— Зря ты вернулась, — буркнула Марчелла, когда в одно утро, уже ближе к концу Жирной недели, Джакомо высадил их из лодки. — Я всё слышала. Слышала, как мама Ленара говорила толстухе Фабьяне, что нагадала тебе смерть. Так что я бы на твоём месте поостереглась.

— Шла бы ты, Марчелла, по своим делам, как шла. И не болтала бы ерунды, — ответила Миа, стараясь выглядеть беззаботной.

Но слова молодой гадалки осели в душе, как песок на дне ведра. И в тот же вечер она заглянула в шатёр мамы Ленары, чтобы узнать об этом гадании. Она принесла плитку отличного табака, купленного специально для такого случая, и уселась прямо на ковре, подогнув под себя ноги.

— Что, задобрить меня думаешь? — усмехнулась мама Ленара, разламывая плитку табака и набивая трубку. — Да не меня надо, а Светлейшую… А Марчеллу ты не слушай, у неё язык как весло, и гребёт так же. Хотя… Карты тебе, и правда, выпали плохие. Но, видно, от судьбы не уйдёшь, хоть твоя мать и пыталась тебя у неё выкупить. Всем пожертвовала…

— В каком смысле?

— Да ни в каком, придёт время узнаешь, — ответила мама Ленара, раскуривая трубку. — Рано тебе пока ещё это знать. Потому что нет хуже предсказания, чем сделанное не ко времени. Пока не знаешь — всё можно изменить, а предсказанное уже изменить будет трудно. А Марчеллу ты не слушай. Не слушай её. Бестолковая она, да завистливая. И глупая. А ты теперь снова среди нас, глядишь, всё и обойдётся. Иди, милая. Иди. В гетто тебе ничего не грозит.

Клубы дыма окутали старую цверру, и Миа вышла из шатра. Всё равно мама Ленара больше ничего не скажет.

Марджалетта была погружена во тьму. Чёрное небо раскинулось от края до края, но звёзды едва проглядывали. Летом звёзд мало: слишком много влаги в воздухе. Где-то в устье реки, впадавшей в лагуну, громогласно пели лягушки, и неподалёку, у костра, Джакомо играл на мандолине, а кто-то подпевал ему, в такт потряхивая бубном.

Но Миа не стал присоединяться к веселью, пошла прочь и села на поваленное дерево прямо у воды.

То, что сказала мама Ленара, теперь не выходило из головы. От чего пыталась защитить её мать? Чем она пожертвовала ради неё?

То, что её мать была другой, Миа поняла ещё в детстве — слишком уж непохожа она была на темноволосых смуглых цверров. И говорила не так, как они. У неё была грамотная речь, она умела писать и читать, и её научила. Но почему она жила в Марджалетте? Этого Миа не знала, а мать никогда не рассказывала. Зачем отдала её в пансион? И зачем потом забрала её так внезапно? Купила эту лавку, а потом исчезла. Говорили, она утонула. В протоке на старой коряге нашли её сумку и платок. С тех пор прошло уже несколько лет, но только сейчас Миа услышала, что есть в этом всём ещё и какая-то тайна. Может поэтому мать всегда накручивала на голову огромный тюрбан из-под которого свисали фальшивы чёрные косы? И глаза подводила углём, а губы красила кармином. Она избегала некоторых домов и не ходила туда, даже если приглашали и сулили немало денег. А на слова Дамианы отвечала, что за иные деньги по неосторожности можно и жизнь продать.

Миа снова вспомнила слова матери, как та часто повторяла ей, что нельзя говорить людям всей правды. Нельзя говорить всего, что видишь, и нужно обязательно смотреть в шар перед тем, как предсказывать.

Пусть лучше тебя недооценивают, девочка моя. Никогда не хвастай и не рассказывай о том, как много ты можешь узнать. Будь осторожна…

Она так часто повторяла эти слова, что Миа впитала их кожей. И до недавнего времени она и была осторожна. До того момента, как Ногарола решил отобрать у неё лавку и всё пошло наперекосяк.

Как же ей узнать, что имела в виду её мать и мама Ленара? Что за опасность ей угрожает? О, Серениссима, да что же это за чёрная полоса?!

И она решила: так или иначе, она вытянет из Марчеллы, что ещё та слышала от мамы Ленары. Марчелла глупа, вот и славно — нетрудно будет её разболтать. Пожалуй что, надо купить ей бусы в подарок.

С этой мыслью Миа отправилась спать. План, какой-никакой, у неё сложился, и это успокаивало. Знать, что можно что-то изменить, всё же лучше, чем сидеть в неизвестности и покорно ждать удара судьбы. Что бы там ни было — без боя она не сдастся. Завтра вечером она посидит с Марчеллой у костра, подарит ей бусы, а может, даже и место своё уступит на рива дель Боккаро — Жирная неделя уже всё равно заканчивается. Она узнает всю правду, а там Светлейшая укажет, что ей делать.

Но её планам не суждено было свершиться. На следующий день, прямо после полудня, когда она прятала в сумку тридцать сантимов, только что взятых за гадание, на красный платок с колодой карт упала густая тень.

— Эй, красавица! А мне погадаешь?

Миа подняла голову и увидела долговязого Пабло.

Позади него стояли те самые двое сикарио Скалигеров, один из которых в прошлый раз тащил её на плеч. Чуть поодаль маячил косоватый Жильо, а у стены дома со своей неизменной тростью и в плаще замер маэстро Л'Омбре, и неизвестно, сколько он там стоял и вот так её разглядывал.

О-ля-ля! Попалась птичка!

Глава 10. Найм на работу

Ледяной взгляд маэстро, казалось, придавил её к бутовому камню набережной. И это оцепенение длилось какое-то бесконечное мгновение, в которое время просто остановилось, и даже шумное многоголосье торговой ривы как будто затихло. Разом в голове пронеслось всё: как она ударила маэстро подносом, разгромленная лавка и что болтали на рынке насчет тех, кто перешёл дорогу Скалигерам.

Но оцепенение оборвалось внезапно: маэстро перехватил набалдашник трости, и это простое движение встряхнуло застывший мир. Миа метнула быстрый взгляд на толпу у моста, но Жильо, стоявший на этом пути, покачал головой, давая понять, что сбежать у неё не получится.

Маэстро оттолкнулся от стены и, опираясь на трость, медленно подошёл к Дамиане. Он стоял и смотрел на неё сверху вниз, как настоящий Верховный Инквизитор, и мысли одна хуже другой всё кружились и кружились каруселью у неё в голове.

Она ведь его ударила! Ударила патриция. Да ещё как сильно! Что он с ней теперь сделает? То же, что и с её лавкой? Или утопит? Может, закричать? Но толку-то… Никто не придёт на помощь. И Джакомо не заступится. Да и нет его сейчас на рива дель Боккаро. А и был бы, разве станет он связываться с Хромым? Джакомо кто угодно, только не дурак.

Оставалось только одно: не сопротивляться. Изобразить покорность, попросить прощения, а потом сбежать, как только подвернётся возможность. Укрыться в Марджалетте и носа оттуда не показывать.

А может, всё ещё и обойдётся?

— Желаете, чтобы я вам погадала, маэстро? — спросила Миа, не придумав ничего подходящего, что можно было бы сказать в такой ситуации, и принялась тасовать карты, пытаясь унять дрожь в пальцах.

Ей нужно выиграть немного времени, чтобы продумать план бегства.

— Желаю, — ответил маэстро, будто приняв её игру, и подошёл ближе. Рядом стояла маленькая скамеечка, обитая красным бархатом, для того чтобы клиентки могли присесть, и маэстро покосившись на неё, добавил: — К сожалению, вынужден буду слушать вас стоя, монна Росси. Или же мы можем найти более удобное место где-нибудь в палаццо Скалигеров. Что скажете? — он прищурился и добавил, словно заранее расставляя все точки над «и»: — И даже не надейтесь сбежать — у вас это не получится.

Он смотрел на неё совершенно серьёзно, без тени улыбки, без насмешки, и понять, что он задумал, было невозможно. Холодный взгляд синих глаз был бесстрастным, и хотя Миа неплохо умела читать в лицах, вот только во всех, кроме этого. Впрочем, вариантов-то совсем немного. В палаццо её отправят в подвал у воды и запрут там, а потом…

О, Серениссима, нет, всё точно не обойдётся!

— В палаццо, значит… О-ля-ля! И если я откажусь, то меня снова погрузят в лодку, как мешок овса, и отвезут без моего желания? — спросила она, поднимаясь с набережной одним рывком и оказавшись лицом к лицу с маэстро.

Он был выше неё почти на полголовы, и чтобы смотреть ему прямо в глаза, ей понадобилось вздёрнуть подбородок. Но если уж погибать, то с гордо поднятой головой, а не визжа от страха, как крыса, которую сбрасывают пинком в канал. А то, что ничем хорошим для неё эта поездка не закончится, можно было понять по бесстрастному лицу маэстро и тому взгляду, которым он окинул её наряд и карты в руках.

— Ну, зачем же, как мешок овса, — губы маэстро тронула едва заметная тень усмешки, — Пабло и Жильо проводят вас в лодку со всеми возможными почестями.

— То есть отказаться я не могу?

— Не можете, монна Росси, — он указал рукой в сторону причала, — не будем всё усложнять. Прошу.

Она вздохнула, не торопясь собрала вещи в сумку, и так же не торопясь, направилась к причалу, развязывая на ходу тюрбан и распуская по плечам волосы. Впереди шагал Пабло, а сзади, два конвоира — сикарио герцога. Они шли вдоль расставленных тут и там лотков со всякой снедью, и впереди у причала Миа заприметила жарельщика-фритолина, который склонился над разложенной на углях мелкой рыбёшкой. Его жаровня чадила, и тут же в корзине рядом лежали угли и большие щипцы.

Пожалуй, у неё всё-таки есть шанс сбежать…

Миа обогнула жаровню и свернула на узкий выступ для швартовки и когда от гондолы маэстро Л'Омбре её отделял всего один шаг, она решилась. Пабло шагнул на лодку и обернулся, подавая Дамиане руку. Но она толкнула его ногой в грудь, и удар получился таким внезапным и сильным, что Пабло, не удержавшись на покачнувшейся лодке, взмахнул руками и полетел в воду. А Миа схватила платком край жаровни, толкнула его навстречу двум сикарио, и подхватив юбку, перепрыгнула рассыпавшиеся угли, и бросилась бежать со всех ног к мосту, сквозь облако взметнувшегося дыма и сажи.

Ей бы только перебраться на другую сторону канала! Там, сразу за мостом, начинается сестьера Пескерия и воротами в неё служит огромный Рыбный рынок, где она затеряется без труда.