувствовал себя как рыба в воде. Вот только то, что держателем контрольного пакета акций являлся не он, а Нечаева, слегка свербило его самолюбие. Нечаева в основные производственные вопросы не вмешивалась и скорее выполняла роль главного бухгалтера, однако «держала руку на пульсе», зорко контролируя все финансовые дела компании. Этот её контроль мало-помалу начал Салтыкова напрягать, и он стал подумывать, как бы к ней подъехать с тем, чтобы она продала ему контрольный пакет акций. Но Нечаева тоже была себе на уме.

Он выбрал момент и, под предлогом того, чтобы «обмыть» крупную сделку с заказчиком, пригласил её в ресторан. Ужин закончился не менее романтической ночью в постели и, когда она, удовлетворённая и расслабленная от вина и секса, лежала рядом с ним, он решил, что момент настал.

— Танюш, у меня есть к тебе одно предложение, — пробормотал он в подушку.

— Ммм? — промурлыкала та, — Руки и сердца?

— Почти, — не растерялся Салтыков и выдохнул: — Я хочу купить у тебя два процента акций. По хорошей цене, — поспешно добавил он.

Нечаева села на постели, взяла зеркальце и, послюнив палец, начала стирать им размазавшуюся помаду с уголков рта.

— Андрюш, — сказала она, — Я свои акции вроде как продавать не собиралась...

— Я дам тебе сверху десять процентов от стоимости, — горячо сказал он, и, видя, что звучит это неубедительно, поспешно добавил: — Пятнадцать!

Нечаева, не глядя на него, отрицательно покачала головой.

— Ну хорошо, двадцать! Двадцать процентов. Соглашайся, у тебя эти акции за столько никто не купит...

— Но я не собираюсь продавать свои акции! — повторила она, и в голосе её появились металлические нотки.

Салтыков, видя её непреклонность, сел на постели и нервно закурил.

— Танюшка, ну зачем тебе этот контрольный пакет?

— А тебе зачем? — парировала она.

— Ну, как... Это же такая ответственность... Я...

Нечаева отложила зеркальце в сторону, и, отыскав свою водолазку, принялась её натягивать.

— Андрюш, я понимаю твоё стремление завладеть контрольным пакетом акций нашей компании, но своего решения менять не собираюсь. По-моему, мы уже давно обговорили наши с тобой условия. И ты на них пошёл. Сейчас что тебя не устраивает?

Поняв, что с Нечаевой лебезить бесполезно, Салтыков сказал как есть:

— Я мужик, и я хочу быть главным.

Нечаева расхохоталась.

— Ну-у, дорогой мой, здесь я тебе ничем помочь не могу. Я тебе не Олива там какая-нибудь. Уж извини.

— При чём здесь Олива? — разозлился Салтыков.

— А что тебя так заело? Может, ты уже жалеешь, что ушёл от неё ко мне? — Нечаева взяла у него из рук сигарету и глубоко затянулась, — Ну так возвращайся к ней. Я тебя не держу.

— Я не собираюсь к ней возвращаться!

— А почему нет? — продолжала издеваться Нечаева, — По-моему, вы с ней идеальная пара. С ней ты можешь сколько угодно включать мужика. Тебе ведь это так важно для самооценки...

— Но я её не люблю. Я хочу быть с тобой!

— Ну тогда ладно, — сказала она и шутливо нажала ему на кончик носа, — Но акции я тебе всё равно не продам. Даже и не надейся.



Глава 17

Огуречный рассол в стакане, вытянутый Оливой во время святочных гаданий в Архангельске, не только ей одной дал о себе знать. Пока она лила слёзы у себя в Москве по поводу своей неудавшейся судьбы, у многих её друзей началась в этом году какая-то повальная непруха в жизни.

Гладиатор, сдав зимнюю сессию, опять возобновил свои тренировки, при том что ухитрялся ещё и работать на двух работах. После разрыва с Волковой он с головой ушёл в учёбу, в спорт, в зарабатывание денег, и взял на себя так много дел, что у него и минутки не оставалось свободной. Постоянная занятость, конечно, избавляла его от переживаний и скрадывала пустоту личной жизни, но в то же время она сильно выматывала его. Было трудно, иногда просто хотелось всё бросить к чёртовой бабушке, но не зря же Гладиатор носил такое громкое имя — оно просто обязывало его ни в коем случае не сдаваться и бороться до последнего. И он, сцепив зубы, боролся, несмотря на то, что спал от силы четыре часа в сутки и буквально валился с ног от чрезмерного напряжения и усталости. Олива часто говорила ему, что его беда в том, что он сам создаёт себе трудности, ставя перед собою ложные цели, которые в итоге не оправдывают затраченных средств. Но Гладиатор стоял на своём крепко — недаром же железный Арни с детства был его кумиром. Только переоценил он свои силы, свои возможности — ведь даже машина при чрезмерной эксплуатации даёт сбои, что уж говорить о живом человеке. Гладиатор не высыпался, из-за перегрузки не всегда справлялся со всеми своими делами, и поэтому стал нервным, дёрганным, злым как цербер. Проблемы нарастали как снежный ком, он боролся и устранял одни — тут же возникали другие. Кончилось всё тем, что ему запороли медкомиссию, вследствие чего не дали рабочую визу в Европу — психиатр нашёл отклонение.

— Мне б твои проблемы, — с затаённой злобой писала ему Олива в редких беседах по аське.

— Махнёмся? Не глядя, — мрачно шутил Гладиатор.

— Мне всё равно хуже, чем тебе. Тебя, Слав, как меня, через хуй не кидали...

— Откуда ты знаешь, кидали или нет. У меня ни сил, ни времени нет над этим запариваться. Да и не чувствую я ничего. Деперсонализация и дереализация, кажется, это называется...

— Это как? — не поняла Олива.

— Видишь всё в двухмерном изображении. Плоско. Как будто мир отдельно, а ты отдельно.

Не всё гладко было и у Кузьки. Целый месяц он ходатайствовал по поводу возмещения средств на новый движок для портала Агтустуд. В конце концов, после всех этих нервотрёпок и многочисленных обиваний порогов, ему таки удалось добиться своего — так и тут незадача: портал всё равно безвозвратно умер — никто уже не интересовался форумом, не создавал новых тем, не дискутировал, как в былые времена. Лишь два-три человека ещё копошились еле-еле на форуме, как редкие муравьи на кучке пепла от сгоревшего муравейника. Несмотря на все старания Кузьки улучшить портал, усовершенствовать его главным образом с технической точки зрения, Агтустуд стух окончательно. То ли потому что форум, раскрученный в своё время Салтыковым, который, хоть и был скотиной, но — талантливой скотиной, попал теперь в плохие, бездарные руки Кузьки, и он, сам того не ведая, пустил всё по пизде. А может, просто ушла эпоха форумов, и Салтыков словно интуицией своей чуял это и поймал правильный момент, приняв решение передать ещё живой, но уже обречённый на гибель форум другому.

— Ну, что? — злорадно писала Олива Кузьке, — Как поживает твой форум "Агтустух"?

— Не смешно, — обижался Кузька.

— А по-моему, очень даже смешно. У меня даже идея есть для твоего баннера с логотипом: AgtuStuX. Всего-то одну букву в конце поменять. Попробуй!

— Уймись уже, а? Займись лучше чем-нибудь полезным.

— Займусь, займусь, не волнуйся.

«Так займусь, что мало вам не покажется...» — подумала Олива про себя.

Глава 18

Самолёт из Питера минута в минуту приземлился в аэропорту Шереметьево. Перекинув через плечо свою дорожную сумку, Майкл сошёл с самолёта и с внутренним трепетом огляделся по сторонам.

Москва… Как много в этом слове! Для Майкла Москва была почти то же, что для Оливы Архангельск. Тут он впервые побывал прошлым летом, тут получил за один день впечатлений больше, чем за всю свою жизнь. И, конечно, именно здесь, в Москве, Майкл встретил свою любовь… Даже не одну, а целых две: сначала Настю, потом Юлю. Вот только что с обеими потом облом вышел...

Но теперь, как ни странно, ситуация повернулась так, что у Майкла появилась надежда вернуть сразу обеих. Ведь Настя, разочаровавшись в Гладиаторе, теперь снова общалась с Майклом по интернету, а Юля, узнав об этом, почувствовала нечто похожее на ревность. Непонятно, то ли ей действительно захотелось вернуть Майкла, то ли стала испытывать муки совести за то, что было в Питере, но так или иначе, узнав, что он приезжает в Москву, решила дать Майклу ещё один шанс.

И вот теперь в Москве его ждали не одна и не две, а целых четыре подруги. Архангельские друзья Майкла, которые со школьных лет знали его как увальня, теперь даже завидовали ему: вот как он их всех переплюнул!

— У Москалюши нашего в Москве целый гарем из четырёх жён, — шутил Салтыков, — Поехал наш султан в Москву свой гарем окучивать...

— Да уж, где тебе теперь с Москалём тягаться, — поддевал его Павля, — Москаль-то наш, однако, покруче тебя будет!

Майкла, конечно, очень смущали все эти шутки. Ему самому было даже немного неловко от того, что в Москве у него две девушки, и он ехал встречаться с ними обеими, не считая ещё двух своих подруг, Яну и Оливу. И вот теперь Майкл, как ребёнок в магазине игрушек, не мог разобраться, кого же всё-таки выбрать: Юлю или Настю. Он уже давно ломал голову над этой дилеммой, и, хоть Олива и Салтыков в один голос советовали ему не париться над этим вопросом, а наоборот наслаждаться тем, что у него в Москве не одна девушка, а целых две — ведь в мусульманских странах нет ничего плохого в том, чтобы иметь одновременно несколько жён, Майкл всё равно чувствовал в этой ситуации что-то не то. И когда он сошёл с трапа самолёта и ступил на московскую землю — сильное волнение охватило его.