- Забудьте все обещания моего предшественника, я их выполнять не собираюсь.

Если бы хоть единственный раз Антон Андреевич намекнул Инге, что он все понимает, что он тоже невольный заложник политики руководства и согласен с ее аргументами, но ничего не может сделать, - она бы стала его уважать и постаралась бы сделать еще больше для проекта. Но, увы, Антон Андреевич только ставил палки в колеса. Например, он любил общаться с Ингой по внутренней почте и практически все время превращал переписку в фарс. Как-то раз с утра накануне сдачи номера девушка отправила ему письмо с несколькими важными вложениями: планы, заявки и отчет о его же срочном задании, которое быстро выполнили. Ответа не получила. На всякий случай до полудня отправляла то же письмо каждые полчаса. В полдень пришло сообщение из двух слов: «Антон Андреевич». Волнуясь о судьбе отчета, Инга долго смотрела в комп и не понимала: это шутка или все сорвалось? Ждала. Снова отправила утреннее письмо. В час дня получила ответ: «Антон Андреевич». Долго смотрела в комп и истерически посмеивалась. Еще раз отправила утреннее письмо. В три часа дня получила: «Да. Антон Андреевич». К чему могло относиться это «да», девушка так и не поняла, но смеялась громче и с визгливыми нотками. Работа стояла. Наконец в четыре часа дня Инге пришло нечто, сразившее ее, наповал: «Может, она нам попоет для «Венеры»?»

Инга прочла письмо вслух сотрудникам - и те столпились вокруг ее монитора, строя догадки.

- Я сейчас сама попою для «Венеры», - объявила Инга, - и попою, и попляшу для кого угодно, пока меня не отвезут в сумасшедший дом. Он что, издевается, что ли?

- Кто издевается? Над кем издевается? Это надо мной ваш Антон издевается! - зашла в редакцию корректор Анна Фридриховна. - Он думает, я машина, что ли, по двадцать полос в день читать? И будет еще меня потом, как сопливую девчонку, носом в каждую ошибку тыкать! Да я в «Правде» пятнадцать лет работала и одни благодарности получала, а тут какой-то выскочка из Самары будет мне штрафами грозить и выговоры делать?

- Анна Фридриховна, может, вы нам попоете для «Венеры»? - спросила Инга, давя истерический смешок.

- И попою, - не растерялась полная, румяная корректор, подхватила шаль и прошлась кругом на манер цыганки, изгибаясь всем телом - Эх, очи черные, очи страстные, очи жгучие и прекрасные! Как люблю я вас…

Девчонки захохотали, а заглянувший неожиданно в редакцию Антон Андреевич (обычно он никогда не заходил в «Венеру» сам - считал это ниже своего достоинства) оторопело произнес:

- Планы обсуждаете?

И так глупо все это было - танцующая Анна Фридриховна, смеющиеся редакторы, неожиданный гость в лице руководства, что Инга все-таки не выдержала.

Случилась бы у нее самая настоящая истерика, но корректор плеснула девушке в лицо водой из её же чашки.

- Я вам напишу, зайдете вечером, - ретировался растерявшийся генеральный директор «Азарта».

И действительно, написал. В пять от него пришло добившее Ингу сообщение: «Ну и ладно. Антон Андреевич».

После этого ни о каком серьезном отношении к начальнику речи идти уже не могло - Инга поставила ему диагноз: «шут гороховый».

Случалось Инге получать от Антона Андреевича и очень краткие письма, видимо, свидетельствовавшие о его катастрофической занятости.

«Ржпргр?»

«Да, Антон Андреевич, Лилия Ржавина звонила и обязательно подъедет в редакцию сегодня или завтра».

«Пузнее».

«Хорошо, я ей передам. Если она успеет - она к вам зайдет».

Навыки шифрованной переписки с Антоном Андреевичем, которого вскоре понизили в должности и перевели в другой отдел, девушка сохранила надолго.

«Уважаемый Антон Андреевич. Прошу вас подать в бухгалтерию данные для выплаты бильд-редактору зарплаты по ставке фотографа за октябрь. Размер зарплаты - двести долларов. По непонятным причинам данные не были поданы своевременно, и оплата уже и так задержалась. С уважением - Инга».

«обрктр», - последовал быстрый ответ.

Инга поняла, что с этим вопросом следует обратиться к Трофимову, свежеиспеченному генеральному директору «Азарта». Самое смешное, что все до единого сотрудники редакции, которым девушка озвучила ответ, правильно его поняли. Именно тогда Инга задумалась о явлении так называемой профдеформации, причем даже не в рамках профессии, а в рамках конкретных странностей конкретного издательского дома.

Впрочем, и до Антона Андреевича у Инги случались странные начальники. Она даже написала шуточный рейтинг.

Третье место. Женщина. Владелица крупного издательского дома. Не имеет отдельного кабинета, сидит вместе с сотрудниками в битком набитой комнате. Занимает место, недостаточное даже для школьника. Сменную обувь, сумку и торбочку с едой пристраивает прямо на пол, рядом со столом. Ноги торчат в проходе.

Второе место. Мужчина. Главный редактор. Рассказывает подчиненным про личную жизнь. Он живет с обрусевшей датчанкой, бывшей манекенщицей, выше его на две головы. Датчанка, по его же словам, страшная, костлявая, похожа на лошадь, умом не отличается, характер не ахти. На вопрос, зачем он с ней живет, признается - она во время секса всегда говорит: «Даст ист фантастиш!» - очень проникновенно и искренне.

Первое место. Женщина. Владелица модного журнала. В кабинете антикварные вазы, цветочные композиции - авторские работы и старинные подсвечники. Прямо за спиной огромный портрет Путина. Собрав совещание и устроив очередной разгром подчиненным, отталкивается ногами от пола, подъезжает на кресле к портрету, кладет голову ему на плечо и измученно говорит: «Вова! Один ты меня понимаешь». Новые сотрудники впадали от зрелища в транс.

Глава 4

У Инги было много начальников потому, что она много раз меняла работу. Не то чтобы классический летун, который не проходит испытательный срок, - нет, Ингин стаж в компаниях насчитывал обычно полгода. Из которых она первые два месяца в полной эйфории «горела на работе», выкладываясь по максимуму, приходила первой и уходила последней, делая возможное и невозможное, следующие два месяца продолжала по инерции выкладываться, но уже присматриваясь и постепенно понимая, что сотрудников за людей не держат, а читателей считают быдлом, последние два месяца Инга надеялась на чудо, на выполнение обещаний, на изменения к лучшему - но не дожидалась и писала заявление об уходе.

Круг замыкался - точнее, спираль выходила на новый виток - новое место Инга находила быстро, поскольку работать любила, соглашалась быть и корреспондентом, и редактором, и редактором сайта, и заместителем кого-нибудь, и копирайтером - не важно. И опять два месяца отличных результатов, одобрение руководства, хорошая репутация в компании, положительные отзывы людей - и снова понимание реальной ситуации - и снова надежда - и снова увольнение. Положенному на стол заявлению удивлялись. Предлагали подумать хорошенько. Предлагали поднять зарплату. Предлагали один раз даже повышение в зарплате и должности. Но Инга принимала решение раз и навсегда.

Дольше всего девушка проработала в ИЦ - информационном центре, куда пришла в тринадцать корреспондентом районной газеты. ИЦ представлял из себя огромный холдинг, тесно связанный с местными и городскими властями, но тем не менее частный, в ИЦ издавалось более двадцати газет (окружная и районные), существовал свой кабельный телеканал, а еще - печатали проспекты и буклеты для всей политической шайки-лейки. Кормились и с рекламы на телевидении, и в газетах (газеты распространялись бесплатно), и с полиграфии, и с «откатов» властей, и с разного рода тендеров. Жили по КЗОТу, с белой бухгалтерией (в те времена большая редкость) и как будто застряли в СССР. Инга долго и мучительно разбиралась в иерархии компании (которую очень строго блюли), а потом плюнула и просто стала поменьше общаться, поскольку вокруг процветали доносы и подсиживания.

К пятнадцати годам она стала заместителем главного редактора одной из районных газет - впрочем, в этой газете было всего два сотрудника - она и Нина Михайловна, тот самый главный редактор. Вдвоем они звонили в префектуру, управы и муниципалитеты, посылали на интервью и какие-то крупные события общего для всех газет ИЦ журналиста, а остальное Нина Михайловна писала с помощью информации, полученной по телефону. Инга старалась посетить все, что стоило внимания. Редакционный стол (один на двоих) стоял в проходе, возле секретаря, и часто посетители обращались со своими проблемами к Нине Михайловне или к девушке. Проблемы у них были всегда одинаковыми - когда включат отопление, где узнать графики сноса домов, повысят ли пенсии и куда катится эта страна. Потом выделили крошечный кабинет, но поток посетителей не иссяк, и Инга стала понимать, почему Нина Михайловна, такая добрая и терпеливая с ней, часто срывается на приходящих. Один случай с табличкой чего стоил.

Устав от потока желающих дать рекламу, но постоянно ошибающихся кабинетом, на двери повесили табличку: «Частные объявления принимаются в соседнем кабинете». Как-то раз зашел мужчина лет сорока и поинтересовался:

- Простите, пожалуйста, а что означает: «Частные объявления принимаются в соседнем кабинете»?

Пока Инга пыталась придумать, как объяснить, что это означает именно то, что написано, он добавил:

- Это на вашей двери такая табличка висит. Я читал-читал, не понял. Я хочу объявление подать от частного лица.

Много приходило откровенно сумасшедших. Одна интеллигентная старушка наносила регулярные визиты раз в неделю под вечер, у секретарей хранился телефон ее дочери - звонили, и она забирала матушку. Пожилая дама, уверяющая, впрочем, что ей «уже пятьдесят скоро», жаждала издать мемуары своего покойного супруга, майора (она уверяла, что по духу - настоящего генерала) за счет ИЦ, а заодно сделать серию передач об этом замечательном человеке или хотя бы просто рассказать о его жизни сотрудницам холдинга. С собой старушка приносила тортик и чашку, рассчитывая на длительное дружеское чаепитие - ей было все равно, с кем именно, - и ее «распределяли» каждый раз в разные комнаты, чтобы занять до прихода дочери. Дочь приносила второй торт, рассыпалась в извинениях и благодарностях.